Мойра Янг - Неистовая звезда (Хроники песчаного моря - 3)

МОЙРА ЯНГ

НЕИСТОВАЯ ЗВЕЗДА

МОЙРА ЯНГ

НЕИСТОВАЯ ЗВЕЗДА

Посвящается Джону Элгину Старку — мечтателю, творцу, учителю

Мне снится мама. Она давно померла.

Прежде, когда мне было лет девять или десять, она мне каждую ночь снилась.

Она Эмми родила — и померла

А Па так горевал, аж страшно было смотреть.

Он сложил ей погребальный костер — сам сложил, даром что руки тряслись.

И рыдал не переставая.

И целовал ей щеки, и губы, и волосы.

Не умирай, не оставляй меня, милая Эллис, не уходи.

Моя золотая красавица.

Моя жизнь.

А потом он развел костер и отправил ее прямо к звездам.

Радость свою задушевную.

И все лучшее в нас сгорело дотла

Мама, мое солнышко, первые два года каждую ночь приходила ко мне в сны.

И к Лу приходила

И к Лу, и ко мне.

Все-таки утешение.

А потом ее свет погас, и в мои сны она больше не приходила.

А теперь снова приходит.

В темноту моих снов.

Восточный разлом

Мы бежим. Сквозь ночь. Нас пятеро. Бежим по белому лесу Нового Эдема. И Лу, и Томмо, и Эш, и Крид, и я. Пятеро нас. Мы бежим.

На земле толстый слой палой листвы, топота ботинок не слышно. На холоде изо рта вырываются клубы пара Мы держимся настороже, ко всему готовы.

Лу закинул на плечо свитую кольцами веревку. Я несу взрывчатку, обернутую тряпьем и упакованную в котомку вместе с остальным добром.

Дальнозор. Одеяло. Кошель с лекарствами. Кремень. Фляжка. Соль в тряпице. Котелок. Рубаха В голенище ботинка — нож. Арбалет. Мой лук из белого дуба и полный колчан стрел. Сердечный камень на шее болтается, холодит ямочку меж ключиц. Вот и все добро. Немного.

Бойцы летучего отряда ходят налегке. Передвигаются быстро. Мы — летучий отряд. Мы — возрожденные Вольные Ястребы. Хотим отстоять право жить в Новом Эдеме. В мире мало осталось плодородных земель, и воды не хватает. Но в Новом Эдеме все это есть. И принадлежать должно всем Слабым и сильным. Старым и молодым. Людям и зверям, всем, кто живет на земле. Не только ему и его избранникам.

Ему, Демало. Указующему путь. И его Управителям земли. Молодым. Сильным. Производителям. Работникам в его чистом новом мире. Демало силой заставил их себе служить. Обольстил, уговорил. Убедил, подавил и подчинил своей воле. Запугал армией тон-тонов.

Пробираемся между деревьев, каждый своим путем. Перепрыгиваем ручьи. Перелазим через валуны. Замедляем шаг, осторожно протискиваемся сквозь густые заросли, стараемся не споткнуться о корни, что торчат из земли. Главное — не оскользнуться, не упасть. Нам вывихи и переломы ни к чему.

Мы на самой окраине Нового Эдема, на юго-востоке, где начинается выжженная Резь. Место здесь мертвое. Ни селений, ни ферм. Только горы, холмы и овраги. Земля худосочная, неприветливая, каменистая. Корявые деревья отчаянно цепляются за нее жилистыми корнями.

Держимся на возвышенности. В лесу светло. Все залито холодным белым сиянием луны. Мы выходим из тени на свет, снова скрываемся в тени. И так раз за разом. Свет нас серебрит. Мы белые, как призраки. Бежим что было сил.

И Следопыт мой стал призрачным волкодавом. Косматый хозяин леса бежит рядом. А высоко в небе кружит Нерон, ворон. Парит в море звезд. Только звезды беспокойные.

Это время года — самое звездное. Дни стоят короткие, свет гаснет быстро, все гибнет. А в ночи звезды срываются с небес, беспокойные души мертвых возвращаются на землю, завершить неоконченные дела.

Я бегу впереди всех, только иногда отстаю, перевожу дух. Мы мчимся на восток. Точно на восток, куда указывает рукоять небесного Ковша. Бежать всю дорогу я не собиралась, просто так случилось. Мы остановились на привал в пещере, а как вышли в путь, двинулись скорым шагом. Сами не заметили, как побежали. Потому что дерганые. Беспокойные. Медленно идти не получается.

Я с самого начала зорко гляжу по сторонам. Высматриваю Джеков знак, начало его тропки белых елей. Белая ель — странное дерево, ни на что не похожее. Корявое и приземистое. Заметить его легко что днем, что ночью. Вижу первую ель и улыбаюсь. Вот он, первый знак, точно как у нас с Джеком уговорено: к еловой лапе на северной стороне дерева прицеплен корешок. И так будет каждые пол-лиги. Это наша с Джеком тайна Никто больше про нее не знает.

А сам Джек — моя тайна. Все остальные думают, что он помер месяц назад. Что его убило, когда мы Возрождение взорвали, там, где тонтоны штаб себе устроили. Так оно безопаснее. Надо, чтобы никто не знал, что он живой. Друзей среди нас у него нет. Те, кто со мной сегодня ночью по лесу бежит, Джеку не друзья.

Эш и Крид его ненавидят за то, что он к тонтонам перешел. Ну да, перешел. Но работал не с ними, а против них. Хотя на нем все равно кровь. Он был в Темнолесье, когда тонтоны убили наших друзей, Вольных Ястребов и разбойников с Западной дороги. Джек не убивал никого, а, наоборот, жизнь спас — и Криду, и Эш. И Мейв тоже. И в Возрождении нам помог, когда штаб тонтонов взорвал. Если б не он, Эмми бы не жить.

Только Эш и Крид знать ничего не желают. В ту ночь в Темнолесье они своих лучших друзей потеряли. И с тех пор в душе у них навсегда глубокая рана Шрам. Раз Джек с убийцами был, значит, он тоже убийца и прощения ему нет. Если б Эш и Крид знали, что Джек живой, быстро б с ним расправились.

Но больше всех ненавидит Джека мой брат Лу. И Томмо тоже. А все из-за меня. Слим с Джеком не знаком. Молли и Эмми его любят. Эх, с Джеком всегда так… непросто. Вот мы с ним и решили, что лучше никому не говорить. Раз уж непонятно, кому можно доверять, кому нет, пусть все думают, что он помер.

Вот они и не знают, что Джек на нашей стороне. Он мой разведчик. Шпион. У него в Новом Эдеме есть своя сеть лазутчиков — ясноглазые Управители, которые нас поддерживают. И изгнанники тоже. Их еще называют лесные братья, потому что они в леса сбежали, затаились там, когда Демало землю у них отобрал. И ждут не дождутся, как бы ему в отместку навредить.

Мы с Джеком вместе продумали нашу первую вылазку. Он рисовал карты на песке, мы обсудили, что и как делать, какое оружие потребуется. А еще он дорогу разведал, от пещеры до самого моста, который через Восточный разлом перекинут. Мост соединяет Новый Эдем с Резью. А мы его взорвем.

Мост новый, его рабы построили. Демало их заставляет строить дороги и мосты, чтобы тонтонам сподручнее передвигаться было. И Управителям земли на краденых фермах работать легче. Мы хотим все это разрушить понемногу, раз за разом. Проверим нашу выучку, нашу ловкость, наш метод. Никто нам мешать не будет.

Хорошо, что Джек нам дорогу пометил. Мы теперь знаем, где в Новом Эдеме что находится. Пока мост не построили, в этом дальнем уголке ничего и не было. Наверное.

Я немного приотстала, держусь позади всех, высматриваю последний знак Джека Замечаю впереди белую ель. Она чуть в стороне от остальных растет, скрюченная такая. Замедляю бег, присматриваюсь. Вот опять — корешок на ветке. Значит, Разлом и мост впереди. Я вздрагиваю от нетерпения и несусь вперед. Следопыт держится рядом, не отстает ни на шаг.

Слева, чуть позади меня, мчится Крид. Как всегда, без рубахи. Весь в татуировках, от шеи до пояса. И ботинок тоже не носит. Он вечно босой бегает — говорит, так ноги землю легче чуют. А от холода спасается чудным плащом с фалдами. Они на бегу хлопают. Крид сверкает широкой белозубой улыбкой. Серебряные кольца в ушах поблескивают в темноте.

Рядом размеренно бежит Эш. Ноги длинные, плечи опущены, волосы заплетены в мелкие косички, полощутся за спиной, как знамя. Я ей киваю на бегу. Она улыбается — редкий случай. Она вообще-то не злая, но радуется нечасто. Только когда нас ждет опасность или драка предстоит. Вот и сейчас она рвется в бой.

Я пробегаю мимо Томмо. Он от меня шарахается, голову наклоняет, челкой глаза завешивает. Только я знаю, в глазах у него боль и досада. Он на меня в обиде. Я касаюсь его руки, мол, мост скоро. Он раздраженно отмахивается.

Ну конечно, он сейчас меня ненавидит. Есть за что. Я ему сердце разбила. Не нарочно, случайно. Не сообразила, что ему всего пятнадцать лет. Уже не мальчик, но еще не мужчина. А я его поцеловала — понарошку, как будто влюбилась, только неправда это. Вот он и злится, что я его обманула.

Мы со Следопытом догоняем Лу. Он в последнее время заделался вроде командира Недавно вон Томмо приструнил, я заметила Похоже, на чем-то настаивает, но у меня нет времени об этом размышлять. Я подбегаю к нему, тихонько окликаю:

— Лу! Мы уже почти на месте. Отсюда я поведу.

Он смотрит на меня искоса. Луна заливает его серебряным светом. Лу красив бледной, сияющей красотой. На правой скуле четко темнеет татуировка, как у меня — полная луна Па их сам нам сделал, отметил нашу избранность. Двойняшки, рожденные под полной луной, да еще в день зимнего солнцеворота Такое редко бывает. Лу — золотой, как солнце, ясный как день, мамин любимчик. А я — смуглая, темноволосая, темноглазая, в тени брата как ночь. Мы с Лу совсем друг на друга не похожи, и не скажешь, что родные.

— Притормози, — говорю я ему. — Мы же договорились, я поведу.

Он не обращает на меня внимания, уставился вперед, упрямо выставил подбородок. Прибавляет шагу. Ну и я бегу быстрее. Мы пускаемся наперегонки, мчимся вровень. Надо же, что учудил!

— Прекрати! — говорю я. — Лу, сколько можно!

Он молчит, бег не замедляет, только дышит тяжело, раздувает ноздри да зубами скрипит. Он слишком долго бежал, вот-вот выдохнется.

Я досадливо трясу головой, прибавляю ходу.

— Раз ты так, ну и ладно!

Обгоняю его, и мы со Следопытом уносимся вперед. Потом я оглядываюсь. Лу остановился, согнулся, упер руки в колени, дышит со свистом. Грудь тяжело вздымается. Эш, Крид и Томмо приходится его огибать на бегу.

Тоже мне, нашел время бодаться! Ладно, я потом с ним разберусь, сейчас не время. Нам мост надо взрывать.

* * *

Мы прячемся за россыпь валунов, высоко на холме над мостом. Переводим дух, осматриваемся. Следопыт пристроился между мной и Эш, высунул язык, тоже отдыхает.

Нерон слетает мне на плечо, вонзает коготки в кожу. Я его осторожно снимаю. К правой лапке ворона привязан кусочек вишневой коры — записка от Джека. Исподтишка, чтобы остальные не заметили, я разматываю нитку, разворачиваю крохотный сверток. Может, там что важное написано. На коре нарисован треугольник — значит, особой спешки нет. Джек поменял место нашей встречи. Сегодня ночью он будет ждать меня у Железного дерева.

Я засовываю записку в кожаный кошель на поясе и разглядываю в дальнозор мост и округу. Все в точности как Джек начертил прутиком на сухой земле. А я потом для своих это нарисовала, и мы составили план действий. Как Джек говорил, так оно и вышло. У Джека глаз наметанный, все замечает.

Мост построили на руинах старого моста Разрушителей. Добавили деревянные стойки, положили новый настил и закрепили балками. Мост простой, крепкий, шагов сорок с начала до конца, переброшен через Восточный разлом — глубокий каменистый обрыв, будто кто топором скалу прорубил до самой середки. Далеко-далеко внизу быстро бежит вода Тоненькая ниточка реки серебрится в ночи, бурлит и пенится, несется куда-то вдаль.

Эш тихонько присвистывает.

— Смотри, как бы головка не закружилась, — говорит она Лу. — Могу с тобой поменяться, если хочешь.

— По-твоему, у меня не выйдет? — резко отвечает он.

— Да ладно тебе горбиться! — Эш удивленно моргает. — Ты ж знаешь, мне нравится взрывать.

— Особенно то, что тонтоны понастроили, — говорит Крид.

— Не тонтоны, а рабы, — поправляет она — Это рабы Новый Эдем построили.

— Хватит препираться, — прошу я. — Давайте еще раз все повторим.

Я легонько касаюсь руки Томмо. Он глядит на меня исподлобья.

— Томмо, назови наши преимущества.

В темноте его глаза странно поблескивают, по ним понять ничего нельзя. Губы Томмо кривит легкая улыбка.

— Небо ясное. Луна светлая. Мост маленький. Дел немного. Так? — произносит он низким, глухим голосом, медленно и отчетливо выговаривает каждое слово.

Щеки у меня горят огнем. С недавних пор Томмо решил, что я его в расчет не принимаю, смотрю свысока. Неправда это! По-моему, глухому мальчишке незачем лезть в самую гущу драки. Айк все время о нем беспокоился. Только Томмо на свою глухоту не обращает внимания. На него в любой переделке можно положиться, он не струсит, не подведет. Потому мне и обидно, когда он намекает, что я для него послабление делаю. А он мою досаду видит и нарочно подзуживает.

— Так, — отвечаю я ему. — А теперь недостатки. Что скажешь, Крид?

Крид смотрит на дорогу.

— Вот он, главный недостаток, — начинает он.

Я вытаскиваю из котомки свисток на веревочке, вешаю на шею. Резкий, пронзительный свист услышат все. Свистну два раза — и все знают, что надо разделиться, уносить ноги, встречаться в условленном месте. Достаю взрывчатку. Брусок тяжелый, формой и весом похож на кирпич, завернутый в промасленную тряпку. Длинный крапивный фитиль свернут аккуратной бухточкой.

— Обзора маловато, — продолжает Крид. — Нам с Томмо видно шагов на сто с этой стороны и шагов на семьдесят — в дальнем конце. Правда, Томмо?

Томмо согласно кивает.

— Так что если кто вздумает подобраться в обход холмов, то мы их поздно заметим. Значит, времени на раздумья у нас не останется.

Узкая тропка тянется с запада на восток, огибает холмы. Нам она видна только на самых подступах к мосту. Крид прав.

— Слушай, а твой осведомитель точно знает, что тонтоны сюда не заглядывают? — спрашивает Лу.

— Точно, — говорю я. — Все равно надо быть настороже и не бросаться в драку сломя голову. Особенно тебе, Крид.

— А я что? Никуда я не бросаюсь, и вообще — я спокоен.

— Эш, вы со Следопытом будете наблюдателями, предупредите нас, если вдруг что заметите. Где наблюдательный пост займете? — спрашиваю я.

Эш рассматривает холмы в дальнозор, потом машет в сторону лесистой горной гряды позади нас.

— Вон там лучше всего, — отвечает она — Самое высокое место.

— Тогда бери Следопыта — и вперед, — говорю я и подбадриваю пса: — Ну, иди с Эш!

Он мнется, не хочет бросать хозяйку. Он вообще-то послушный и верный. Раньше он жил у нашей знакомой, Марси, а потом мы с ним встретились за много дней пути от дома. Он меня нашел, уж не знаю как, и крепко ко мне привязался.

— Иди, Следопыт! — велю я.

Пес бросается следом за Эш. Крид и Томмо прячутся среди валунов. Преимущества, недостатки, место для наблюдательного поста… Мы все это заранее продумали, все наши шаги просчитали, теперь настало время действовать. Я засовываю за пояс три березовых факела, беру под мышку брусок взрывчатки.

— Думаешь, сильно рванет? — спрашивает Лу.

— Еще как, — отвечаю я. — Слим свое дело знает. Ну все, пора Главное — не мешкать.

— Не волнуйся, мы вас прикроем, — говорит Крид.

Они с Томмо зорко глядят по сторонам, берут луки на изготовку.

Мы с Лу спускаемся по склону. Нерон летит впереди. Мы бежим по дороге к мосту и карабкаемся вниз по каменистому обрыву. Под мостом темно, пахнет свежестругаными досками. Лу сбрасывает с плеча веревку. Я кладу на землю рюкзак, высекаю из кремня искру, поджигаю факел и поднимаю его повыше. Снизу кажется, будто на конек двускатной крыши установили помост. Опорные балки остались со времен Разрушителей — широкие ровные железяки глубоко вонзаются в отвесные стены Разлома и сходятся под углом в середине мостового настила. На каждую балку опущены новые деревянные стойки. Все как мы и думали.

Я кошусь вниз, на дно ущелья, и быстро отвожу взгляд. Голова кружится. Ущелье глубокое, крутое, далеко на дне ревет и беснуется река. Лу обвязывает веревку вокруг балки, там, где она торчит из склона, закрепляет скользящим узлом. Я зажигаю еще два факела и втыкаю все три в расщелины между камней.

Лу обвязывает конец веревки вокруг пояса, делает еще один скользящий узел и подтягивается на балку. Я отдаю ему взрывчатку, он кладет сверток за пазуху и карабкается по железяке вверх, к середине моста.

— Осторожно! — говорю я Лу. — Не торопись.

— Да уж не побегу, — отвечает он и лезет к стойкам.

Теперь ему надо между ними протиснуться.

— Веревку ослобони, — говорит он мне, хватается за первую стойку, взбирается на железную балку и садится на корточки.

Он пролезает между двумя стойками, осторожно ступает по железяке. Я даже дышать перестала, слежу, чтобы ему веревка под ноги не путалась.

Ну вот, наконец-то пробрался.

— Ногам скользко, — говорит он, поблескивая зубами в темноте.

Он снова садится на железяку, осторожно подтягивается выше, ползет вверх и вперед, к середине моста Я медленно ослабляю веревку. Мне страшно. Главное — не слушать рева реки внизу. Не думать об острых камнях.

Лу вытаскивает из-за пазухи сверток с взрывчаткой.

— Ты ее поплотнее запихни, — говорю я. — И не торопись, осторожно.

— Не нуди, — шипит он.

Вдруг слышится вой волкодава — Следопыт знак подает.

— Идет кто-то, — говорю я.

— Факелы потуши, — шепчет Лу.

— Но веревка…

— Гаси огни!

— А ты с места не сходи! — велю я, отпускаю веревку, бросаюсь к факелам, один за другим тушу их о камни. Хватаю последний факел и оборачиваюсь проверить, как там Лу. Брат тянет руку, пытается затолкнуть взрывчатку под доски.

Оступается.

Теряет равновесие.

И падает.

Я бросаюсь вниз по склону, в прыжке хватаю веревку. Она раскручивается, натягивается под весом Лу и цепляется за одну из деревянных стоек.

Лу висит в воздухе, высоко над рекой, сжимает в руке конец фитиля, на котором качается брусок взрывчатки.

Я прыгаю на железную балку, карабкаюсь вверх. Нерон с испуганным криком выписывает круги над головой.

— Заткнись, — шепчу я.

Протискиваюсь к стойкам, цепляюсь за железяку, хватаю веревку. А дальше что? Не знаю. Кровь стучит в ушах. Под ложечкой сосет.

Лу с ужасом глядит вверх, на меня, кулем болтается на веревке.

Натянутая веревка скрипит.

И тут откуда-то издалека доносится топот копыт по тропинке. С запада. Фыркает лошадь, звенит уздечка Два всадника едут не торопясь, но и не медля. Вот они въезжают на мост. Я не дышу. Над головой по дощатому настилу цокают подковы. А Лу покачивается на веревке под мостом. Что-то тихонечко потрескивает. Один всадник что-то говорит, второй смеется в ответ.

Двое мужчин выезжают на дорогу. Выдыхаю. Звуки копыт замирают вдали. Дорога сворачивает вокруг холма, на восток. Мне хорошо видны спины всадников.

Лошади ухоженные, сбруя начищенная. Высокие, до колена, сапоги блестят. Всадники одеты в длинные черные плащи, рубахи чистые, волосы коротко пострижены. Охранники Демало. Что они здесь делают — посреди ночи, в этой глуши?

Всадники скрываются за поворотом.

— Тонтоны, — говорю я Лу.

— Раскачай меня, — просит он.

— Что?

— Раскачай вбок!

До меня доходит, что он имеет в виду. Отвесные стены Разлома поросли редким кустарником и скрюченными деревцами. Если Лу раскачать шагов на десять, он сможет ухватиться за ветки и выкарабкаться наверх. Ну, за дело. Пытаюсь качнуть веревку туда-сюда Сил у меня хватает, но неудобно — жуть. Я скорчилась на скользкой железяке — не размахнуться, не расшевелить Лу. Он висит мертвым грузом.

— Давай, — говорит Лу. — Качай сильнее.

Я тяну что есть мочи, пытаюсь раскачать веревку. Мышцы жжет огнем, плечи ноют. Внутри вскипает красная ярость, придает мне сил.

— Помогай мне, — велю я брату. — Дыши со мной в такт. Делай выдох на каждое раскачивание, всем телом помогай.

Мы с Лу глядим глаза в глаза, начинаем мерно дышать в такт моим усилиям. Он подается всем телом, помогает раскачивать веревку. Постепенно размах колебаний увеличивается. С каждым вдохом Лу подлетает все ближе и ближе к склону Разлома.

Шелестят быстрые шаги. К краю ущелья подбегает Томмо. Крид его послал узнать, что случилось. Томмо сразу понимает, что к чему, досадливо кряхтит, спускается по камням в ущелье, находит узловатое деревце, которое прочно уцепилось корнями в склон. Томмо держится за ствол, готовится перехватить Лу, как только веревка качнется поближе.

Я дергаю еще разок, другой и…

Лу тянется навстречу Томмо. Томмо протягивает руку, хватает пальцы Лу, но веревка с силой дергается назад, тянет за собой Томмо. Он разжимает ладонь, чудом остается на месте. Камни градом летят в пропасть. Томмо устраивается поудобнее, прочнее хватается за дерево.

— Давай еще раз! — велит он.

На этот раз Лу подлетает ближе. Как только их руки встречаются, Томмо мощным рывком подтягивает его к себе. Лу хватается за ветки, прижимает Томмо к камням. Уф, пронесло! Я с шумом выдыхаю. Оба спасены!

Лу цепляется за дерево, переводит дух. Томмо осторожно вытягивает взрывчатку. Я машу ему, мол, неси сюда. Он взбирается на мост и подползает по железной балке к деревянным стойкам.

— Надо уходить, — говорит он.

— Давай сюда взрывчатку и иди Лу помоги, — велю я.

— Не нравится мне все это.

— Томмо, не перечь мне!

Я засовываю брусок взрывчатки за пазуху, протискиваюсь между деревянными стойками и лезу дальше, вверх по скользкой железяке. Ни про что не думаю, вниз не смотрю. Под мостом темно, хоть глаз выколи. Наконец я макушкой касаюсь настила моста Осторожно засовываю руку за пазуху, вытаскиваю взрывчатку и засовываю ее под доски — плотно, так, чтобы не выпала. Хватаю фитиль, осторожно спускаюсь по балке, тяну фитиль за собой. Лу с Томмо помогают мне слезть. Мы выбираемся из ущелья. Над нами нависают тучи. Влажные клубы тумана стелются по земле, словно дым костра, даже ног не видно. Мы укладываем фитиль в струнку, ровной линией, поверх валунов, протягиваем его между кустов и деревьев, к тому месту, где укрылся Крид. Фитиля хватает с запасом.

Крид держит наготове зажженный прутик.

— Ну вы и возитесь! Случилось чего? — спрашивает он.

— Потом расскажу, — говорю я. — Поджигай, не мешкай. Мы и так тут подзадержались.

Фитиль загораться не хочет.

— Отсырел, — замечает Крид. — Это из-за тумана Между прочим, из-за него Эш ничего не увидит со своего наблюдательного поста И не услышит.

Лу дрожит мелкой дрожью. Перепугался, наверное.

— Ты как? — спрашиваю я и обнимаю его за плечи.

— Спасибо тебе, — говорит он. — И тебе, Томмо, спасибо. — Он хватает Томмо за руку, трясет. — Спасибо, вы мне жизнь спасли.

Я осторожно касаюсь свободной руки Томмо. Как ни странно, он ее не отдергивает.

— Без тебя мне бы не справиться, — говорю я.

Томмо едва заметно улыбается.

— Ну же, — бормочет Крид. Фитиль загорается, шипит, неохотно потрескивает. — Господибожемой, ну гори же!

Вдруг из тумана раздается вой Следопыта Мы все вздрагиваем.

— Что стряслось? — шепчет Томмо.

— Следопыт воет, — говорю я. — Значит…

Договорить я не успеваю. Из стены тумана, словно из ворот, выезжают три тонтона. С западной стороны, как и двое предыдущих. Следом за ними катят две телеги, запряженные лошадьми.

Крид досадливо фыркает. Я хватаю дальнозор.

В первой телеге на возке сидят парень с девчонкой. В рассеянном свете луны, отраженном от туч, хорошо видны клейма на лбу — круг, разделенный на четверти. Управители Земли. Избранники Демало.

Волосы девчонки распущены, вьются по спине. На шее платок в горохах. Лет четырнадцать, не больше. И парню столько же. Оба сильные, здоровые, как все Управители. Похоже, их недавно Демало избрал парой. Крепких, хороших детишек нарожают. На телеге высится груда вещей — стол, стулья, инструменты всякие для хозяйства, все как положено для поселенцев-новоселов. Только где ж они селиться собрались — в Рези? Там пустыня!

Я гляжу на вторую телегу, и сердце у меня замирает.

Один тонтон держит вожжи, у второго огнестрел на изготовку. В телеге сидят рабы — десять, а может, и двенадцать. Сидят тесно, кучно. Головы обриты, на шеях — железные обручи, руки в кандалах. Все связаны одной цепью, как всегда: на работу — ножные кандалы, для перевозки — и ножные, и ручные, и ошейники.

Еще восемь тонтонов скачут следом, за ними бегут. Два громадных пса, красноглазые, с короткой белой шерстью и тяжелой головой с сильными челюстями.

— Псы-призраки, — шепчет Крид. — Специально обученные драться.

Фитиль горит медленно, но уверенно. Огонек потихоньку движется к мосту, к спрятанной под ним взрывчатке. Ох, рабы же ни в чем не виноваты! Я отбрасываю дальнозор, выхватываю из голенища нож и бегу к Разлому.

Томмо вцепился мне в рукав.

— Поздно! — говорит он.

Я отмахиваюсь и несусь что было сил.

— Саба, вернись! — велит Лу.

Я мчусь вниз по склону, пригибаюсь к самой земле, спешу за убегающим огоньком. Хорошо, что фитиль отсырел. Я догоню, остановлю его. Вот я с ним поравнялась, с разгону проскочила мимо. Оборачиваюсь, хватаю незажженную часть шнура, заношу нож и…

…спотыкаюсь о камни, оскальзываюсь и качусь вниз по склону. Огонек фитиля продолжает гореть, шипит, убегает к мосту. А я все еще съезжаю по камням, уворачиваюсь от колючих веток, стараюсь за что-нибудь ухватиться. Наконец цепляюсь за толстый корень. От рывка руку едва не вырывает из плеча.

Поздно!

Три тонтона въезжают на мост. Копыта приглушенно грохочут по настилу. Следом едет тяжелая телега Управителей. Огонек фитиля исчезает из виду. Повозка с рабами тоже на мосту.

Я бросаюсь ничком, закрываю голову руками, прижимаю ладони к ушам.

Раскатистый взрыв сотрясает землю. Меня подбрасывает в воздух, а потом я с глухим стуком падаю на землю. Меня осыпает град камней. Отовсюду валятся комья и обломки. Все звучит глухо, как будто слушаешь сквозь толщу воды.

Поднимаю голову. В горле застрял крик, но я не могу выдавить ни звука. Отголоски взрыва затихают, потревоженный воздух успокаивается. Я прищуриваюсь, вглядываюсь в разрывы тумана и вижу… Обрывками. Как осколки сна. Сквозь град обломков я вижу, что мы сделали, — и кожа липнет к костям.

Все уничтожено. Три тонтона. Управители в телеге. Невинные лошади. Животные и люди превратились в окровавленные клочья плоти. Они разбросаны повсюду, как гнилое мясо. По склонам Разлома рассыпаны обломки телеги, доски стола, ножки стульев. Все это сползает вниз по скалам, кувыркается, несется на дно ущелья. В реку.

Нет, это не сон. Это кошмар. Зрелище вымораживает душу. Я встаю. Из тумана прямо на меня несется колесо, как небесное отмщение. Я отпрыгиваю в сторону, пригибаюсь. Колесо катится по земле, подскакивает, ударяет меня в плечо и отбрасывает на камни.

Мост охвачен пламенем. Оранжевые языки огня лижут ночь. Дым валит клубами.

А потом я слышу… Лошадей. Людей. Вопли. Крики. Стоны. Визг. В дыму, в тумане. Тонтона придавило лошадью. Несчастное животное дергается, пытается встать. Телега с рабами разбита, на дороге валяются тела, скованные цепью.

Мне на руку опускается какой-то клочок. Я ошеломленно гляжу на него. Обрывок платка в горох, остаток девичьей шейной косынки. Он насквозь промок и потемнел от крови.

По каменистому склону спускается Лу, мелкий щебень сыплет из-под ног. Брат хватает меня за руку, тянет за собой.

— Идем уже! Саба, что ты учудила?! Думать же надо!

Слова не идут с губ.

— Я хотела взрыв остановить, — шепчу я.

Откуда-то снизу доносится оклик. Мы оглядываемся на дорогу. Тонтоны поднимаются, приходят в себя. Замечают нас, тычут пальцами. Кричат. Приказы раздают. Шестеро тонтонов бросаются к нам. Следом бегут псы-призраки, завывают, как зимняя вьюга.

— Быстрее! Быстрее! — кричат Крид и Томмо.

Я хватаю свисток, дую два раза — длинный, пронзительный свист.

— Бегите! — кричу я. — Уходим, бегите!

Крид с Томмо срываются с места, несутся в лес Эш тоже услышит сигнал тревоги, помчится к месту встречи.

— Уходи! — говорю я Лу.

— Нет, я тебя не оставлю.

— Уходи, потом встретимся. Ты же знаешь где! — велю я. — Иди уже! Бегом.

Я пихаю его в грудь. Он ворчит, ругается, но уходит, поднимается по холму. Я мчусь в противоположном направлении.

* * *

Красная ярость переполняет меня, бушует, рвется наружу. Подгоняет. Я мчусь по лесу, перепрыгиваю поваленные стволы и валуны. Нерон молча летит следом. Он умный. Ни крика, ни писка. Иначе нас найдут.

Позади слышна погоня. Вопли тонтонов удаляются. Вот и хорошо. Нет, плохо. Тонтоны за другими гонятся. А вдруг за Лу? Ох, только бы не за Лу! Если его тонтоны поймают, ему не поздоровится. Они захотят отомстить за то, что мы сделали. Господибожемой, что мы сделали… Кровь, и крики, и кровь, и куски тел, и кровь, и кровавые ошметки…

Меня тошнит, желудок выворачивает наизнанку. Останавливаюсь, блюю желчью. Сгибаюсь вдвое, опираюсь на дерево, вдыхаю, всхлипываю. Утираю рот рукавом и бегу дальше.

Погоди-ка Что это? Жуткое, пронзительное завывание. От звука ломит кости. Псы-призраки. Я замедляю бег, прислушиваюсь. Мне страшно. Божемой, они сюда бегут! В ужасе я бросаюсь вперед сломя голову, не разбирая дороги. Быстрее, быстрее. Нет, псы меня догонят. Надо найти ручей, чтобы они след не взяли.

Бегу лесом. Думай, думай быстрее. Соображай! Вода. Мост. Ущелье. Река. Так, река. Откуда она течет? Думай, думай! С северо-востока? А я где? Ветер разогнал туман. Смотрю в небо, вижу Юпитер — низко навис за спиной. Я бросаюсь влево. Нерон кружит над головой, не отстает.

Карабкаюсь по камням, спотыкаюсь. Бегу. В груди Жжет огнем. Прислушиваюсь. Где-то вдалеке какой-то звук. Шорох. Ветер в деревьях шумит? Нет, вода журчит. Мчусь на звук. Жуткое завывание ищеек становится громче. Все ближе и ближе. От меня пахнет страхом. Псы наверняка учуяли. Быстрее, быстрее.

Выскакиваю из леса прямо к реке. Река узкая, прозрачная и мелкая. На локоть глубины, не больше. Мчусь вниз по течению, отвожу низкие ветки, заламываю прутики, оставляю за собой видимый след. Надо сбить тонтонов с толку. Пробегаю еще немного, потом поворачиваю назад, вверх по течению. На север. Север — это хорошо. Нужное направление.

Нерон летит впереди, над самой водой. Разведывает. Я озираюсь, внимательно гляжу по сторонам, но все вокруг тихо. Течение в мелкой речушке быстрое. Где-то заводит песенку какая-то птаха Лес просыпается, полнится звуками. До рассвета совсем недолго осталось. Псы больше не воют. Неужели я от них удрала? А вдруг они за кем-то другим погнались? За Томмо или за Кридом? Или за Лу? Нет, ничего не слышно. Ни криков погони, ни топота.

На бегу зачерпываю воду ладонями, полощу рот, выплевываю.

Поваленная сосна лежит мостом через реку, перекрывает мне путь. Нерон садится на ствол, ищет жуков, тычет клювом в кору. Залезаю на ствол, беру Нерона в руки, шепчу ему:

— Найди их, Нерон. Найди ищеек!

Подбрасываю его в воздух. Он взмывает в небо, высоко-высоко над лесом, и исчезает из виду. Серое небо чуть розовеет. Занимается заря. Наступает новый день.

Снимаю лук с плеча, прикладываю стрелу к тетиве и бреду по воде вверх по течению. Река журчит, но в воздухе разлита тревога Преследователи таятся в тишине. Сердце бьется у самого горла.

Река петляет, делает излучину, и передо мной возникает заводь — широкая и тихая. Лес подступает к самому берегу. Спутанные корни тянутся к воде. Я иду по заводи, она становится все глубже и глубже. Вода подступает к коленям, потом к бедрам.

Вдруг ко мне слетает Нерон. Мир взрывается воем, рычанием и лаем. Псы белыми призраками мелькают в чаще, несутся прямо на меня. Вот-вот настигнут. Я испуганно озираюсь, закидываю лук за спину. Над заводью склоняет ветви раскидистый старый кедр. Подпрыгиваю, хватаюсь за сук, подтягиваюсь и взбираюсь на дерево.

Из леса выскакивают псы, бросаются в воду, вздымают брызги, подскакивают в воздух. Клацают зубами. Еле успеваю отдернуть ногу и карабкаюсь повыше. Псы дышат жаркой злобой, рычат, брызжут слюной, скребут когтями воздух. Падают в воду и снова подпрыгивают, хотят разодрать меня в клочья.

Я забираюсь высоко на дерево, прижимаюсь к стволу, прячусь в густых ветвях. Дрожу от страха, прижимаю ладонь к сердцу. Сердце бьется часто-часто, хочет вырваться из груди. Сердечный камень обжигает кожу.

Сердечный камень? Сжимаю его в кулаке. Горячий. Значит, Джек рядом. Джек? Беззвучно, одними губами произношу его имя. Нет, Джек далеко отсюда. Ничего не понимаю.

— Сколл! Хейти! К ноге! — раздается повелительный мужской голос.

Псы-призраки умолкают, несутся вскачь по воде. Слышу, как они тяжело дышат. А голос… Этот голос.

— Сидеть! — говорит он.

Наступает тишина. Он смеется — страшно, злобно.

— Вот оно как, — говорит он. — Тебя, как кошку, на дерево загнали. А я-то все ждал, когда ты объявишься. Спускайся, Саба. Я знаю, ты там.

Голос глубокий, мрачный. Меня пробирает страх.

Это не Джек. Это Демало.

* * *

Демало… С ума сойти. Значит, он был у моста Наверное, ехал с тонтонами вслед за телегами. Как обычно, притворялся простым охранником. Демало. Здесь, в лесу. Не верю.

— Ну вот, живая, — говорит он. — Я так и знал, что ты не умерла. — Он переводит дух, сдерживает злость. — Мне тогда сразу ее принесли, девчонку в красном платье. Подругу твою, Вольного Ястреба.

Мейв. В Возрождении. Ее тонтоны подстрелили. Она рукой раненый бок зажала, только жизнь из нее по капле в пол ушла.

«Давай мне твое платье, — говорит Мейв. — Больше они ничего не знают. Девчонка в красном платье. Помоги мне, ну!»

Мы спасли Эмми. Обошлись почти без потерь. В крепости остались только мы с Мейв. А потом я глупость сделала, и нас обнаружили. Тонтоны бросились за нами в погоню и подстрелили Мейв. Она знала, что ранили ее смертельно, и своим последним поступком спасла нам жизнь. Всем нам. Надела мое красное платье.

— Неплохо придумано, — говорит Демало. — Я тебе платье дал, а она его надела. Я думал, это ты насмерть стояла, хотела задержать моих подручных, чтобы твои приятели сбежать успели.

«Кыш отсюда! — говорит Мейв. — Беги быстрее».

Вот такой я ее в последний раз видела, перед тем как в озеро прыгнула. Голова высоко поднята, меднорыжая грива разметалась по спине, в руках огнестрелы. Мейв. Королева-воительница. Глава Вольных Ястребов. Я такой ее навек запомню.

— Говорят, она бесстрашно сражалась, — продолжает Демало. — Храбро, с непомерным мужеством. Я сам ее на костер положил. Похоронили ее с воинскими почестями. Если тебе, конечно, интересно. Она ради тебя жизнью пожертвовала, а ты на дереве прячешься, Саба Фу, позорище! Сотне таких, как ты, до нее далеко.

Кровь ударяет мне в голову. Я соскакиваю с дерева в воду, гляжу в лицо Демало. Натягиваю тетиву, навожу стрелу.

— Ее звали Мейв! — говорю я. — Мейв! Запомни, гад проклятый!

Мы стоим в десяти шагах друг от друга. Я в воде по пояс, а Демало на берегу. Два пса-призрака послушно сидят у ног хозяина, высунув розовые языки, преданно глядят на него красными глазами. На Демало рубаха, штаны, высокие сапоги. Черный плащ на плечах. Кожаный кошель висит на груди. Огнестрел на поясе. В руке моя лубяная котомка.

— А, значит, это я во всем виноват? — Он швыряет котомку на землю, сбрасывает плащ и ступает в воду.

— Еще шаг — и я тебя пристрелю! Никакие собаки не помогут, — предупреждаю я.

Он не обращает на меня внимания и медленно движется вперед.

— А кто оставил раненую подругу в беде? Кто мост взорвал? Кто невинных людей убил? Между прочим, двенадцать человек. Что скажешь, Саба?

Я натягиваю тетиву.

— Не подходи!

Только он не останавливается. Глядит на меня своими черными глазами.

— Помнишь, что ты мне говорила? — спрашивает он. — Когда ко мне ночью пришла? Что жизнь бесцельна, если хотя бы не постараться ее исправить. Помнишь?

— Заткнись, — говорю я. Мысли путаются, в голове шумит.

Стреляй! Стреляй! Чего медлишь?! Прикончи его, радибога.

Он молчит, медленно идет ко мне.

— А помнишь, что ты еще сказала? Что хочешь сделать мир лучше. Вместе со мной. Сделать мир лучше.

Голос густой, обволакивает, как сырая земля.

— А еще ты сказала, что так больше нельзя. Что надо жить по-другому. По-новому. Вот что ты говорила, Саба Вот это — новая жизнь? Разруха? Убийства? Я строю новую жизнь. Я создаю порядок в хаосе. Создаю новый мир, по травинке, по стебельку. Врачую раны земли и людей. Я думал, мы с тобой хотим одного и того же.

— Заткнись! Умолкни, кому говорю!

Я крепко сжимаю лук. «Ну же, один выстрел — и все кончится. Уничтожь гада — и все будет хорошо. Пора уже. Ну же, стреляй!» — твержу я себе.

Демало останавливается в двух шагах от меня, разводит руки в стороны, будто просит меня его убить.

На запястье Демало блестит серебряный браслет. Тонкая белая рубаха намокла, сквозь нее над самым сердцем просвечивает татуировка тонтонов — красное восходящее солнце.

Он касается моей кожи, задевает Сердечный камень и быстро отдергивает руку.

— Горячо, — с удивлением произносит он.

— Это Сердечный камень, — отвечаю я. — Чем ближе твое сердечное желание, тем сильней нагревается.

— Значит, я твое сердечное желание? — спрашивает он.

Нет! Не смей его близко подпускать, надо уходить. Ему нельзя верить. Он опасен. Он враг. Но я не двигаюсь с места.

— Ты меня не можешь убить, правда, Саба?

— А ты — меня.

— Я тебя впервые в Городе Надежды увидел, — говорит он. — Сразу понял, кто ты на самом деле. И кем можешь стать.

— Ничего ты не знаешь, — говорю я.

— Знаю, знаю. В тебе огонь полыхает. Ты способна изменить мир. Тебе хватает мужества служить высшей силе, а вместо этого ты опускаешься до мелких дрязг. Зачем?

Я молчу.

— Я делаю доброе дело, — говорит он. — Я наставляю людей, освобождаю их от лишений, тягот и страданий, показываю им путь к лучшему будущему. Ты же была со мной в бункере Разрушителей, видела, каким был когда-то мир. Видела щедрую природу, богатства суши и морей. А какие звери были, помнишь?

Все я помню. И никогда не забуду того, что видела в бункере.

— А сейчас у нас есть шанс начать все сначала. Единственный шанс, — говорит Демало. — Спасти матушку-Землю. Сделать мир лучше. Вернуть чудо. Ты тоже этого хочешь, я знаю. Я видел, какими глазами ты на все это смотрела. Я видел твои слезы. Мы с тобой хотим одного и того же.

— А ты людей убиваешь, — говорю я.

— И ты тоже. Вот только что убила, — говорит он. — Дело не в том, чего я хочу. Я поступаю правильно. Я каждый день принимаю непростые решения. Помогаю тем, от кого больше всего толку, кто с умом пользуется доступными средствами. Я веду себя морально. Ответственно.

— Морально… — шепчу я.

— Люди просто стараются выжить, не думают о завтрашнем дне. А у меня другая цель. Я служу высшей силе. Да, жестокость пагубна, но без нее не обойтись. Можно сказать, это насущная необходимость. Помнишь, что я тебе говорил? Мы исцеляем раны матери-Земли. Ты ведь никого не жалела, когда уничтожила проклятый Город Надежды? Не мучилась, оттого что спалила его дотла?

Ответить мне нечего.

— Нет, мы с тобой похожи, Саба.

— Насущная необходимость… — говорю я. — А твои Управители тоже так думают, когда ты младенцев убиваешь?

— Никаких младенцев я не убиваю, и ты это прекрасно знаешь, — отвечает Демало. — Больных и слабых оставляют на ночь в чистом поле. Если к утру они не умрут, значит, так тому и быть. Так мир устроен, это все понимают. Вон, даже птицы своих птенцов не поровну кормят. Выживают только самые сильные и здоровые, а слабые умирают. Вылечить матушку-Землю могут только самые сильные, самые лучшие. Так надо поступать ради величайшего блага.

Его взгляд убеждает. Его голос внушает надежду. Его слова вдохновляют.

— Мы — избранные, — говорит он. — Мы с тобой, Саба Мы рождены повелевать, а не повиноваться.

Я смотрю ему в глаза Глаза у Демало темные, почти черные. Тяжелые веки чуть опущены, прячут его истинную суть. Его глаза как горное озеро в ночном сумраке, и там, в этой невероятной глубине, я вижу крошечную фигурку. Мое отражение.

— Я тебе не подчинюсь, — говорю я.

— А я этого и не хочу, — отвечает он. — Мне подчиненных хватает.

Он наклоняет голову. Его губы совсем рядом с моим лицом. Теплое дыхание щекочет мне рот. Ох, моя душа-злодейка! Ну почему меня к нему так тянет? Хочется прильнуть к нему, раствориться без остатка, забыть обо всем.

Я потерялась в прикосновениях Демало, в его вкусе, его запахе. Я словно истаиваю понемногу. Веду его к кровати. Мы ложимся. И я растворяюсь в темной жаркой пустоте.

По коже бегут мурашки. Из последних сил я шепчу — пусть еле слышно, но шепчу:

— Тебе мной не овладеть.

Он замирает. Стоит не шевелясь. День вокруг нас затаил дыхание.

А потом…

Я отступаю на шаг. От него. Подальше. Втягиваю воздух полной грудью, до боли, до головокружения. Вылечить матушку-Землю. Да, это необходимо. Но Демало делает это неправильно. Совсем-совсем неправильно. Величайшее благо. Морально. Насущная необходимость. Он выворачивает ложь наизнанку и утверждает, что это правда, а правду называет ложью. Сбивает с толку. У него хорошо получается. И меня он запутал так, что я не знаю, кто я на самом деле. Не помню, во что верю.

На мосту мы сегодня поступили неправильно. Плохо. И Демало не прав. Он злодей. А верный путь лежит в другой стороне. Может быть, где-то посередке между нами. Или нам до него так далеко, что мы и представить его не можем.

— Если решишь держаться этой дороги, — говорит Демало, — много людей погибнет. Твои близкие. Родные. Сестра Брат. Сколько вас, храбрецов? Горстка? Десяток? Вам с нами не сладить. На твоем месте я бы поостерегся.

— Наша земля принадлежит всему живому, — отвечаю я. — Не только тем, кого ты Управителями поставил. Чистая вода и плодородная земля даны людям по праву рождения. Не в твоей воле их отобрать, не в твоей воле ими завладеть. Вольные Ястребы этого не допустят.

— Молодец, Саба, все наизусть затвердила. Кто тебя этому научил? — с любопытством спрашивает он.

Я гляжу на него и ничего не понимаю. Как обычно, лицо Демало невозмутимо и непроницаемо.

— Послушай, вот что я тебе предложу, — говорит он. — Прими во внимание обстоятельства и оцени мою щедрость. Ты и твои приятели сдаетесь мне полностью и беспрекословно. При всех сложите оружие. А я обещаю всем твоим друзьям и родным безопасный проход через Пустоши. Дам им охрану, их доведут до самого Нижнего перевала. Оттуда начинается горная тропа на запад. С одним условием: если они когда-нибудь решат вернуться в Новый Эдем, их ждет неминуемая смерть.

— А чего ты хочешь взамен?

— Тебя.

— Возьмешь меня в плен?

— Нет. Возьму тебя в жены.

— Мне это без разницы, — говорю я. — И вообще иди ты к чертям.

— Мы с тобой на стороне ангелов, — отвечает Демало, хватается за ветку и вылезает на берег.

Вода ручьями стекает по штанам, льется из сапог. Он подбирает свой плащ. Псы подбегают к хозяину.

— Мост мы за неделю восстановим, — говорит он. — А если снова нападете, мы за ответом не постоим. Вам мало не покажется. А ты приходи ко мне. Мое предложение в силе до Кровавой луны. Повторяю, оцени мою щедрость. Иначе я всех твоих друзей истреблю, где б они ни прятались. И тебя не пожалею, Саба Ни капельки.

— Пустые угрозы, — говорю я. — Не в первый раз тебе такая возможность представилась. Только я все еще жива.

— Все, теперь этому конец, — отвечает он. — Игра идет по новым правилам. Кстати, ты, случайно, не забеременела?

Я резко вскидываю лук. Стрела задевает скулу Демало и вонзается в дерево позади. Псы настораживаются, того и гляди рванут ко мне, разорвут в клочья. Он небрежно поднимает руку. Не морщится, не кривит лицо от боли. Красные капли стекают с мочки уха на белоснежную рубаху.

— Новые правила, — говорю я.

— До Кровавой луны, — отвечает он, кивает и скрывается в чаще.

Белые псы-призраки мчатся следом за ним.

* * *

Я не двигаюсь с места Замерла, застыла Сердце сжалось в комок. Я слежу за Демало. Не прислушиваюсь — он с псами движется беззвучно. Чувствую, как постепенно спадает жар Сердечного камня. Вот наконец он совсем остыл. Холодный, как льдинка Демало ушел.

Опускаю лук, с облегчением выдыхаю. Остатки храбрости испаряются. Воле Демало тяжело сопротивляться, она тащит за собой, словно быстрый горный поток. У меня еле хватает сил.

На дрожащих ногах бреду к берегу, падаю на замшелые корни. Проклятый Сердечный камень. Моему сердцу не нужен Демало. Только не Демало. Срываю с груди дурацкую штуковину, хочу забросить ее подальше, утопить в озере, избавиться от жара Но не могу. Сердечный камень — единственная памятка от мамы. Вздыхаю и засовываю его в карман.

Потираю ноющее плечо — только сейчас заметила, как болит. А все потому, что тележное колесо у моста врезалось. Синячище будет здоровый.

Встреча с Демало меня до самых печенок пробрала. Последние слова до сих пор в голове звучат. И вовсе я не на сносях. Выдумывает он все. Ох, божемой. Этого еще не хватало. Сначала страшный взрыв на мосту, потом Демало за мной по лесу гоняется с жуткими псами-призраками. Неужели это он все всерьез сказал?

Кровавая луна — это первое полнолуние после Урожайной луны. Так, а сейчас что? Вспоминаю, как прошлой ночью мы мчались по лесу. Месяц четвертинкой, растущий. Значит… через семь дней. Через семь дней. А Демало сказал, оцени мою щедрость. Ну хоть так. А может, он врет. Притворяется. Нет. Он сказал, что конец пришел. Играем по новым правилам.

Много людей погибнет. Твои близкие…

Я уже много близких потеряла, только от этого ничего не изменилось. Да, семь дней — немного. Нам с Демало не справиться. Придется бежать.

Я всех твоих друзей истреблю, где б они ни прятались. И тебя не пожалею.

А ведь и правда, не пожалеет. Мне тут же становится стыдно за свою трусость. Тоже мне, разнюнилась. Чуть что — сразу бежать. Я же не трусиха. Это просто Демало меня достал. Мы будем с ним драться до последнего. Но Эмми… Эмми надо спасать. Давно пора отправить ее к Ауриэль Тай, на Змеиную реку. Там Эмми будет в безопасности. Если мы все погибнем, то Ауриэль ее вырастит. Может, Лу ее отвезет? Нет, Лу не поедет. Да и не согласится он, чтобы Эмми с шаманкой жила. Значит, Томмо пошлю. Пусть Томмо с Эмми к Ауриэль отправятся.

А мы останемся, будем сражаться с Демало. И победим. Только мосты больше взрывать не станем.

Решите снова напасть, мы за ответом не постоим. Вам мало не покажется.

Нет, надо искать другой путь.

Откуда-то с вершины дерева раздается тихое карканье. Нерон осторожно спускается из укрытия. Надо же, мой ворон храбро сражается с волкодавами, никому спуску не дает, от любой опасности меня защищает. Только не от Демало.

— Тоже мне защитничек, — говорю я ему. — Толку от тебя никакого. Ты зачем Демало на мой след вывел?

Нерон садится мне на колени, запрыгивает на плечо, щиплет ухо. Он всегда так делает, если провинился. Демало ему нравится, хоть Нерон и знает, что зря все это. От собак он мне бы помог отбиться, а вот Демало вреда ни за что не причинит и псам его тоже. Эх, мне б самой с этим разобраться, где уж тут ворону!

— Ты за кого заступаешься? — спрашиваю я, обнимаю его и глажу перышки на груди, там, где ястреб Демало его поранил. Рану Демало сам зашил, вот уж месяц как зажила. У Нерона перья начинают отрастать. — Ох, да что там говорить! — вздыхаю я и целую птичью головку. — Сама не знаю, за кого заступаться. У меня на Демало тоже рука не поднимается. Да что же это такое, а?! Ты только никому не рассказывай, ладно?

Нерон согласно каркает. Мой ворон — единственный, с кем я могу поговорить по душам. С остальными нужно держаться настороже. Вожаку не пристало все подробно объяснять, только то, что необходимо. Так меня Слим научил.

Много людей погибнет. Твои близкие. Родные. Сестра. Брат.

— Лу! Божемой, Лу! — вздыхаю я. — Ну конечно. Нерон, пойдем скорее. Нам еще до места встречи добираться. Хоть бы только все целы были.

Я вскакиваю, начинаю собирать вещи. Нерон с недовольным карканьем взлетает.

— Нас уж заждались, наверное, — говорю я. — Эмми небось места себе не находит. Пошли, Нерон.

Ворон притворяется, что не слышит. Засунул клюв под крыло, чешется, букашек ловит. Ничего, он меня нагонит, когда захочет.

Закидываю на плечо котомку и лук, подхожу к дереву, выдергиваю стрелу, что застряла в стволе.

Первый раз в жизни нарочно промазала.

* * *

Ухожу от пруда на север, к месту встречи у Расписной скалы. Иду с опаской, зорко гляжу по сторонам, напряженно прислушиваюсь. Арбалет держу наготове. Вокруг все спокойно. В чаще никаких посторонних звуков, только лес шумит, как ему и положено. Чирикают птички, вздыхает ветерок, деревья качаются, шуршат ветками, потрескивают.

Через пару сотен шагов тревога отпускает. Вдруг я ощущаю какое-то движение за спиной. Хочу обернуться, но в затылок упирается что-то твердое. Я замираю. Мне хорошо знакомо прикосновение арбалета Выстрел в голову — верная смерть.

— Оружие и котомку я заберу, — произносит женский голос — А добром не отдашь — прибью, мне не жалко. Бросай на землю арбалет, а потом лук. Не суетись.

Рука у нее не дрожит. Арбалет чуть наклонно упирается мне в затылок. Похоже, она меня выше.

Разжимаю пальцы, мой арбалет падает в листву. От женщины пахнет землей и потом. Голос жесткий, закаленный долгими годами суровой жизни. Что-то мне он напоминает. Я нерешительно медлю.

— Лук, кому говорю! — Она тычет арбалетом мне в затылок, в мягкую ямку у основания черепа.

Скидываю с плеча лук из драгоценного белого дуба, подарок шамана, осторожно отбрасываю в сторону. Следом швыряю колчан со стрелами. Нож в ботинке она, кажется, не заметила.

Не тут-то было. Она стремительно выхватывает мой нож из голенища, а упор арбалета в затылок не ослабевает. Ловкая какая, прям как гремучая змея. И руки длинные.

— Котомку давай! — велит она.

Опускаю котомку на землю.

— Руки за голову!

Я повинуюсь.

— Становись на колени, живо!

Во мне вспыхивает красная ярость, как тогда, на Сосновом холме. Викарий Пинч взял Эмми в плен, а моих друзей тонтоны заманили в ловушку. Я тогда его на коленях умоляла всех пощадить.

— Не встану, — заявляю я.

Она хватает меня за ворот, бьет по ногам. Я падаю на колени. Арбалет все так же упирается в затылок.

— Тебя па не учил приличным манерам? — говорит она.

Знакомые слова. Те же самые. Вспоминаю, как мы с Эмми попали в заветную долину. Густая трава. Хижина у ручья. Миски с жарким из крольчатины. Грубоватая нежность. Нет, не может быть. Это не она.

Над головой раздается громкое карканье, Нерон камнем слетает вниз, бьет крыльями, тычет клювом, рвет когтями. Женщина отступает. Я свободна. Срываюсь с места, оборачиваюсь. Она, она Марси! Мамина подруга. А мы думали, она померла. Откуда она взялась?

Марси припадает к земле, отбивается от Нерона, прячет голову руками. Седые волосы острижены коротко-коротко, торчат щетиной. На шее железный ошейник. Рабыня.

Нерон кружит над ней, топорщит перья, царапает до крови, того и гляди заклюет.

— Нерон, не смей! — кричу я и отгоняю его подальше. — Хватит, прекрати!

Он взлетает на дерево, сердито косит глазом, каркает.

Марси завалилась на бок, скорчилась. Я присаживаюсь рядом.

— Не бойся, Марси, — говорю я. — Все в порядке. Это я, Саба. Дочка Эллис. Биллем и Эллис с Серебряного озера, помнишь?

Я легонько касаюсь ее руки. А вдруг Марси — тень, призрак? Нет, она настоящая, теплая.

— Мы к тебе приходили, к Кривому ручью, — продолжаю я. — Вот уж полгода как будет. Или больше. Помнишь нас с Эмми? Тонтоны тогда Па убили, а Лу с собой увели. Марси, я Лу отыскала! Мы теперь вместе.

Она медленно разжимает руки.

— Вот, погляди, — говорю я и вытаскиваю из кармана Сердечный камень.

Марси смотрит на меня невидящим взглядом. Ма подарила ей Сердечный камень давным-давно, еще до моего рождения. А потом Марси мне его отдала. Так уж заведено — подарок лучшей подруги вернуть ее дочери.

— Саба? — переспрашивает Марси.

Я помогаю ей подняться, усаживаю у дерева Она глядит на меня, касается лица заскорузлыми пальцами.

— Не может быть, — вздыхает она.

Слезы щиплют мне глаза Я улыбаюсь, вешаю Сердечный камень на шею и повторяю любимую присказку Джека.

— Нет ничего невозможного. Невероятно, но вполне возможно. Я теперь это точно знаю.

Это — и многое другое. С нашей прошлой встречи я многому научилась. Марси не сводит с меня умных карих глаз. Я ежусь под ее проницательным взглядом.

— К Кривому ручью приходила наивная девчонка, — говорит она — Теперь я ее не вижу.

— Дай-ка я тебе помогу, — вздыхаю я и протягиваю ей руку.

Марси поднимается. Мы стоим рядом и оглядываем друг друга с ног до головы.

Она высокая, худощавая, жилистая. Вполне себе живая. И очень мудрая. Марси похожа на старое высокое дерево посреди леса. Живет одна-одинешенька в своем зеленом раю, свободная от всех. Независимая. Красивая, скуластая. Волосы седые, а брови черные. Теперь она совсем исхудала. Подол простой холщовой рубахи истрепался, висит клочьями.

Но дух Марси по-прежнему силен и стоек. Ошейник рабыни она носит с гордостью, будто драгоценное ожерелье Разрушителей.

— Мы решили, что ты померла, — говорю я.

— Ну, почти так и вышло. Мы к мосту подъехали, а какой-то недоумок его взорвать решил. Но я все равно благодарна. У мертвого стражника ключи от кандалов украсть легче. И арбалет тоже. Так что спасибо. Да, кстати… — Она поднимает с земли оброненное оружие.

— Всегда пожалуйста, — говорю я. — Это мы с удовольствием.

Марси удивленно оборачивается.

— Это ты устроила?

— Ага, мы с друзьями постарались. Слушай, мы с ними встречаемся у Расписной скалы, лигах в четырех на север отсюда. Пошли со мной.

Я подбираю свою котомку, лук и арбалет.

— Ладно, постараюсь не отстать, — отвечает Марси. — Ты не беспокойся, если вдруг поспевать не буду. Не задерживайся.

Я гляжу на ее исцарапанные в кровь руки и морщусь.

— Ох, прости Нерона, он увлекся, — вздыхаю я. — Ты как вообще?

— Да все в порядке, — отвечает она.

Обожженную солнцем кожу покрывают тонкие белые шрамы — следы плетей.

— Как тебя поймали? — спрашиваю я.

— Потом расскажу, — говорит Марси. — Пойдем уже. Вдруг они тут еще ошиваются?

Мы с ней берем арбалеты на изготовку. Марси хватает мою котомку, вешает на плечо, угрюмо глядит на меня — мол, не возражай.

— Ну, вперед, — говорит она.

Я свистом подзываю Нерона, и мы торопливо пускаемся в путь. Напряженно прислушиваемся, постоянно озираемся. Мы с Марси идем к месту встречи.

* * *

Его поймали почти сразу после того, как все разбежались в разные стороны. В тумане он забрел к отвесному обрыву, да и попал в западню. Чудом не слетел в пропасть. А дорогу назад преградили три тонтона с огнестрелами.

Он ждал грохота, огненных вспышек, удара в грудь — и забытья. Был спокоен. До синевы холодное спокойствие. Он сам удивился, отчего не испугался.

Но тонтоны не выстрелили. Выбор остался за ним. Спрыгнуть в отвесное ущелье, на острые скалы? Никакого спокойствия — ни холода, ни сини. Нет, лучше сдаться. Ему связали руки, заткнули кляпом рот, надели на голову мешок и повели в лес. Поллиги, не меньше, плутали по лесным тропам, а потом вышли на опушку и усадили его на землю.

И ждали. Все вчетвером. Постепенно туман рассеялся, пленник кожей ощутил тепло нового дня. Время шло. А они все ждали.

Вдруг все разом всполошились, вздернули его на ноги, сняли мешок с головы, вытащили кляп изо рта.

Сначала два пса-призрака скользнули меж деревьев на опушку и уселись, высунув языки. А потом появился он, тот, кою ждали. Пленник догадывался, кого ждут — а кого же еще тонтоны будут так послушно дожидаться? И все равно сердце у него замерло и тут же забилось часто-часто.

И вот его пронзил взгляд — черный, как ночь. Властный. Уверенный. В глубоких, как темные озера, глазах что-то шевельнулось.

Указующий путь довольно усмехнулся. Он нашел то, что искал.

— Нам есть о чем поговорить, — сказал он.

* * *

Я совсем забыла, что у Марси лодыжка сломана и плохо срослась. Марси ее вправляла, да вышло криво, она сама так говорит. Потому теперь хромает. Но дух Марси закален трудностями, а тело привыкло к работе Она поблажек не ждет и старается не отставать, но понятно, что идти ей трудно.

Ближе к полудню она совсем выбилась из сил. Мы всего две лиги прошли, половину пути к месту встречи. Марси устала, пока на гору карабкалась, а потом по лесу плутала, теперь еле на ногах держится. Но идет резво, из чистого упрямства Я досады не выказываю, хотя была б одна, так уже бегом бежала бы.

Лес сменяется равниной, поросшей травой и кустарником. День жаркий, парит. Дышать тяжело, пот заливает глаза. Посреди лощины виднеется одинокая ферма Мы обходим ее стороной, держимся черных сосен. Какой-то недоумок пытался порубить их на дрова.

— Кому-то совсем мозги отшибло, — вздыхает Марси.

Недоумки обретаются чуть поодаль. В поле, у развалюхи, ругаются над сломанным плугом двое — похоже, муж и жена Управители, совсем еще дети, лет по пятнадцать. Никакого понятия, как на земле работать. Правда, вокруг хижины все расчистили, и тропку к дороге тоже, но все поле заросло колючкой и сорняками. К кусту рядом с развалюхой привязана рыжая лошаденка.

— Погоди, — шепчу я Марси, пригибаюсь, крадусь сквозь сорняки, отвязываю лошадь и веду за собой. — Вот, теперь полегче станет, — говорю я и помогаю Марси взобраться на спину кобылы.

Недоумки так ничего и не заметили.

— Тяжело им без коня придется, — вздыхаю я.

— Да уж, — кивает Марси. — Сгинут как пить дать. Неумехи, сразу видно. И веры друг другу нет. Чужие они, словно и не знакомы вовсе. Долго не продержатся, непрочно все это, так семью и дом не построишь.

Я согласно хмыкаю.

— А не так давно здесь добрая ферма стояла, — продолжает Марси. — Пока тонтоны переселенцев не привезли. Воры они, вот что я тебе скажу. Тут хорошие люди жили, с землей умели работать, не то что эти дети безрукие. Нет, бывшие хозяева знали, что и как, когда сеять, когда пахать. Они к земле привычные, с ней сроднились, понимали, что ей нужно, чего не нужно. На это годы уходят.

Я знаю, что Марси вспоминает свою зеленую долину, дом у Кривого ручья. Она там много лет прожила, заботилась о ферме, трудилась не разгибая спины. А теперь неизвестно, в чьи руки хозяйство попало. Бревенчатая хижина под соснами, красная скамейка у крыльца. Ручеек по камням журчит.

— Ох, видел бы Лу эту ферму, весь бы желчью изошел, — говорю я. — Он так мечтает землю возделывать, осесть на одном месте.

— А ты? — спрашивает Марси. — Ты тоже этого хочешь? Жить на ферме?

— Знаешь, мне об этом думать некогда, — отвечаю я. — У меня сейчас другое на уме.

Кровавая луна — вот что у меня на уме Семь ночей осталось.

* * *

Конечно, я Марси соврала. Я и прежде думала, каково это — возделывать землю.

Лу всегда этого хотел — жить на одном месте, следовать ритмам земли, неизменным и сменяющим друг друга вечной чередой. В детстве он каждой травинкой любовался. А я всякие там стебельки не замечала.

Но раз он этого хотел, то и я хотела тоже. Мы же неразлучные, всегда вместе. Половинки одного целого. Мальчик и девочка. Светлый и темная. Мы считали, что всю жизнь проведем вместе, даже не представляли, как может быть иначе Только это было до того, как тонтоны явились на Серебряное озеро, убили Па и похитили Лу. С тех самых пор все изменилось.

И того времени не вернуть. Другая жизнь настала.

А новая жизнь похожа на того человека, про которого Па рассказывал. У этого человека рука стала гнить, пришлось ее отрубить у самого локтя. Много позже, когда он с Па встретился, то все равно говорил, что руку чувствует, будто живую. Тяжелую. И хочет потянуться, что-нибудь ею схватить. Только руки-то нет. Я такого раньше даже вообразить не могла. А потом меня с Лу разлучили, как будто руку отрезали. Его от меня отрезали, а меня — от него. Случайность, судьба. Предательство. Смерть. Душу так глубоко поранило, что и не скажешь. Все из-за тайн, полуправды и лжи.

В прежней жизни я не знала, что может быть жизнь после. Другая. А теперь знаю, что тот безрукий человек чувствовал.

* * *

В ботинках у меня камешки, как после взрыва моста залетели, так не вытряхнула. Марси еле плетется, ей бы водички и съесть чего. Мы от фермы на пол-лиги отошли, и я решила, что пора отдохнуть. Делаем привал в руинах какого-то здания Разрушителей. Среди развалин растут корявые сосенки, мы под ними в тенечке приладились.

Рыжая лошадка пасется, жухлую крапиву жует. Я высыпаю из ботинка горсть щебня. Марси тоже ботинки расшнуровывает, морщится от боли.

— Ты как? — спрашиваю я.

Она кивает. Я протягиваю ей бурдюк с водой. Марси пьет долго, жадно.

— Ох, хорошо, — вздыхает она.

Я тоже глотаю воды, наливаю плошку для Нерона, жду, пока он напьется, потом стряхиваю капли ему на голову, а то ему жарко. От удовольствия он закрывает глаза. Шарю в котомке, ищу съестного. Нахожу черствую лепешку, обернутую в жухлый лист. Горькая, потому что мука из кореньев.

— Вот, а больше и нет ничего, — говорю я.

— Ну, кому как. Мне и это в радость, — отвечает Марси.

Я отдаю ей лепешку. Мне есть совсем не хочется. Подбираю с земли сосновые шишки, выковыриваю из них орешки, кормлю ими Марси и Нерона.

Марси жует медленно, растягивает удовольствие.

— Вот какая свобода на вкус, — говорит она — И горькая, как коренья, и сладкая, как орехи. Кто б мог подумать? И кто б мог подумать, что ты меня спасешь? Надо ж, как случай повернулся.

— Скажешь тоже, случай, — отвечаю я. — Так суждено было.

— Не зря, видать, твой па по звездам читал. Кто знает, может, ты и права.

Марси доедает лепешку. Нам обеим хочется расспросить друг друга, но мы молчим. Несказанные вопросы будто висят в воздухе, давят. Меня распирает от желания все рассказать. Во всем признаться.

— Знаешь, как мы с Кривого ручья ушли, с нами столько всего приключилось, — начинаю я. — Мы до Города Надежды добрались… Правду ты говорила, гиблое место. Даже хуже. Ну, я там… В общем, хорошего мало. Я людей убивала Не потому что хотела, а пришлось. Иначе б меня убили. Скажи, это очень плохо?

Ох, не собиралась я все это Марси говорить.

— Да, трудный это вопрос, — вздыхает она — Хорошо ли людей убивать?

Я только собираюсь спросить, когда ее в рабство захватили, как Марси продолжает:

— Однажды тонтоны к Кривому ручью заявились. Может, прогнать хотели или убить, а землю отобрать. Меня плетьми отстегали, а потом узнали, что я лекарь, и нашли мне занятие в доме детства Я роженицам помогала Только детишек в чистое поле выносить отказывалась. Не по мне это. Знаешь, хворых малышей там оставляют на ночь, вот они и замерзают. Или дикие звери их прибирают.

Я киваю.

— Насущная необходимость, говорят, — вздыхает Марси. — Вынесут голенького младенчика на всю ночь… Если не замерзнет, значит, крепкий, жить будет. Только я не припомню, чтоб кто из детишек выжил. Я по ночам украдкой к ним бегала, спасти хотела Чего только не придумывала Тонтоны меня всегда ловили, били до полусмерти, а потом им надоело со мной возиться, вот и отправили дороги строить. Нас к новому месту везли, а тут вы как раз мост и взорвали.

— Слушай, а чего это они затеяли? — спрашиваю я. — Новые дороги в Рези, поселенцы тоже. Тут же жить нельзя, мертвое место, пустынное.

— Не знаю, — говорит Марси. — Но вот что тебе скажу. Эти псы здоровенные, что по лесу бегали…

— Ага, я по ручью от них ушла.

— Так вот этих псов какой-то тонтон привел. Мы уж долго ехали, а тут вдруг он появился, встал в конец каравана, будто так и надо. Никто из тонтонов и слова не сказал, но все знали, кто это. Сразу приосанились. Такого важного человека не зря к ним послали. Наверное, дорога эта им для чего-то очень нужна.

— Похоже, ты права, — говорю я.

— Я тебе вот еще что скажу — на этой дороге я бы и померла. Сил у меня уж не осталось.

— Ничего, мы тебя подкормим, силы вернем.

Марси задумчиво жует сосновый орешек, морщится, поправляет железный ошейник.

— Тяжело? — спрашиваю я.

— Самое страшное, что к нему быстро привыкаешь.

Марси запрокидывает голову и закрывает глаза. На руках и плечах, расцарапанных Нероном, запеклась кровь. Я достаю из котомки кошель с целебными травами, смачиваю водой кончик шимы и осторожно обтираю царапины. Марси улыбается.

— Рано радуешься. Лекарь из меня никудышный, — говорю я и показываю ей правую ладонь. — Помнишь, как ты мне простреленную руку лечила? Вот, все прекрасно зажило. Только с тех пор шрамов у меня прибавилось. Вот, тут мазь из зверобоя, поможет.

— Спасибо, — вздыхает Марси.

Я смазываю царапины, а она разглядывает Сердечный камень у меня на шее. Я краснею и отвожу глаза.

— А кажется, я тебе его давным-давно отдала, — говорит Марси.

— Что это? Ух ты, красивый! — говорит Эмми.

Розовый камешек, гладкий. По форме как птичье яйцо, величиной с большой палец. Солнце тускло просвечивает камешек насквозь.

— Это Сердечный камень, — объясняет Марси. — Подсказывает, как распознать сокровенное желание. Чем ближе то, чем сердце успокоится, тем сильнее он нагревается.

Сердечный камень нагревается, когда Джек рядом. И когда Демало рядом. Предсказывает не только сокровенное желание, но и предупреждает об опасности. О предательстве. Вот куда меня Сердечный камень завел.

— Я хорошо помню то утро, когда тонтоны ко мне заявились. В долине у Кривого ручья так красиво было! — вздыхает Марси. — А спали мы в сарае. Ну, рабы. Нас всех вместе в цепи заковали, и мужчин, и женщин, и загнали в сарай. Тогда, ночью, я лежала без сна, все тихо, только на душе неспокойно, и люди кругом стонут. Я тогда и зашептала: «Меня Марси зовут. Я жила у Кривого ручья, в зеленой долине, под ясным солнцем». Они сначала притихли, а потом один и говорит: «Меня зовут Кейд. Дом мой — дорога, а вместо крыши — небо». И так все друг за другом начали рассказывать, кого как звать и откуда они родом. Мы каждую ночь это повторяли, перед сном. Напоминали себе, кто мы, чтобы не забыть.

Я помню, как в Городе Надежды каждую ночь делала то же самое. В темном бараке, в своей клетушке. Напоминала себе, кто я и зачем живу на земле А утром меня отправляли в Клетку драться не на жизнь, а на смерть. И так каждый день. И все равно я едва себя не потеряла.

— Ну что, пора в путь, — говорю я и собираю вещи в котомку.

Марси натягивает ботинки. Я помогаю ей подняться.

— У Слима есть приятель, который враз с тебя ошейник снимет, — говорю я. — И языком трепать не будет.

— Да я и сама язык распускать не привыкла, — вздыхает Марси и сжимает мне руку. — А еще я слушать умею.

— Ага, спасибо, — говорю я. — Нечего мне рассказывать.

Она гладит меня по щеке.

— Ты так на Виллема похожа, — шепчет она. — Он такой красавец был.

Имя Па она произносит так, будто оно яркое и горячее, как солнце в небе. И тут меня осеняет: Марси моего Па любила. По-настоящему.

В голове роятся вопросы — как? почему? когда? А он ее любил? И зачем она его любила, если знала, что ему, кроме Ма, никого на свете не надо? Ох, как же ей было больно, наверное, на их любовь глядеть. И все-таки Марси была маминой лучшей подругой. Принимала у нее роды. Эмми спасла и выходила.

Но спросить я не успеваю. Марси глядит на меня, понимает, что выдала свою тайну, и тут же отворачивается, уходит к рыжей лошадке.

— Назову ее Тэм, — задумчиво говорит она и забирается на спину кобылы. — Далеко нам еще?

— До сумерек доберемся, — обещаю я.

* * *

Я шагаю быстро, Марси трусит следом на лошади. Из головы у меня не выходят мрачные мысли о жизни. Похоже, мне выпала незавидная доля. Так уж судьба предназначила, еще до моего рождения. И ничего с этим не поделаешь. А еще — случай.

Вот мы с Марси снова встретились. В это время, в этом месте. Наверняка это неспроста, только почему и зачем — мне пока неведомо. Время покажет. Я привыкла держаться настороже всякий раз, когда происходит что-то случайное.

Иногда я слышу голос Па Он звучит у меня в ушах, бормочет что-то в крови. Как только возник мир, звезды все предопределили. Всю нашу жизнь. И нельзя изменить предначертанное. Это судьба. Так верил мой Па И я тоже так верила А потом стала задумываться. А Па перед смертью сказал мне, что его звезды предупредили. Может быть, единственный раз в его жизни правду сказали.

Ты им нужна, Саба. Нужна Лу и Эмми. И другим людям тоже. Не бойся. Будь сильной. И никогда не сдавайся, слышишь? Никогда. Что бы ни случилось.

Эти его слова меня потом всегда поддерживали, придавали силы. Странно, что Марси моего Па любила. Она с землей связана, крепко за нее держится, и мудрость у нее земная. А Па всю жизнь в небо глядел, среди звезд ответы искал.

Интересно, сошлась бы Марси с Ауриэль, если б они встретились? С ними обеими поговорить я б не отказалась.

Ауриэль. Ауриэль Тай. Говорящая с небом. Девушка с волчьими глазами. Внучка шамана-воина, Намида, Звездного танцора. Это он сделал лук из белого дуба Ауриэль — не притвора, она умеет читать по звездам по-настоящему, не так, как мой Па. Она обитает на тонкой грани между землей и звездами. В месте, где живут и сны, и свет, и дух. Невозможно объяснить, что ей известно и откуда она это все знает.

Если бы не она, я б уже померла. Я сходила с ума от горя, видела мертвых и ночью, и днем, а Следопыт меня привел к Змеиной реке. К Ауриэль Тай. Она мне помогла, вылечила, вернула надежду и любовь к жизни. Объяснила, что со мной происходит. К какой цели ведет меня судьба. Нет, не судьба Предназначение.

Есть люди, Саба… их немного, но они способны изменять сущее. Своими поступками они могут повернуть вспять течение людских судеб.

Мое предназначение — свергнуть Демало. Повернуть его волю вспять. Вот что говорила мне Ауриэль. Что все мои дороги ведут к нему. Чистую правду сказала.

Повернуть Демало вспять. Я думала, что знаю, как это сделать. Все было ясно и просто. Нанести удар побольнее, в уязвимое место. И бить, и бить не переставая. Чтобы он хватку ослабил. Только теперь придется всё менять. Как жаль, что Ауриэль не с нами. Она бы точно знала, что мне делать, и думать бы не пришлось. Ей все известно, потому что она умеет читать по звездам.

Что ж, ничего не поделаешь. Значит, мне нужен Джек. И чем скорее, тем лучше. Придется до ночи потерпеть, пока не встречусь с ним под Железным деревом. Вдвоем мы уж как-нибудь сообразим, как поступать дальше.

Только ему нельзя говорить про Демало. Про Кровавую луну. Про то, что это конец. Что правила игры изменились.

* * *

Расписная скала высится над лесом. Это не одна скала, а три. Скучились, будто огромные буйволы из песчаника выгнули спины горбами к небу. Золотистые обветренные бока розовеют в лучах полуденного солнца. Вокруг тихо. Нерон летит вперед, объявляет о нашем приближении, громко хлопает крыльями.

Марси принюхивается. Пахнет жареным мясом.

— Ух ты, вкуснота, — говорит она.

— Ага, повезло нам. Точно не Молли стряпает, от ее варева тошнит, — замечаю я.

Прикладываю ладони ко рту, подаю дневной сигнал — тройной посвист сойки. Выжидаю на два счета и повторяю. С вершины скалы раздается ответный свист, появляется крошечная фигурка.

— Это Эмми, — говорю я.

Стеклышко ее дальнозора посверкивает на солнце. Я машу сестре рукой, Марси тоже машет. В тишине слышится восторженное восклицание, и фигурка исчезает.

— Ну вот, она тебя узнала, — вздыхаю я. — Приготовься, Марси.

Лагерь разбили среди здоровенных валунов. Мы протискиваемся в расщелину, выходим на круглую площадку под открытым небом. Место древнее, памятное, им издавна пользуются. Плиты площадки вытерты до блеска бесчисленным множеством ног, отвесные скалы покрыты изображениями и надписями. Неведомые мечтатели и бездельники, художники и недоумки — все здесь свои следы оставили.

На площадке стоит колымага Слима. Космический Компендиляриум, шарабан четвертого поколения, как называет ее Слим Короб телеги раскрашен в веселенький ярко-желтый цвет, разрисован солнышками, лунами и звездами, битком набит всевозможными целебными зельями и снадобьями. Неподалеку жуют сено Моллина лошадка по имени Прю, послушный мул Бин, Слимов тяжеловоз, мой Гермес… Всего у нас восемь лошадей.

Как только мы выходим из расщелины, к нам все поворачиваются — и люди, и кони. Слим возится у костра, накладывает Эш жаркое в жестяную плошку. Молли сидит на валуне, уминает свою долю. Нерон прыгает вокруг нее, ищет, чем бы поживиться. Нет Лу. Нет Крида. Нет Томмо. У меня екает в животе.

— А где остальные? — спрашиваю у Эш.

— Пока не появлялись, — отвечает она — Ты как в свисток дунула, так я и сдернула. А чего случилось-то? Я только слышала, как рвануло, а потом дым повалил. Эх, жаль, самое интересное пропустила.

— За нами тонтоны погнались, — объясняю я. — Нашим давно пора вернуться.

— Ты ж сама только-только добралась, — замечает Слим. — А откуда здесь тонтоны взялись? Говорил же твой лазутчик, что они сюда нос не суют, ничего не охраняют.

— Они и не охраняли, — вздыхаю я. — Караван с переселенцами шел в Резь. И рабов гнали дорогу строить. А у нас все наперекосяк пошло… божемой, куда ж наши все подевались? Почему никто до сих пор не вернулся?

— Успокойся, — говорит Слим. — Они, наверное, кругом припустили. Вот как вернутся, мы их подробно расспросим. И кстати, где твои манеры, дикарка?

Он вперевалочку направляется к Марси. Мы к Слиму привыкли, а для нее он наверняка выглядит странно — пузатый толстяк в заплатанном женском наряде, лохматые бакенбарды, волосы всклокочены, тройной подбородок, грязная повязка на глазу. С пояса на цепочке свисает облезлая заячья лапка.

— Ох уж мне эта молодежь, — бормочет он. — Никаких понятий о вежливости и правильном воспитании. Отвратительные манеры. Постыдились бы. Позвольте представиться, доктор Сальмо Слим, передвижной терапевт-хирург. Ах, какой шарман-мадам!

— Меня Марси зовут.

— Ее в рабство изловили, — объясняю я. — Только она в суматохе освободилась и сбежала. Мы с ней давние приятели. Марси, это Эш, а вот там Молли.

— Рада познакомиться, — устало улыбается Марси.

Мы со Слимом помогаем ей спешиться.

— Марси тоже лекарь, — говорю я Слиму.

— А, коллега? В таком случае вдвойне польщен нежданной встречей, миз Марси. — Он осторожно берет ее за руку, склоняется в глубоком поклоне, окидывает внимательным взглядом. — Если желаете, могу проконсультировать по поводу вашей лодыжки.

— Спасибо, — отвечает Марси. — Но лучше, если ошейник с меня снимете.

— Тут специалист нужен, — заявляет Слим, присмотревшись к ошейнику. — С резаком по металлу. Есть у меня приятель, снимет, не беспокойтесь.

— И кстати, насчет Слимова платья не удивляйся, — вмешивается Эш. — Это от его покойной матушки осталось.

— Но ты не волнуйся, — ухмыляется Молли. — Он лекарь первоклассный.

— Матушка-покойница оставила мне в наследство три платья, деревянную ногу и две левые туфли. Как-то встретился мне парень, что солью промышляет, купил у меня ногу и туфлю. А платья матушкины мне впору пришлись, хотя размерчик у меня нестандартный, сами видите Так что кругом экономия вышла. Вдобавок я сам себе законодатель мод.

— Марси! — восторженно вопит Эмми. Следопыт радостно бежит за ней. — Ты нашлась! А мы думали, ты померла!

Волкодав бросается к Марси.

— Следопыт! — удивляется она. — Ты здесь откуда?

Пес заливисто лает, скачет вокруг, лижет руки длинным слюнявым языком. Эмми подпрыгивает, лезет обниматься. Поднимается веселая суматоха.

— Как ты его нашла? — спрашивает меня Марси. — Почему раньше молчала?

— Ох, я и забыла, — говорю я. — Потом расскажу.

У Марси голова идет кругом. Эмми так и льнет к ней, тараторит без умолку, объясняет, как Следопыт нас отыскал.

— Хватит тебе, дай покою, — говорю я и оттаскиваю Эмми от Марси.

Слим ведет Марси к костру, усаживает ее рядом с Эш и Молли, суетится, наполняет плошку едой, что-то приговаривает.

— А ты чего так долго не возвращалась? — Эмми прыгает мне в объятия, виснет на шее, обхватывает ногами за пояс. — А Лу где? И ребята? Я все глаза проглядела!

— Эй, ты меня задушишь, — говорю я. — Слезь! Ты такая тяжелая стала, сил нет.

Эмми еще сильнее прижимается ко мне, хватает за щеки грязными ладошками. Синие глаза полны тревоги.

— Я так боялась, так боялась. А вдруг с вами что-то неладное приключилось? — вздыхает она. — Ну, оно и приключилось. Эш говорит, вы на тонтонов натолкнулись. Чего там было-то, расскажи? И где Лу с Томмо?

— Скоро вернутся, — говорю я. — Ну пусти меня уже!

Эмми неохотно разжимает руки. Ладони грязные, но личико так и светится. Похоже, недавно умывалась. Да и вообще она вся чистенькая и аккуратная. Непослушные русые пряди заплетены в косу, рубаха заправлена в штаны, застегнута на все пуговицы, шнурки на ботинках завязаны. Ясное дело, Молли постаралась. Самой Эмми вечно некогда за собой следить. Сестренка скрещивает руки на груди, недовольно морщит губы, упрямо выставляет подбородок.

— А чего я такого сделала? — говорит она.

— Ты рожицу не криви, — предупреждаю я. — Слушай, ты же теперь Вольный Ястреб, тебе не пристало визжать и пищать, как дитя малое. Я же тебе говорила.

— Ноя…

— А на сторожевом посту кто?

— Я…

— И что ты тогда здесь делаешь? — спрашиваю я.

— Ну вот, уже нельзя и порадоваться, что сестра вернулась, — обиженно вздыхает она.

— Марш на пост, — велю я.

— Саба? — окликает меня Слим. — Я тут жаркое из летучих мышей сварил.

— А я-то думаю, что так вкусно пахнет, — раздается чей-то голос из расщелины.

Я оборачиваюсь. Лу! Целый и невредимый, улыбка от уха до уха Он широко разводит руки в стороны.

— Кто тут по мне соскучился, а?

— Я, я соскучилась! — визжит Эмми и бегом бросается к нему.

Он подхватывает ее и кружит.

— Недоумок! — верещит она — Я так перепугалась. А Томмо где? И Крид?

— Они что, не вернулись еще? Мне подзадержаться пришлось, — объясняет он. — Тонтоны следом увязались, вот я круг и заложил.

— Я же говорил, — ворчит Слим.

— Смотри, кого Саба встретила! — тараторит Эмми. — Марси нашлась!

— Надо же! — удивляется Лу, жмет Марси руку, говорит: — Обязательно расскажи, как все вышло. Долго же мы не виделись!

— Ох, у тебя живот с голоду подвело, — суетится Слим. — Ну-ка давайте все к костру!

Теперь Эмми точно ни на какой пост не уйдет, если только ее туда за косу не оттащить. Ну да ладно, все равно светло. Мы усаживаемся у костра. Слим наполняет наши плошки варевом, а Следопыту с Нероном швыряет тушку белки. Они принимаются ее раздирать, с опаской косятся на Слима — в прошлый раз его кровью забрызгало, так он их к костру две ночи не подпускал. Мы едим жадно, Марси расспрашиваем, рассказываем ей про нашу жизнь, и тут появляется Томмо. Так же как и Лу, ему пришлось кружить, еле оторвался от тонтонов. Он набрасывается на еду, как голодный шакал.

Чуть погодя приходит Крид. Голый до пояса. Драгоценный плащ с фалдами под мышкой зажат. Вся рука в засохшей крови. Из плеча стрела торчит.

* * *

Крид прислоняется к валуну, а Молли зашивает ему плечо ниткой из кишок, продетой в тонкую костяную иглу. Крид похож на лесного духа — всклокоченные кудри торчат во все стороны, серебряные кольца в ушах сверкают, от шеи до пояса татуировки вьются, лозы и змеи.

Молли склоняется над ним. Длинные белокурые волосы повязаны шарфом, надвинутым на самый лоб. Шарф скрывает клеймо, букву «Ш». Молли тонтоны заклеймили нарочно. «Ш» значит «шлюха». Но красоту Молли ничто не порушит. У нее лицо как у ангела Айк ее прекрасной дамой называл. Много мужчин сворачивали в «Гиблое дело», чтобы улыбку Молли увидеть.

Только сейчас Молли не улыбается. Глядит на Крида сурово, мол, пусть только попробует снова при всех в любви признаться, с головой расстанется. А Крид в Молли влюблен до потери памяти, остановить его невозможно. У него система простая — отчаянное, безудержное ухаживание. Он решил, что когда-нибудь ей это надоест и она смилостивится. Можно подумать, красавица уделит ему внимание. Молли привыкла от назойливых ухажеров отбиваться в «Гиблом деле», но Крид надежды не теряет.

Я сажусь на корточки у валуна, отвлекаю Молли от приставаний Крида.

— Ух ты, как тебе видно, где зашивать? За этими татуировками ничего не разглядишь. А стрела глубоко вошла?

— Не очень, — отвечает Молли. — Он притворяется, ты же его знаешь.

— Я на все готов, лишь бы ты рядом со мной была, любимая, — заявляет Крид.

— Ага, размечтался, — ворчит Молли.

— Крид, прекрати, — говорю я.

Он склоняет голову набок, поближе к Молли, и шепчет:

— Я от тебя без ума. Выходи за меня замуж.

Молли отвешивает ему звонкую пощечину. Раскатистый хлопок заставляет всех обернуться. В карих глазах Молли полыхает гнев.

— Я тебе сколько раз говорила! — яростно шипит она. — А ты все понять не хочешь. Мне до смерти надоели твои ухаживания. Был бы ты настоящим мужчиной, я б тебя давно пристрелила. Божемой, Крид, оставь меня в покое! — Молли срывается на крик, встает и уходит к костру.

Никто с места не двигается. Все напряженно молчат, потом продолжают есть, но с опаской. Даже ложками не звякают, лишь бы ее не рассердить.

Эх, я сама виновата. Надо было раньше Крида остановить, объяснить ему, что негоже это. Мы со Слимом недавно про это говорили, но я все откладывала и откладывала беседу с Кридом. С ним надо осторожно.

Крид умоляюще глядит на меня. На щеке краснеет отпечаток пятерни. Рану Молли не зашила, игла торчит в коже, нитка болтается. Лекарь из меня плохой, но я сажусь рядом, вытаскиваю иглу. Руки сразу становятся липкими от пота. Начинаю шить.

— Перестань к ней приставать, — шепчу я сердито. — Ты не только Молли досаждаешь. Нам всем неловко от твоих ухаживаний. Она по Айку горюет. Ты же знаешь, всего полгода прошло, как он помер. А от тебя никакого уважения.

Крид молчит, недоуменно морщит лоб.

— Слышишь? — спрашиваю я.

— А как же еще ей объяснить? Что мне делать?

— Будь мужчиной, — говорю я. — Оставь ее в покое, не до тебя ей сейчас. И нам ссориться ни к чему. Надо друг за друга держаться, а не грызться. Ну вот, зашила я тебе рану. Эмми тебя перевяжет, у нее ловко получается.

— Я все равно не понимаю, — бормочет он.

Я хватаю его за колено, трясу.

— Не про тебя Молли, — говорю я. — Понял?

Он смотрит на меня, мотает головой.

— Но я же сразу знал… Как первый раз ее увидел, так сердце и екнуло. Вот она, моя родная, единственная. Чистая правда.

— Ага, сердце екнуло, — ворчу я. — В штанах тесно стало.

Я встаю, он поднимается на ноги следом. В серо-голубых глазах ворочается злость.

— Кто бы говорил, — вздыхает он. — Друг за друга держаться, не грызться… На себя посмотри.

У меня кровь стучит в ушах.

— В чем дело? — спрашиваю я. — Ты чем недоволен, говори!

— В чем дело? — Крид повышает голос так, чтобы все слышали. — Да в тебе и дело! Мы все так думаем, только они сказать боятся. А мне нипочем. Ты что на мосту устроила, Саба? Зачем за фитилем побежала? Мы его как подожгли, так и сразу должны были убраться восвояси, никто бы за нами не погнался. Из-за тебя нас всех чуть не поубивали.

— Ты и сам знаешь зачем, — говорю я. — Там же люди были, рабы. Вот как Марси. Жалко их, они ни в чем не виноваты.

— Ну и что? Ты вообще за кого? А нас тебе не жалко?

— Мне только что рассказали, что произошло, — вмешивается Слим и глядит на меня водянистым голубым глазом. — Крид прав, у нас был план. Подложить взрывчатку, разрушить мост и удрать подальше. Без всяких осложнений.

Конец ознакомительного фрагмента