Алексей Пехов - Созерцатель

АЛЕКСЕЙ ПЕХОВ

СОЗЕРЦАТЕЛЬ

ПРОЛОГ

Привалившись к влажной, вонючей стене, Джим Пендантон без всяких эмоций произнес:

— Проваливай, Вилли.

Невыносимо болела правая рука, и он чувствовал, как кровь пропитывает рукав перепачканного мундира. Его друг, такой же старый вояка, не стал тратить время на споры, и Пендантон был благодарен ему за это. Оба знали, что один из них должен остаться. Кривой жребий на этот раз выпал тому, кто оказался ранен.

— Хорошо, Джим. Держи. Тебе это понадобится больше, чем мне. — Невысокий полковник отстегнул крепежи на правой руке, снял стальные пластины, протянул боевому товарищу тяжеленный шестиствольный флотский револьвер «Крушитель» и сумку с патронами.

— Уведите их и спрячьте хорошенько. Они не должны ему достаться. Сделаешь?

— Конечно. Мы еще поборемся.

— Все. Проваливай.

Им обоим было понятно, что произойдет дальше. Говорить еще что-то не имело смысла. Веллтон молча развернулся и побежал вдоль воды по узкой дорожке древнего подземного коллектора, догоняя остальных заговорщиков.

Пендантон тем временем с трудом установил на левой руке крепежи компенсаторной системы, защелкнул карабины, чувствуя, как стальная пластина врезается в спину, становясь с оружием единым целым. «Крушитель» слишком мощен, чтобы из него можно было стрелять без особых приспособлений. Отдача попросту сломала бы запястье.

Он по старой привычке нажал на «собачку», откидывая стволы, и убедился, что в каждом из шести лежит золотистый пятидюймовый патрон.

От потери крови немного кружилась голова, и адмирал на несколько мгновений закрыл глаза, собираясь для последнего боя. За пятьдесят шесть лет своей жизни Джим Пендантон давно разучился бояться смерти. Но никогда не думал, что его путь закончится в канализации, в полумраке, рядом со смердящей водой, совсем недалеко от дворца того, кого он должен был защищать.

И не сумел.

Его угнетал высокий сводчатый потолок красной кирпичной кладки, забранные ржавыми решетками сливы, затхлые сквозняки, крысы и то, что могло скрываться во мраке древней части города. Но сейчас главным было совсем иное — будущее. А дабы оно стало реальностью, ему придется остаться и дать возможность товарищам уйти как можно дальше, затеряться в запутанном лабиринте.

Пендантон собирался дорого продать свою продырявленную шкуру. У него была отличная позиция для стрельбы: здесь коллектор расширялся и соединялся с более узкой частью, отчего получался выступ — как раз такой, за которым может укрыться человек, а опытный стрелок получит серьезное преимущество.

Идеальная позиция. Последний привет от его ускользающей фортуны. Вентиляционный люк на потолке, висящий как раз над поворотом, из-за которого должны были показаться преследователи, давал достаточно света для того, чтобы ни одна пуля не прошла мимо.

Наконец он услышал их — топот сапог, клацанье когтей. Первыми из-за поворота вылетели псы. Гладкие, коричневые, похожие на торпеды. Они чуяли его, знали, где он прячется, и были созданы лишь для того, чтобы хватать и рвать.

Пендантон помнил тот день, когда эта порода была завезена в Риерту. Он сам распорядился купить у искиров редких щенков императорской породы и оплатил найм инструкторов для тренировки и воспитания. Лучшие собаки, обученные не только убивать, но и находить взрывчатку и тех, кто недавно использовал ингениум [Буквально: способности.]. Теперь же ему приходилось уничтожать реализацию собственных идей.

Он открыл огонь, когда с первым псом их разделяло всего четыре шага, а из-за поворота появились бегущие люди.

В подземелье грохот «Крушителя» был подобен залпу носового орудия броненосца. Ослепительная вспышка на мгновение уничтожила все тени, а пролетевшая по коллектору пуля, оставив после себя ярко-голубой росчерк с видимыми завихрениями в воздухе, врезалась в пса и взорвалась. Во все стороны брызнули ошметки плоти.

Несмотря на специальный механизм, отдача больно ударила в плечо, но Пендантон снова взвел курок, барабан крутанулся, сменяя пустой ствол на заряженный. Вторая пуля убила оставшегося пса. Третья голубой стрелой попала в человека, облаченного в начищенную кирасу гвардии, оторвав тому верхнюю половину туловища.

Джиму было не важно, с какой руки стрелять, и прежде, чем враги успели отступить, ему удалось ранить еще одного. И лишившийся ноги солдат свалился в воду коллектора.

Выжил тот или нет, Пендантону было все равно. Он укрылся за выступом стены, и тут же залязгали выстрелы револьверов.

Легкие пули не могли пробить толстую стену, и опасаться можно было только случайных рикошетов.

Адмирал высунулся лишь на мгновение. «Крушитель» снова рявкнул, разорвав кого-то из солдат надвое. Остальные бросились прочь, спрятались за углом.

Бывший начальник службы охраны дукса раскрыл пистолет и заменил пять все еще горячих латунных гильз новыми патронами. В сумке оставалась еще половина коробки [В стандартной коробке «Крушителя» десять патронов.]. Хватит для того, чтобы устроить себе веселые проводы.

Боль в руке снова дала о себе знать. Перед глазами закружилось, мягкие ладони надавили на уши, но адмирал справился с собой, ощущая во рту противный металлический привкус.

Он слышал, как люди поминают дьявола, как щелкают открывающиеся барабаны и гильзы со звоном сыплются под ноги его преследователям. Не только ему требовалась передышка. Трое из них мертвы, и остальные не слишком-то желают соревноваться в скорости с «Крушителем» и полагаться на Создателя. Бог в этой зловонной дыре отсутствовал, и сейчас его заместителями являлись Джим Пендантон и его пистолет. Во всяком случае, до тех пор, пока не подоспеют плакальщики.

Их задержку можно объяснить только тем, что заговорщики все провернули внезапно и Мергену пришлось действовать на ходу, затыкая брешь теми, кто попался под руку. По следу Джима отправили гвардейцев. Чтобы задержать бунтовщиков до прихода основных сил. Но тем удалось вырваться, пускай и с потерями.

— Эй! Ты! — крикнули ему, но предусмотрительно не высовываясь из-за угла. — Лучше сдавайся! Мерген гарантирует тебе честный суд!

Адмирал не ответил. Быть может, шесть месяцев назад он был более наивным, но теперь не клюнул бы на такую ерунду. Все суды у Мергена в кармане. И сделают то, что он им скажет. В лучшем случае Пендантона утопят, как изменника. В худшем — сбросят в кварталы Старой Академии, на корм контаги.

Ни одна из подобных смертей его не привлекала. Захлебнуться цветущей водой Совиного канала или быть разорванным голодными нелюдями? Ну уж нет. Если ему и предстоит попасть в ад, то пусть это произойдет здесь и сейчас.

Они что-то горячо обсуждали, а потом замолкли. И Джим понял почему. Прищурившись, стал смотреть на воду. Темную, неспешную, сонную. Пендантон напрягся, ощущая теперь не только как кровь течет по руке, но и как капли пота сползают по спине.

Начальник охраны не знал, сколько плакальщиков пришло за ним. Смотрел во все глаза и только поэтому заметил мимолетное дрожание воздуха в отражении канала. Он тут же выстрелил, пытаясь предугадать направление движения. Раз. Второй. Третий.

Адмирал забыл про боль в правой руке, взводя курок со всей возможной скоростью, и последняя попытка увенчалась успехом. Сверкнуло, точно магний алхимиков загорелся ослепительно-белым пламенем, из воздуха появился человек, с громким всплеском упавший в воду.

Больше выстрелить Джим не успел. «Крушитель» вырвался из его руки, ломая пальцы, и улетел в сторону. Горло сдавили стальные тиски, голова ударилась о камень, все закружилось, и он на мгновение потерял сознание.

Когда Пендантон пришел в себя, левая рука была сломана в двух местах, правое запястье раздроблено. Он едва сдержался, чтобы вновь не провалиться во мрак. Посмотрел с ненавистью на человека, чье колено упиралось ему в грудь, прижимая к холодным камням.

На враге была полумаска в виде короткого стального клюва, закрывающая верхнюю половину лица, на голову накинут широкий капюшон маскировочного плаща. Пендантон видел лишь глаза плакальщика — ярко-коралловые, похожие на птичьи, с точечками черных зрачков размером с булавочную головку. Они, как и всегда, выглядели странно и пугающе.

Второй плакальщик, мокрый, с развороченным пулей плечом и висящей на лоскуте плоти искалеченной рукой, пошатываясь, выбрался из зловонного канала, встал рядом. Его словно бы и не заботила страшная рана. Кровь из нее почти не текла.

— Глупо, адмирал. Неужели вы рассчитывали на успех? — Голос звучал глухо. В нем не слышалось ни радости или торжества, ни боли. Одно лишь безразличие.

Тот, кто прижимал его к земле, встал и, ничего не говоря, поспешил во мрак, туда, где скрылись остальные беглецы, на ходу извлекая из-под плаща клинок. Замерцал и исчез.

— Мы уже победили. Разве не видишь? — сказал Джим.

— Ты старый дурак.

— Я предпочитаю слово «патриот».

— Мы найдем их.

Подошли гвардейцы, в нерешительности остановились. Плакальщик глянул на них:

— Один из вас должен вернуться. Нужны еще собаки, и пусть два катера перекроют Змеиный канал [Змеиный канал — широкая река, отделяющая Гороховый Суп от районов Прыщи, Верхний и Гетто.], если преступники вздумают бежать по воде. Остальные — вперед.

— А с ним что? — спросил усатый сержант, хорошо помнящий Пендантона по службе во дворце. — Ему нужен врач. Иначе он не дотянет до суда.

Мужчина в маске извлек кривой нож и, склонившись, перерезал адмиралу горло. Он ощущал разочарование из-за своей раны и того, что его плащ оказался уничтожен.

— Я сам вершу суд, — выпрямляясь, сказал он потрясенным людям. — Поторопитесь. Больше просить не буду.

Через минуту рядом с телом не осталось никого, кроме крыс.

Глава первая
СПЕЦИАЛИСТ ПО ПОИСКУ ЛЮДЕЙ

Ненавижу дождь.

Ненавижу так, как может не любить лишь человек, который смотрит на воду точно свинья, глядящая на мясника.

Не подумайте, что я ною. Просто в такие дни ничего не клеится. Я предпочитаю пореже выходить на улицу и, уподобившись медведю, торчать в берлоге.

Моей маленькой квартирке на Джордж-стрит великолепно подходит подобное определение. Я нахожу ее уютной, хотя те редкие гости, что здесь появляются время от времени, лишь корчат скорбные рожи да вздыхают, словно на похоронах любимого дядюшки. Особо близкие знакомые конечно же говорят нечто вроде:

— Создатель тебя направь, Итан. Какого черта ты все еще живешь в этой дыре?

Они не верят, что мне здесь нравится. Как вообще приличного человека может привлекать район Сэфо?! Я же — обожаю эту часть города. Хотя бы потому, что отсюда далеко до реки и ее туманов, утром на улице пахнет выпечкой и корицей из южных колоний, а паб, который держит Уолли, мой бывший сослуживец, под потолок забит отличными айлэндами [Айлэнд — островной виски северных областей Королевства. Обычно характеризуется чуть сладковатым вкусом с яркими дымными нотами и ароматом морской соли.].

Дождь взял меня в осаду, и, когда надоедало торчать дома, я спускался по лестнице на первый этаж, в контору, которую арендовал у владельца здания.

Здесь, в отличие от моей усыпальницы, не властвовал полумрак, а по углам не валялось барахло. Я старался не отпугивать потенциальных клиентов раньше времени. Впрочем, в последние месяцы дела шли не то чтобы очень, так что пугать особо было некого.

Я часами торчал в глубоком кресле, рисуя на бумаге идиотские рожицы искиров, придумывая им имена.

Инь-ка-рю. Линь-унь-пу. Один хрен. Все равно я не прилагал усилий, чтобы их запомнить.

Какое-то количество лет назад я думал, что ненавижу их куда сильнее, чем воду. Но после той войны, когда мы, молодые парни, поняли, почем фунт табака, прошло больше десяти лет, и кое-что начинало смазываться, уходить, возвращаясь ко мне лишь в воспоминаниях. А вот дождь… в это время года он казался вечным и незыблемым, как власть премьер-министра. Мне оставалось с отвращением смотреть на мокрое стекло, по которому стекали частые капли.

Иногда я подходил к книжному шкафу и брал какой-нибудь том. Сегодня же мне позарез хотелось почитать газету, но, когда такая непогода, почтальон не особо чесался и доставлял прессу только после полудня, глядя на меня точно намокший бассет, которого хозяин пинком выгнал из дома.

В общем, я маялся и валял дурака, изрисовывая листы узкоглазыми рожами до тех пор, пока не прозвенел дверной звонок. Можно было гордиться собой, я даже не шевельнулся. Доделал каску, наложил на нее тень, затем поставил в центре жирную кляксу, отмечая место, куда попала пуля.

К черту печальные взгляды почтальона. Сегодня мне не хватит совести даже на самого себя, не говоря уже о парне, выполняющем свою работу.

Когда напольные часы начали бить, я отложил перьевую ручку, встал, потянулся и открыл дверь конторы. В нее было вставлено матовое стекло, на котором я три года назад вывел с помощью трафарета: «Итан Шелби. Специалист по поиску людей».

По мне, получилось очень даже недурно. Я использовал тот же шрифт, которым когда-то расписал мою малышку «Матильду», многотонное чудовище, даже лишенное хода доставившее массу неприятностей искирам и приютившее в своем чреве разношерстную компанию неплохих парней.

Некоторые отмечали, что я занялся не тем делом. Мол, после того как война закончилась, мне стоило идти в художники, а не в полицейские. Дьявол его знает, как было бы лучше. Теперь-то уж точно поздно жалеть.

Я прошел по темному коридору в парадную и кивнул Джейкобу, вечно сонному консьержу в мятном с ванилью мундире.

Я сказал — в мятном с ванилью?

Да. Со мной такое случается. Иногда в голове полный бардак, и в такие моменты цвета я воспринимаю как вкусы, а вкусы — как цвета. Но если приложить некоторое умственное усилие, дать себе задание думать правильно, то мундир был все же выцветшего зеленого оттенка с кремовыми вставками.

— Привет, Джейкоб. Как жизнь?

— Паршиво, мистер Шелби. — Он сделал попытку приложить руку к козырьку линялой фуражки того же мятно-ванильного вкуса, но рука поднялась всего лишь на пару дюймов и вновь оказалась рядом с чашкой теплого чая. — Думаю, я все же подхватил простуду. Нет клиентов?

— Не сыпь мне соль на раны, старина. В такой дождь, даже если пропадет любимый племянник, в первую очередь подумают о зонтике, а не обо мне.

Он сочувственно вздохнул, следя за тем, как я достал из почтового ящика корреспонденцию.

— В наше время на пенсию ветерана не слишком пошикуешь.

Это точно. Даже если Министерство обороны говорит газетчикам обратное.

В этот день кроме свежего выпуска «Зеркал правды» мне пришли еще и конверты с пометкой «Последнее предупреждение».

От взгляда Джейкоба, каким бы сонным он ни казался, подобное утаить было попросту невозможно, и тот вновь вздохнул, сочувственно сказав:

— Надеюсь, вы разрешите противоречия с мистером Тулли, мистер Шелби.

— Это не от него, — рассеянно произнес я, кинув счета в мусорную корзину рядом со стойкой консьержа. — С хозяином дома я расплачиваюсь честь по чести.

— Приятно слышать, сэр. Очень бы не хотелось, чтобы мы лишились такого замечательного человека.

В последние два месяца у меня были некоторые затруднения с финансами, и у моторической компании, телефонной станции, а также городских коммунальных служб кончалось терпение.

Ребята они все нервные и терпеть не могут, если на их счета перестают приходить веселые денежки.

Джейкоб вытянул шею, глянул в корзину, изучая цвет конверта:

— Телефон? Дьявольская придумка, мистер Шелби. Помяните мои слова, эти новомодные штучки еще принесут нам множество бед. Мало людям мотории и этих ужасных превращений. Так еще и разговаривать с аппаратом! В нем точно сидит Сатана и только и ждет, чтобы шепнуть какую-нибудь пакость.

Консьерж был тем еще консерватором. Помню, два года назад он считал, что трамвай, начавший курсировать от Эйпл-Статла к Мабл-парку, утащит всех пассажиров в ад, стоит лишь полицейским отвернуться.

— Вполне возможно, что и так, — дипломатично ответил я ему. — Время покажет.

С этим он не спорил. Время все расставляло по своим местам. Следовало просто набраться терпения.

Я вернулся в офис, бросив газету на стол, провел рукой по щеке, отмечая, что стоит все же побриться на тот случай, если найдется идиот, вздумавший зайти ко мне в такую погоду. Глянул в зеркало и решил, что бритва подождет и до завтра.

Улыбнулся своему отражению. И тип с глазами вкуса пепла и коротко стриженными волосами забытого пряного карри с ананасом ответил мне тем же.

Не слишком весело. Я бы сказал даже — довольно мрачно.

Еще тот рыжий ублюдок, если честно. Можно сколько угодно быть милым, но когда у тебя сломан нос, а над правой бровью косой шрам от прилетевшего осколка, то тем, кто с тобой не знаком, ты кажешься громилой, занимающимся по меньшей мере выбиванием карманных часов и кошельков в темных подворотнях Слаудж-стрит.

Это по меньшей мере, как я уже говорил. И если осколок — эхо войны, которое не минуло никого из моего поколения, тех розовощеких двадцатилетних юнцов, какими мы были шестнадцать лет назад, то нос — награда за участие в чемпионате по боксу. В тот год мои кулаки принесли победу Королевскому колледжу полиции. Но не думаю, что моя переносица была им за это благодарна.

Битых полчаса я пытался читать газету. Кризис в министерствах, искиры получили квоты и право на ограниченное поселение в наших восточных графствах, премьер-министр посетил академию «Летной силы». Ну и вся та же муть в бесконечном количестве.

Я никак не мог сосредоточиться, темные строчки типографской краски расплывались перед глазами. Беда была в том, что я ощущал предвестников.

Снова.

И это просто выводило меня из себя. Так бывало, когда я делал перерыв, тянул слишком долго, неделями не отпирая верхний ящик стола. И знал, что за этим последует.

Ничего хорошего.

Никакими айлэндами нельзя залить тот пожар, что медленно, но верно разгорается в моей крови и бежит по сосудам, нещадно насилуя мозг.

Чертово, треклятое эхо войны и патриотизм наивных глупцов, вызывающихся добровольцами для того, чтобы порадовать чиновников из Научно-технической лаборатории [Оборонная Научно-техническая лаборатория — одна из ведомственных организаций Министерства обороны Королевства.]. В итоге спустя несколько месяцев испытаний из всей партии придурков, шагнувших из строя вместе со мной, в живых остался только один недалекий кретин.

То есть я.

— Хрен вам всем, — пробормотал я, уставившись в газету и не желая замечать краем глаза проворную тень.

Я знал все ее повадки. Все, что она могла сделать и делала. Всю ту злобу, ненависть и тьму, которую способна принести за собой.

А еще огонь. Треклятый огонь, который пока еще только-только просыпается в моих капиллярах. Я покрутил в сознании приятную мысль, как ей, наверное, будет хреново, если я наполню ванну ледяной водой, кину в нее стоун [Мера веса; равна 14 фунтам, или 6,350 килограмма.] колотого льда и залезу в этот арктический аквариум с головой.

Вот только следующие предвестники будут куда более болезненными. И так просто я от них не избавлюсь.

Она появлялась то под столом, то под шкафом, верхние полки которого были забиты книгами, а нижние — папками завершенных дел. Еще под фикусом, растущим в большом глиняном горшке. И за тонкими, прозрачными занавесками. Но стоило мне посмотреть на нее, сконцентрировать взгляд, как тень тут же исчезала.

Беда в том, что твари не существует. Это всего лишь мое разыгравшееся воображение. Я знал это, как и то, что я Итан Шелби, но ничего не мог с собой поделать и все равно силился рассмотреть ускользающий от взгляда силуэт.

Ребята в проекте рассказывали всякое. Они тоже замечали ее. А некоторым удавалось увидеть. Никто из «счастливчиков» после этого не протянул и пары суток. Так что я страшился того, что могло попасться мне на глаза. В общем, если говорить более понятным языком — тень как та ерунда, которую доктор сказал не чесать, но страшно хочется. И если нарушить приказ, то последствия будут воистину печальными.

Низко загудел телефон. Я вздрогнул, осторожно положил газету на край стола, покрытого зеленым сукном, уставился на новомодный аппарат. Снимать слуховую воронку не хотелось. В данный момент, чтобы нормально общаться, мне требовалось сделать над собой усилие.

К тому же после теней появлялись голосовые предвестники. Это уже была грань, перед которой стоило принять лекарство. Иначе будет очень хреново. Несколько раз я слышал несуществующие голоса по телефону. Так что вы можете понять мое желание не спешить с ответом.

Возможно, и прав консьерж. Телефон — оружие дьявола и все-такое. Во всяком случае, сейчас он мне именно таким и казался.

Но это мог быть какой-нибудь клиент. А упустить его — значит заставить кредиторов завалить мой почтовый ящик бумагами. Стоит сберечь продукцию целлюлозной фабрики хотя бы по этой причине.

Я протянул руку, снял с рычага блестящую воронку, поднес ее к уху, вторую, на аппарате, подвинул поближе к себе и хрипло произнес:

— Слушаю.

В ответ раздался лишь тихий треск, и мне показалось, что тень под шкафом порадовалась этому.

— Вот черт! Что-то быстро на этот раз. — Я повесил воронку обратно.

Придется поступить разумно.

Из кармана жилета я достал маленький ключик, отпер верхний ящик стола, вытащил самозарядный «Стук», отложил его в сторону, извлек деревянный футляр, повернул медную защелку и, облизав губы, уставился на стальной шприц, набор игл и отделения, в которых покоились четыре ампулы с мутной серой жидкостью. Уже четыре. Раньше их было десять.

Скоро придется покупать новые. Этого я не хотел почти точно так же, как и вгонять иглу себе в вену.

Чувствуя, что в желудке становится горячо, а к горлу подступает комок, и стараясь не спешить, я расстегнул пуговицу. Ненавижу себя за это предвкушение смерти.

Вновь загудел телефон.

Я и ухом не повел, закатал рукав и обнажил правое предплечье. Взял шприц, раскрыл его, вложил внутрь ампулу, закрыл со щелчком, ломая печать. Теперь следовало простерилизовать иглу, и скотч на дне стакана, что стоял на краю стола, вполне подходил для этого.

Телефон не умолкал и звенел как бешеный.

Я скрипнул зубами:

— Твою же мать!.. Слушаю!!

— Господин Шелби. Я уже хотела отменить звонок, — раздался в ответ мелодичный голос.

Я узнал телефонистку, работавшую в дневную смену. Девушка была общительной, вежливой и дружелюбной. Для меня она оставалась всего лишь чудесным голосом, и порой я гадал, как та выглядит в жизни.

— Простите, Хлоя. Я отходил. — Я отвернулся от футляра, заметив, что за покрытым каплями окном мелькнула зловещая тень.

— Вам звонит инспектор Юарт из Грейвплейса. Будете разговаривать?

— Да.

— Соединяю. И… господин Шелби. Мне неприятно говорить об этом, но моя компания обязала предупредить вас о задолженности.

— Спасибо. Я оплачу счета в самое ближайшее время, — ровным голосом ответил я.

Раздался тихий щелчок, а затем глубокий сочный голос произнес:

— Алло. Итан?

Мы были знакомы еще с колледжа. Учились на одном курсе, вместе патрулировали улицы Хервингемма и работали совместно с военной полицией. Затем Юарт пошел дальше, а я решил спрыгнуть с поезда и заняться частной практикой. В ту пору мне до смерти надоела политика Грейвплейса. Слишком часто нам приходилось покрывать богатых властителей этого города.

— Привет, Билли. Сколько лет.

— Клянусь Создателем, не так уж и много, — рассмеялся тот. — Как твои дела? Все еще гоняешься за похитителями?

— Время от времени.

— Ну, не прибедняйся. Газеты писали, как ты нашел дочь Баркстоуна. Ребята из отдела особых преступлений рассказывали, что ты был на высоте, когда перебил ту дюжину ублюдков. Отличная работа.

— Спасибо. — Тень юркнула под шкаф, и я готов был поклясться, что успел рассмотреть лохматую обезьянью лапу. Поэтому ускорил разговор: — Что заставило тебя позвонить? Ну кроме ностальгии по старым денечкам, разумеется.

На том конце трубки раздалось нечто напоминающее хмыканье:

— Собственно говоря, у меня есть три причины, старина. Первая, пропустить стаканчик в пабе. Приходи в «Синий шлем». Ребята соскучились. Собирается вся наша старая гвардия. Старик Хепсиба наливает одну бесплатно.

— Он все еще коптит небо? Заманчивое предложение. — Я действительно давно не видел никого из тех, с кем когда-то работал на благо закона и спокойствия мирных жителей Хервингемма.

— Вторая причина — капитан ушел на пенсию. Теперь в Грейвплейсе новый начальник — Слэджен. Наверное, ты не помнишь его, но парень он неплохой. А отделу по борьбе с терроризмом нужна хорошая ищейка. Такая, как ты. Меня попросили тебе передать, чтобы ты подумал о возвращении. Не хочешь надевать мундир, работай как консультант. После того как эти революционеры взорвали над парламентом «Бриз», твои акции резко взлетели до небес. Ты умеешь находить ублюдков. Что скажешь?

— Мне нравится подчиняться самому себе.

— Не спеши. Как надумаешь, просто позвони мне.

— Ну а третья причина твоего звонка?

Юарт помялся:

— Один приятель моего приятеля попросил об услуге. Ему требуется надежный парень для непростой работы.

— Какого рода работы? Не юли, Билли. Говори как есть.

— Он ищет человека. Я сразу вспомнил о тебе.

— А почему розыском не занимается полиция?

— Как я понял, за давностью лет. Наши не возьмутся. Да и не могут взяться. Работа предполагает выезд за границу.

Хм. Интересно.

— Куда?

— Не имею ни малейшего понятия, старина. Мне позвонили несколько минут назад, и я дал твой адрес. Клиент должен зайти в ближайшее время. Возьмешься?

Работа мне была нужна позарез, так что я ответил:

— Во всяком случае, выслушаю его. Спасибо. Билли. С меня причитается.

Мы еще с минуту говорили о всяких пустяках, затем попрощались. Я вытащил из шприца ампулу. Сейчас не время для ада.

Высокий седовласый старик с прямой осанкой, в шерстяном костюме-тройке для путешествий вошел в контору, оставив мокрый от дождя зонт возле двери, повесил на крючок плащ и касторовую шляпу с узкими полями, сел на предложенный стул, поставив дорожный саквояж рядом. У гостя было узкое породистое лицо с тонким носом, лохматые пушистые баки, кустистые брови и темные глаза. От выпивки он отказался, несколько секунд изучал меня, затем представился, протянув визитку:

— Мое имя Джейсон Хенстридж.

— Вы из Риерты? — Я легко определил акцент гостя и почувствовал пальцами дорогую бумагу карточки.

— Все верно. Как вы, наверное, уже знаете, ваш друг рекомендовал вас. У вас серьезная репутация, господин Шелби. Такие громкие дела, как спасение дочери Баркстоуна, находка украденного младенца в Тричестере, удачные переговоры с похитителями в Гроссенте, раскрытие убийства баронессы Мон, инсценированного под похищение. Не говоря уже об изящном расследовании в Вагуриде, где вы помогли поймать полиции того людоеда, работавшего в пансионе. И все это за неполные четыре года. Некоторые крупные сыскные бюро не могут похвалиться таким успехом и за срок более пяти лет.

Я склонил голову, принимая похвалу. Возможно, успехи выдающиеся, но… Люди пропадают каждый день, однако не всегда их готовы искать, а уж тем более платить за это. Ко мне за помощью обращаются довольно редко, иначе я не получал бы счета с пометкой «Последнее предупреждение! Оплатить до двадцать пятого числа сего месяца!».

— Вижу, вы навели справки.

— Конечно. — Старик улыбнулся бескровными губами. — Я предпочитаю сотрудничать с профессионалами — это избавляет меня от безумного разбрасывания деньгами и бесконечных объяснений, чего я хочу. Ваши поступки, а также безупречная служба в полиции говорят о многом.

Его глаза вкуса молодой горчицы усмехались, и я понял, что этот Хенстридж знает не только о моей безупречной службе, но и о скелетах в шкафу. Я не стал уточнять каких. И как у него появилась такая информация. Раз его это не смущает, не будем ворошить прошлое.

— Перейду к сути дела. — Старик пару раз легко коснулся указательным пальцем своего подбородка. — Я достаточно богат. — Его губы тронула извиняющаяся улыбка, намекающая, что Хенстридж понимает, сколь неуместно должны звучать его слова для тех, кто «богат недостаточно». — И я готов платить за вашу помощь. Моя профессия… скажем так… изобретатель. Да. Пожалуй, это будет точное определение, мистер Шелби. Во всяком случае, самое простое из всех доступных. Я один из тех, кто придумал способ, как добыть, очистить и стабилизировать моторию, а также построил единственную фабрику для ее переработки.

Я посмотрел на этого человека новым взглядом.

— Я знаю Белджи, Баллантайна и Брайса. Но о Хенстридже слышу впервые, сэр.

Он понимающе улыбнулся:

— Троица «Б». Величайшие умы современности, как теперь утверждают газетчики и биографы. Конечно, я понимаю ваши сомнения. Но в отличие от моих друзей я гораздо менее тщеславен и ненавижу упоминания в прессе. И назойливое внимание окружающих. Все, что я делал, я делал ради науки, человечества и прогресса.

— Но вместе с тем вы не стали отказываться от денег, — усмехнулся я.

Его усмешка была зеркальна моей.

— Разумеется. Я не альтруист и не идиот, мистер Шелби. Когда твой банковский счет чувствует себя хорошо, это дает возможность продолжать исследования. Деньги, как вы понимаете, приносят возможности. А ученый не должен от них отказываться, если, конечно, хочет двигать науку и дальше. Я вижу сомнение в ваших глазах и, как человек, привыкший доверять фактам, вполне понимаю его. Где доказательства, что сейчас какой-то старый идиот или мошенник не морочит вам голову? У меня есть патенты. Если они вам нужны, я пришлю копии. Есть моя чековая книжка. — Еще одна мягкая улыбка. — Знающие люди из Академии Риерты могут подтвердить мою личность.

— А ваши соратники? Гении современности?

Он вежливо приподнял брови:

— Как видно, вы не очень интересуетесь биографиями.

— Это так заметно? Признаюсь честно, история жизни ученых находится за пределами моих интересов.

Старик печально развел руками:

— Баллантайн погиб во время запуска конвейерной линии по зарядке капсул с моторией. Система все еще была нестабильна, и взрыв уничтожил многое. Белджи попал в плен к искирам во время оккупации Риерты и умер, не открыв им тайн моей страны. Брайс? Мы не общались уже девять лет. Он выбрал иной путь и предпочел дружбу с теми, кому я руки не подам. Что касается лаборантов и учеников… Они, как и я, возились с открытой субстанцией. Им повезло чуть меньше. Понимаете?

Я задумчиво кивнул:

— Понимаю. Мотория в открытой форме смертельно опасна. Могу позавидовать вашей удаче.

— Не стоит, — мягко попросил он. — Всех, кто работал с нестабильным веществом, удача обошла стороной.

Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза, и я сказал, просто констатируя факт:

— Вы умираете.

Он хохотнул:

— Мне нравится ваша прямота! Именно так. Я уже в могиле, только сверху никто еще не закидал ее землей, сэр. Странный минерал поднимали со дна озера Матрэ еще наши далекие предки. Он не привлекал их внимания — тусклые кристаллы, которые не поддавались обработке, серели на воздухе, крошились. Сущий мусор. Баллантайн был самым гениальным из нас. В душе он настоящий алхимик и обожал эксперименты. Именно он получил из кристаллов первичную моторию. Никто не догадывался об опасности, исходящей от нее. Все мы были молоды и собирались жить вечно.

Я кивнул, вспоминая себя и моих друзей, добровольцами записывающимися на фронт. Кто из нас мог подумать, чем все кончится?

— Мы не ожидали от вещества, в котором, казалось, жили звезды, никакого подвоха. Люди поняли опасность через много лет, когда уже было поздно. Все, кто слишком часто контактировал с субстанцией, менялись. В той или иной степени.

— Грубо говоря, переставали быть людьми, — уточнил я. — Контаги. Вот как называют подобных существ. И вот почему другие страны не торопятся производить свою моторию, а предпочитают покупать ее у Риерты.

— Как и то, что мое правительство не горит желанием упускать из своих рук монополию по созданию топлива. Впрочем, причина, которую назвали вы, куда важнее. Ваш премьер-министр не желает волнений и появления чудовищ в Королевстве.

Не только премьер-министр. И парламент. И королева. Контаги опасны. Этого не понимают лишь чертовы либералы, продолжающие считать измененных людьми, и чертовы финансисты, которым все равно, как сильно смердят кровью и магией фунты.

— Я не вижу в вас изменений, — сказал я.

— Они незначительны. И не всегда есть фенотипические признаки. Не каждый пострадавший от мотории становится классическим контаги. К тому же существуют и иные вариации.

— Вы о том, что газеты привычно называют магией?

Он насупился:

— Среди журналистов сейчас одни лишь неучи. В мире нет никакой магии. Волшебства не существует, ибо оно противоречит законам мироздания. Есть законы физики, химии, математики, астрономии, биологии и прочих уважаемых наук. И даже если мы не понимаем их, это не означает, что они куда-то там деваются. Варвары Папаякты тому нам примером. Они не знают ничего об электричестве, притяжении тел, валентности, умножении и микромире бактерий, но это не мешает им с легкостью пользоваться резонансом, магнетизмом, окислительными реакциями и всем прочим, пусть дикари это и называют силой богов. Ингениум не магия. Это просто иная сторона жизни, пробудившаяся в некоторых из нас благодаря мотории.

— Я слышал о людях, которые двигают предметы взглядом, создают щит из воздуха, спасающий от пуль, и переносятся на двести ярдов в пространстве. Куклы, плакальщики и другие. Они довольно редки.

— Плакальщики и куклы — да. Но ингениум не редкость. Один случай на тысячу, полагаю.

Я не стал скрывать своего удивления:

— Разве от мотории пострадало так много людей?

Хенстридж посмотрел сурово:

— Кварталы Старой Академии моего города тому подтверждение. И дно озера, куда сбрасывали тела. Первая фабрика до усовершенствования фильтров отправляла в воздух опасные пары. И не забывайте о перевернутых емкостях, конденсации, лопнувших и треснувших капсулах с уже казавшейся нам стабильной жидкостью. Мутации никогда не происходили мгновенно. Я сорок лет занимаюсь этой областью науки. Появление изменений — порой вопрос десятилетий. И когда случилась эпидемия, никто из нас не был готов к этому. Мы даже сперва не поняли, что произошло, а врачи на Лазарете сбились с ног. А потом началась война…

Я кивнул. Чтобы победить Империю, все средства были хороши. Искиров закидывали снарядами, начиненными нестабильной моторией. А они нас. Многие из тех, кто вдыхал эту хрень, теперь уже не дышат.

— Дьявольская дрянь.

— Все верно, мистер Шелби. Люди все время находятся в контакте с тем дьяволом, что мы создали, сэр. И за двадцать пять последних лет умерло и обратилось достаточное количество. Просто об этом не знают. Или не говорят. Или не пишут. Вы покупаете у Риерты моторию, а то, что творится в старых кварталах, никого не интересует. Моя страна получает баснословные деньги, но и рассчитывается за этот доход ничуть не менее серьезными последствиями. Многие из моих друзей и коллег, поняв, на какую дорогу они ступили, пускали себе пулю в лоб или совали голову в петлю.

— Не поручусь, что я поступил бы как-то иначе. Никто не хочет превращаться в чудовище. Мы заплатили цену за развитие цивилизации. Благодаря мотории есть свет в наших домах, на ней двигаются поезда, трамваи, дирижабли, корабли, бронеколяски и танки. Она во много раз эффективнее угля, который используют и сейчас. Но ее производство опасно. И я не знаю, что будет с вашим городом еще лет через пятьдесят. Не превратится ли он в страну ужасов, где по улицам, вдоль каналов, рыскают мрачные тени?

— Не могу сказать. Знаю лишь, что наш мир шагнул в новую эру. А те, кто помог ему сделать шаг, оказались… в не самых лучших условиях. В общем, мой доктор посоветовал мне привести в порядок земные дела. — Хенстридж равнодушно улыбнулся, было видно, что он бы с удовольствием пожил еще.

— И вот вы здесь. Так кто же пропал?

— Три месяца назад из моей лаборатории украли прибор и мои записи к нему.

Мне показалось, что я ослышался:

— Простите?

Старик на мгновение прикрыл глаза, ему не понравился мой тон:

— Я знаю, что вы занимаетесь только поиском людей.

— Вот именно. Кражи не моя специальность. — Я начал подниматься со стула, но он поднял руку, прося меня остановиться.

— Понимаю, мистер Шелби, что это не ваш профиль. Я пытался обращаться к другим людям, но они не добились успеха. Исчез предмет, но украл его человек. Вы тот, у которого есть чутье, и ради дела пройдете по горящей земле. Мне больше не к кому обратиться.

Прежде чем ответить, я потянул время, перевел взгляд на часы, с которых исчезла тень, с досадой вздохнул. Люди, контролирующие производство мотории, богаты. Даже очень. Несмотря на то что диктатура в Риерте забирает себе львиную долю дохода. Но… меня смущала эта история, так что я ответил нейтрально:

— Пока слишком мало информации, чтобы принять решение.

— Это случилось в двадцать шестой день месяца низкой воды… июль по летосчислению Королевства. Мою лабораторию ограбили. Оба охранника убиты. А прибор и материалы украдены.

— Что за прибор?

— Экспериментальный образец. Опытная модель, если хотите.

— Мистер Хенстридж, вы же понимаете, о чем я спрашиваю?

На его лице появилось сомнение, но, взглянув на меня, старикан убедился, что если ему требуется помощь, то придется рассказать.

— В теории он должен лучше очищать моторию от примесей. Сейчас хорошим показателем считается семьдесят девять процентов.

— Чем чище мотория, тем она эффективнее. И дороже.

Он поморщился, словно я ткнул его иголкой:

— Вопрос не в деньгах. Я хочу обуздать дьявола, мистер Шелби. Свести все опасности производства к нулю. Или хотя бы попытаться это сделать. А для этого мне требуется прибор. И мои записи.

— Отчего вам не создать новый аппарат, чтобы не задерживаться в исследованиях?

— Хотел бы я, чтобы все было так просто, мистер Шелби. Но открытие и его воплощение принадлежали Белджи. Когда началась война, Белджи его только придумал и собирал лабораторную модель в первые дни оккупации Риерты искирами. Он не довел разработку до конца — но успел передать мне сделанное прежде, чем попал в руки императорской разведки. Все эти годы я пытался понять, как превратить недоделанный прототип в рабочую модель. И у меня почти получилось. Еще бы года два и…

— У вас нет этого времени, — закончил я за него.

— Верно. Но оно есть у других.

— У Брайса, с которым вы не общаетесь?

Старик посмотрел на меня печально:

— Это действительно важное открытие для человечества. Если его довести до ума. И ради будущего людей я попрошу помощи даже у дьявола, сэр, не то что у Брайса. Но я собирался передать все наработки ученым иной страны, когда придет время. В надежде, что им хватит ума закончить мои исследования. Однако лабораторию ограбили.

Я не стал спрашивать, о какой стране идет речь.

— Брайс мог это сделать?

— Исключено! — отрезал тот. — О моих исследованиях он не знал. Я готов поручиться.

— Не спешите с этим. Тайна всегда куда менее надежна, чем мы думаем.

Хенстридж поджал губы, но в его глазах мелькнула и исчезла тень сомнения.

— Для понимания ситуации вы должны знать: Брайс работает на правительство нашего города. Он сейчас глава фабрики по производству мотории и близкий друг Мергена. В Риерте есть люди, которые не желают, чтобы прибор попал в руки к нашему правителю, — возможно, искать его в первую очередь следует именно у них.

— Вы уже предпринимали какие-то действия?

— Обращался ли я к жандармам? Нет. Остальные не добились результата.

Я рассеянно повертел стакан, заметив в отражении стекла темный силуэт, стоявший за спиной. Потребовалась вся воля, чтобы резко не обернуться. Не хотел пугать старика своим странным поведением.

— Не буду вас обнадеживать, сэр. Если не нашли другие, то невысок шанс, что найду я. Вором мог быть кто угодно.

— Например? — Хенстридж склонил голову, став похожим на аиста.

Я пожал плечами:

— Дельцы, желающие разбогатеть. Революционеры. Они есть везде. Ваш гипотетический сосед, решивший отомстить. Не спрашивайте меня за что. Кроме того, это могли быть ваши конкуренты. Или враги. Или обычное ограбление, и воры даже не поняли, что взяли. Вариантов бесконечное количество, сэр.

— В любом случае узнать правдивый предстоит вам. Если, конечно, возьметесь. Или вас интересуют лишь мерзавцы, которые воруют детей?

Он прав. Интересуют. И даже очень.

Одного такого я поймал полтора года назад в доках. Он содрал кожу с пятилетней девочки и сделал из нее куклу. До сих пор помню, как мутузил тварь кулаками, пока не подоспели старые приятели из Грейвплейса. Впрочем, они не очень-то хотели меня останавливать, следует отдать им должное, но надо же им было что-то отправить судье, чтобы потом это повесить.

Хенстридж расценил мое молчание иначе:

— Вне зависимости от результата я заплачу вам тысячу фунтов прямо сейчас. Только за то, что вы приедете в Риерту. Если найдете пропажу, то получите еще десять тысяч. И расходы я оплачиваю. Мне кажется, это хорошее предложение, сэр.

Плата была более чем щедрой. Столько я никогда не зарабатывал. Но стоили ли эти деньги того, чтобы я вновь отправлялся в Риерту? После того как я спешно ее покинул много лет назад, никогда не думал, что снова вернусь в этот город.

Розовая жемчужина, крупнейший порт, место производства мотории. Сотни каналов, тысячи мостов, десятки островов. А еще осенние наводнения, туманы, сырые дома, приливы и отливы. Риерта стояла на воде, год от года медленно, но неотвратимо проигрывая ей бой. А я не большой поклонник воды, если она не сосредоточена в умывальнике или ванне. Поэтому старался держаться от нее как можно дальше.

Впрочем, не это главная причина для моего отказа. Вряд ли Старуха [Глава преступной организации, которая, по слухам, контролирует большую часть криминала Риерты.] обрадуется моему приезду. У нас с ней возникли непреодолимые разногласия.

— Сожалею, мистер Хенстридж. В первую очередь за то, что отнял ваше время. Но я привык дорожить своей репутацией. Этот город моя вотчина, и я хорошо знаю его дно. И умею находить похитителей. А вот вещи — не мой профиль. Я просто займу еще больше вашего времени, а результат будет нулевым. Лучше вам найти того, кто действительно сможет помочь.

Несколько секунд он смотрел на меня тяжелым взглядом, затем его лицо разгладилось, и он кивнул.

— Вы хотя бы честны со мной. В отличие от других. Что же, не стану вас разубеждать. Но стариковская надежда вещь довольно прилипчивая, так что простите мою назойливость. — Он встал со стула и положил на мой стол узкий белый лист, исписанный мелким почерком. — Это чек на тысячу фунтов. Его можно будет обналичить в любое время, без моего подтверждения банку. Не возражайте. В конце концов, если не передумаете, порвите и выбросьте в корзину. А это билет с открытой датой. Каюта первого класса. Надо лишь предупредить пароходную компанию за день, что вы желаете отправиться.

На билет я уставился, как на ядовитую кобру. Я всего лишь на мгновение представил всю ту толщу воды под стальной махиной, как мне стало дурно. Вот уж дудки.

— Заберите! — Это получилось чуть резче, чем я думал, поэтому пришлось добавить: — Не доверяю кораблям. Если я когда-нибудь и отправлюсь в ваш город, то дирижаблем.

Хенстридж пожал плечами и убрал конверт со вкусом лимона обратно в саквояж.

— Как угодно. Вы безрассудно смелый человек.

— Простите? — не понял я.

— Ну… дирижабль. После теракта с «Бризом» летающие лодки Королевства уже месяц простаивают без пассажиров или идут полупустыми. Шутка ли, погибло столько людей. Газеты поговаривают, что это ненадежные машины, и летные компании несут большие убытки. Не каждый сейчас отважится лететь на таком, к тому же бомбисты обещали повторение трагедии.

— Ну, раз не все летают, билеты подешевеют, — усмехнулся я и встал, чтобы пожать старику руку. Решение я уже принял и не планировал от него отказываться. Но не собирался расстраивать Хенстриджа еще сильнее. Поэтому позволил чеку остаться на столе. Порвать его дело минуты.

Он все же попросил мою визитку, и, когда дверь за посетителем закрылась, я вновь открыл ящик стола и посмотрел на шприц. Но подумать, стоит ли его использовать, мне не дали. Снова зазвонил телефон.

— Да?

— Шелби? Итан Шелби? — Сквозь треск я различил слабый голос.

— Верно.

— Оставьте это дело. Иначе пожалеете.

Прежде чем я успел ответить, раздался короткий щелчок. Линию разъединили.

Я крутанул ручку на аппарате и услышал голос Хлои:

— Да, мистер Шелби?

— Мне только что звонили. Не могли бы вы сказать откуда?

— Звонили? — озадаченно удивилась телефонистка. — Боюсь, что нет, сэр. Я с вами никого не соединяла с момента разговора с инспектором.

Вот сиди и думай — ты действительно с кем-то говорил или это предвестники.

— Простите, Хлоя. Наверное, я еще раз хотел услышать ваш голос, — нашелся я.

— Доброго дня, мистер Шелби. — Я почувствовал, что она улыбается.

Когда я повесил слуховую трубку, то с отвращением бросил шприц в ящик стола. Гори оно все огнем.

Чек на тысячу фунтов стал чуть более привлекателен, чем минуту назад. Есть вещи, которые я страшно не люблю. Например, если какая-то свинья, даже не считая нужным представиться, угрожает и советует мне, чем стоит заниматься, а чем нет.

Глава вторая
БЕССОННИЦА

Я десять лет не был в Риерте. Чертова уйма времени, если подумать. За такой срок дети становятся взрослыми, старые друзья умирают, а город меняется.

Что происходит на восточной стороне континента, в свободном городе-государстве, я знал лишь в те редкие дни, когда заглядывал на третью страницу «Зеркал», в колонку зарубежных новостей.

Спустя год после того, как Королевство в коалиции со своими союзниками и «добрыми друзьями» — Риертой, Конфедерацией Отцов Основателей, Орденом Марка, Республикой и прочими — сокрушили Империю искиров, в Водном городе [Одно из названий Риерты.] случился переворот. Один из маршалов, герой войны, правая рука дукса, отстранил правителя от власти, и большинство офицеров, аристократии, промышленников и членов городской палаты встали на сторону мятежника.

Риерта еще до войны держалась за монополию создания мотории, вцепившись в технологию почище голодного клеща, оказавшегося на упитанной собаке. Это была их алмазная дорога. Они придумали переработку материала, конструкцию капсул для хранения субстанции и фабрику для утилизации побочных продуктов. А контаги стали сдерживающим фактором для других стран, чтобы те, видя, что случается с людьми, не только не открывали производство на своей территории, но и не вели разработок в данной области (во всяком случае, публично) на материковой части.

Риерта же постепенно начала поднимать цену на топливо, а затем использовать политический шантаж. В то самое время броненосцы искиров уже слишком сильно зависели от поставок топлива из Водного города. И когда Империи перекрыли поставки из-за ее вторжения на Малую Плеяду [Южный регион — Тропический океан ниже островов Империи — Большой Плеяды. Малая Плеяда — группа из почти тысячи мелких островов в океане, рассеянных на обширной территории и имеющих стратегически важное значение для контролирования морских точек торговли всего региона.], их военная машина в колониальной кампании стала давать сбои.

Поэтому у императора был довольно простой выбор. Или же полностью забыть о расширении своей страны, а также дать свободу колониям, бывшим под протекторатом Солнца [Символ Империи — солнечный диск, сжигающий тени.] больше четырех сотен лет, или же вторгнуться в Риерту, присоединить ее к своим землям, завладеть стратегическим сырьем и продолжить экспансию. А вместе с ней диктовку своей воли остальному просвещенному миру.

Разумеется, другим серьезным игрокам такой расклад совершенно не понравился. Никто, а уж тем более Королевство не собиралось отдавать моторию в руки Империи. И как только искиры начали вторжение, организованный Союз [Союз — военный и торговый союз, сформировавшийся в первые дни Великой войны. В него входили Королевство, Республика, Конфедерация Отцов Основателей, Орден Марка и страны-сателлиты или же получившие независимость колонии.] поспешил на помощь Риерте.

Что в итоге? Это всем известно — мы влезли в самую кровопролитную войну в истории человечества.

— Эй, ганнери! [От gunnery sergeant — старший сержант.] — Оклик Уолли заставил меня оторвать взгляд от стакана с толстым дном, на четверть заполненного пахнущим торфом, ванилью и морем напитком. — Что-то сегодня дождик погрузил тебя в меланхолию. Второй час ночи уже.

— Меня мучает бессонница, Дед. Когда льет как из ведра, настроение нельзя назвать хорошим.

Уолли хмыкнул и стал неспешно снимать чистые пивные бокалы с подноса и расставлять их на полке. Владелец «Шарлотки» годится мне в отцы. Высокий, костлявый, с седыми пушистыми баками и большими печальными глазами. Всегда в клетчатой рубахе, казалось бы заставшей еще молодость короля Георга [Речь идет о Георге VIII, отце нынешней королевы Элис, правящей страной уже сорок лет.].

Уолли второй человек с моей улицы, кто вернулся после войны в Хервингемм. Другим повезло чуть меньше, чем нам. Министерство обороны утверждает, что из десяти домой пришли пятеро. Мол, статистика и все-такое. В нашем случае эта наука была не так точна — из пятнадцати возвратились двое.

Мы познакомились под Марено, после траншейной схватки. Уолли получил штыком в легкое от какого-то не в меру проворного искира. Костехват, медик нашей роты, хоть и был жутким трусом, врачевать умел и залатал его. Потом была осень, окружение и страшная зимовка в Компьерском лесу. Такие вещи сближают. Так что в «Шарлотке» у меня неограниченный кредит.

— Ты сегодня слишком много думаешь, ганнери. О чем?

— Удивишься. О войне. И Риерте.

Он снова хмыкнул, и его руки на мгновение перестали мять полотенце.

— Горы замерзших трупов, голод, три патрона на пятерых, эпидемии брюшного тифа и кровавой капели [Кровавая капель — название гриппа, приводящего к осложнениям и пневмонии. Знаменита высокой смертностью.]. Сперва мы выигрывали, затем проигрывали, потом снова шли в наступление. И нас отбрасывали обратно, травя газами. И так продолжалось до бесконечности.

— Искиры, надо отдать им должное, сражались по-настоящему.

— От человека, который всей душой ненавидит желтозадых уродцев, это почти что похвала. Четыре с половиной года мы бодались друг с другом, и Союз победил лишь потому, что ресурсов у нас было побольше, чем у Империи. А Риерта? Чертов город и чертова мотория. Не будь их, не было бы и войны.

— Я вспоминал о перевороте, который у них случился.

Уолли нахмурился:

— Что-то такое слышал. Людям перестал нравиться дукс.

— Все не так просто. Когда Союз победил Империю и Риерта вновь стала свободной, дукс решил изменить привычный порядок вещей. Снизить цену на топливо для тех, кто помог его стране. Хотел позволить зарубежным концернам открыть на многочисленных островах свое производство. А некоторые считают, что и отдать технологии всем желающим.

— Ну да. Проще было просто плюнуть в лицо патриотам и коммерсантам. Проблем было бы меньше. Лишить свою страну главного источника дохода надо додуматься. Это все равно, что я буду каждый раз давать тумаков людям, которые привозят мне стаут и эль.

Я улыбнулся, просто чтобы показать, что не такой бука, каким себе порой кажусь:

— Ты прав насчет денег, старина. Но основная причина смены власти иная.

— И в чем же она, ганнери? Все зло в фунтах, шиллингах и пенсах. Остальное лишь фон. Так говорит мой папаня, а он в этом кое-что понимает, можешь мне поверить.

Про своего папашу Уолли может говорить часами. Дедок все еще жив, пару месяцев назад ему стукнуло сто пять, и он планирует досидеть до второго пришествия.

— Контаги.

— Что? — опешил он.

— Ответ на твой вопрос, — сообщил я ему. — Контаги. Вот главная причина случившегося в Риерте переворота. Это гораздо серьезнее, чем лишение маленькой страны основного источника дохода. Открытие новых фабрик на их территории увеличивало риски появления опасных существ. Большие объемы мотории, большие выбросы, больше раздолбайства на производстве. И если свою ложку дегтя в бочке меда горожане готовы были терпеть, то чужие — отнюдь. Понимаешь? Одно дело, когда ошибаются они, а другое — платить здоровьем и жизнями за ошибки иностранцев. Никто этого не хотел. И без того в кварталах Старой Академии слишком много чудовищ.

Уолли задумался на мгновение:

— Логично. Не поспоришь.

— Люди боятся, а страх приводит их к решениям. Порой печальным. — Я сделал глоток виски. — Дукс и его семья были убиты. Как и большинство тех, кто поддерживал правителя. Уцелевшие недовольные, объявленные врагами государства, отправлены в тюрьмы или на каторгу. Те немногие, кто избежал встречи с тайной полицией и плакальщиками, покинули страну или же вступили в сопротивление.

— Сопротивление! — Бармен скривился так, словно кого-то стошнило ему за стойку. — Ублюдки, которые мутят воду. Вроде наших, взорвавших «Бриз». Всех на виселицу. Вот мое мнение, ганнери.

— Люди могут быть разными и сражаться за разные идеалы.

— Ты, никак, оправдываешь террористов? — удивился он.

— Я не одобряю взрывы в толпе. Но большая часть недовольных в Риерте в те годы, когда я там жил, занималась лишь разговорами да разбрасыванием по улицам листовок со стишками. Не уверен, что эти действия заслуживают виселицы.

— Мой папаня верно подметил. Совсем ты размяк после ухода из Грейвплейса. Это как с хулиганьем — сегодня он бросил в окошко камешек, а завтра уже бомбу в экипаж королевы. Вольнодумство до добра не доводит. Только не в нашем обществе, сэр. Премьер-министр прав, что стальной рукой держит все, до чего могут дотянуться его пальцы.

— Ну риертцы уж как-нибудь без нас разберутся, кого им вешать, Дед. Одно знаю: шансов у недовольных свергнуть хоть кого-то — нет.

— Ты явно давно не читаешь новости.

— Э-э… мм?..

— Да за последний год в этой обители воды все довольно сильно изменилось, ганнери! И сопротивление, как говорят, подняло голову. Их здорово прижали, неделю шли бои, пока дукс не победил, но шуму в новостях было много. Ну ты даешь! А про эпидемию слышал? Той весной. Какая-то посудина привезла из тропиков кровавую капель.

— Читал об этом, — подтвердил я. — Говорили, что двадцать пять процентов города опустело.

— В смысле перемерли. Во-во. А потом начались протесты рабочего класса. Забастовки на фабриках, требования улучшить условия труда, повысить выплаты и признать профсоюзы. А когда простые парни начинают бузить, это до добра не доводит.

— И снова ты можешь сказать, что я размяк, но понимаю причину их недовольства. Нищета одних и богатство других слишком очевидны. А расслоение в обществе достигло своего пика. Люди вкалывают в Стальной хватке как проклятые, а плодами их труда пользуются избранные. Тот, кто слишком затягивает гайки, получает в итоге собственным гаечным ключом промеж глаз. Злить работяг — все равно что лупить волкодава. Рано или поздно он вцепится тебе в горло. Объясняй ему потом, что ты хотел совсем иного.

Здесь ему было не резон возражать, так как я говорил правду.

— У нас все лучше, чем у них, ганнери. Слава королеве.

— Потому что премьер-министр понимает, если крепко сесть на шею простым ребятам, то они конечно же какое-то время потерпят, а после вспыхнет пламя. И черта с два его потушишь. Никому не нужна революция, как сто лет назад в Республике, когда неравнодушные граждане подхватывали богатеев и благородных под руки и с разгону разбивали им головы о ближайшую стену. Мне кажется, они до сих пор оправиться не могут от тех погромов и убийства короля.

— Эй, Уолли! — крикнули из темного угла, где напивалась троица незнакомых мне ребят. — Поставь «Крошку Сэнди»!

— Подними свою задницу со стула, Вудроу, и сам включи этот чертов граммофон. У нас сегодня самообслуживание, — даже не повернув головы, ответил владелец заведения. — Но если кокнешь пластинку, клянусь всеми громами, я очень расстроюсь.

Выбравшийся на свет детина в штанах и подтяжках докера был в обхвате по меньшей мере как три Уолли. И лет на двадцать моложе. Но он явно не собирался злить моего сослуживца. Лишь недовольно буркнул:

— Хрупкое новомодное дерьмо у тебя, а не пластинки. Цинковые были лучше [Первые пластинки для граммофонов делались из цинка.].

— Неужто ты не рад прогрессу? — с усмешкой спросил Дед, ничуть не обидевшись на «дерьмо», так как считал примерно так же.

Докер, прежде чем ответить, опустил иглу и, лишь услышав из рупора треск, отозвался:

— В гробу я видал такой прогресс, друг. Порт через месяц покупает шагающего грузчика у Конфедерации. Здоровая хрень, которой будет управлять какой-то умник, окончивший школу. Заменяет тридцать таких, как я. Представь, что будет через пару лет. Погрузка, выгрузка, кантование, перекатывание и подъем — все станут делать машины. А такие ребята, как я, отправятся на улицу. За это я, что ли, воевал? Лучше бы проклятую моторию косоглазые прибрали. Глядишь, и не дожили бы до механизмов, которые забирают работу у честных парней.

— Всему-то тебя учить надо, Вудроу. Сломай ее.

Заиграла музыка, и докер не стал отвечать. Показал Уолли три пальца, прося налить ему и его товарищам по пинте устричного стаута [Устричный стаут — темное пиво, среди ингредиентов которого или молотые раковины устриц, или мясо моллюска.].

Дед сокрушенно покачал головой и принялся наполнять стаканы, а я глотнул обжигающего виски, слушая, как Кэрби Кэт, популярная в этом году певица, глубоким и чувственным голосом поет про одинокую Крошку Сэнди, которой не везет в жизни, но она продолжает верить в чудо и ждет свою любовь.

Чушь полная, но людям нравится. Не поймите меня неправильно. Не то чтобы я не верил в чудеса или любовь. Просто ни с тем, ни с другим в последнее время я как-то не в ладах. А может, песня злит меня из-за дурного настроения. То ли дождь, захвативший город в осаду, виноват в нем, то ли вездесущая тень, то и дело мелькавшая на границе зрения. Сейчас эта тварь спряталась под стойкой, там, где Уолли держит набитый картечью обрез.

И спать я тоже не могу. Потому что станет только хуже.

Кто-то может сказать, что я упорный парень и пользуюсь уколами «Якоря» лишь в экстренных случаях, но предвестники в этом месяце явно решили свести меня с ума.

В едва приоткрытую дверь осторожно проскользнул невысокий крепыш с квадратной челюстью и тонкими усиками над верхней губой. Прищурившись, оглядел зал, увидел меня.

— Снимай свое барахло, Ди, — сказал ему Уолли. — Не заливай пол.

Тот, не споря, расстегнул пуговицы поношенного полосатого сюртука, намокшего от непогоды, повесил его на вешалку возле входа. Туда же отправился порядком помятый котелок.

— Уолли. Мистер Шелби. Приветствую полуночников.

— Привет, Ди, — сказал я. — Как обстоят дела с продажей краденого?

Ди лишь усмехнулся не зло и, сев через один стул от меня, заказал у Деда «Кузнечика». Мы оба с интересом следили, как в шейкер льются мятный и шоколадный ликеры, а также сливки. Через пару минут вновь прибывший получил пойло вкуса свежей зелени в стакане для мартини на тонкой ножке. Я и не знал, что у Деда есть такие штуки. Когда посетителей много, он не портит себе репутацию столь необычными предметами, больше подходящими для первого класса лайнера или дирижабля.

— Не понимаю я тебя. — Хозяин «Шарлотки» не удержался от комментария. — Как ты его вообще пьешь?

— Так вкусно же, — ответил Ди, засосав через трубочку половину напитка.

Ди большой оригинал. В принципе он неплохой парень, хоть и промышляет порой грязными делишками. Он младше меня, а потому достаточно везуч для того, чтобы повзрослеть в тот момент, когда война закончилась и не надо было идти убивать. Так что, можно сказать, я ему немного завидую. В хорошем смысле этого слова.

С Ди мы познакомились в тот неприятный для него день, когда я еще работал в Грейвплейсе. Он попался на скупке краденого с арсенала в Бричвонде, и наказание грозило серьезное (шутка ли — два батальонных миномета «Единорог» и семь ящиков мин к ним).

Мы с Билли закрыли глаза на это «правонарушение» в обмен на то, что парень сдаст настоящих преступников. Теперь Ди нам должен и иногда помогает информацией. По сути дела, благодаря этому Билли и стал теперь инспектором.

— О вас спрашивали, мистер Шелби. — Он всегда обращается ко мне со всевозможной вежливостью.

— Надеюсь, прекрасная дама? — Мы не смотрели друг на друга, и каждый потягивал свое пойло.

— Черта с два, мистер Шелби. Все прекрасные дамы обходят места, где я бываю, за милю. Какой-то тип. Интересовался, кто вы да что.

— У тебя?

— Не-а. Просто слышал краем уха. Сегодня, точнее, уже вчера вечером, на двенадцатом пирсе. Грузили баржу, а Инг-рем беседовал с каким-то иностранцем. Всплыло ваше имя.

— Ингрем? — Я обменялся взглядом с Уолли, и тот нахмурил седые брови. — Ди, только не говори, что ты связался с грозой причалов. Ингрем топит и куда более полезных людей, чем такие прохвосты, как ты. Мама тебе не говорила, что не стоит иметь дело с главным контрабандистом на Туиде?

— Моя мама много чего говорит, мистер Шелби. Но пансион для престарелых приходится оплачивать мне. Короче, слышал, что речь шла о вас. Просто упоминали имя. Особо расставлять уши я не стал, это чревато всякими болячками, сэр. Так что подробностей не знаю. Но подумал, что вас это может заинтересовать.

Про Ингрема я слышал, и слышал много, но никогда с ним не сталкивался. Довольно опасный тип, и контрабанда, его «официальное» занятие, — меньшее из зол. У Грейвплейса на него ничего нет, парень скользкий, но, если в восточных частях Сэфо что-то случается, значит, Ингрем в курсе событий. Все происходит либо с его участием, либо с его молчаливого одобрения. И плевать он хотел на копперов [Коппер (корол. copper — тот, сто хватает) — жаргонное название полицейских Королевства.]. Но глава преступного мира этой части города не является экспертом по Итану Шелби. С таким же успехом обо мне можно разговаривать с булочником из Лоудса или аристократом из Дюкплэйн.

— Как выглядел иностранец?

Ди подумал:

— С меня ростом. Одет… как все. Чуть заикается.

Паузы между этими предложениями были больше двадцати секунд. Что поделаешь, Ди не из тех ребят, кто славился способностью описать увиденное. Но, судя по всему, незнакомец не Хенстридж. А именно о нем я подумал в первую очередь.

— А акцент? Смог понять, откуда человек приехал?

Торговец краденым задумался еще сильнее:

— Черт его знает, мистер Шелби. Точно не лягушатник. В Республике так не говорят. Похоже, откуда-то с востока.

— В любом случае спасибо.

Он кивнул, принимая благодарность как должное, допил своего «Кузнечика» и, не прощаясь, ушел.

— Ты во что-то впутался, ганнери? — На лице Уолли не было беспокойства, но в глазах застыло сомнение, правильно ли я живу с момента нашей последней встречи три дня назад.

— Не знаю, — честно ответил я. — Ингрему уж точно дорогу не переходил.

— А иностранцам?

Я вновь вспомнил о Хенстридже. Мог ли старикан кого-то нанять разузнать обо мне? По времени не сходится. Хенстридж приходил ко мне гораздо раньше, чем наступил вечер.

Отвечать я не стал, сделал последний глоток и отправил стакан ему через стойку.

— Повторить?

Тени, что спряталась где-то во мраке, за дальним столом, очень бы этого хотелось.

— Хватит с меня на сегодня. — Я взял лежащую на соседнем стуле шляпу. — Увидимся.

— Бывай, ганнери. И оглядывайся почаще.

Что же. Его совет был вполне неплох. Особенно после полуночи. Перед уходом я завел им граммофон и вновь поставил иглу на начало пластинки с «Крошкой Сэнди». Дама отлично подходит для столь тоскливой ночи, как эта.

Как я и ожидал, дождь на улице никуда не делся. Вода падала с темного неба, мерцала в лужах, отражаясь в свете масляных фонарей, бежала по брусчатке, закручиваясь водоворотами в водостоках, подхватывая на пути первые осенние листья. Было влажно и ветрено, я чувствовал запах реки, несмотря на то что отсюда до нее с милю.

Подняв воротник плаща, я сунул руки в карманы, уже не став обращать внимания на то, что проворная тень, почувствовав мой взгляд, спрыгнула с болтавшейся на ветру вывески паба и спряталась где-то под черепицей.

Проклятая тварь.

Под фонарем стояла полицейская коляска — не слишком-то привлекательная коробка на четырех колесах с кабиной и уродливым баком для мотории, расположенным на крыше. Полицейское управление Хервингемма старалось идти в ногу с прогрессом. Во всяком случае, в более-менее приличных районах моего города. Десять лет назад такие самоходные коляски были в новинку и ими владели всякие сливки общества. Теперь же не только аристократы, но и городские службы вполне способны покупать и моторию, и механизмы, которым она дает жизнь.

С лавки рядом с водителем встал человек, направляясь в мою сторону. Через секунду задняя, зарешеченная дверь коляски открылась, и из нее выбрались два плечистых коппера.

Они переминались с ноги на ногу, но за своим начальником не пошли. Один из них лапал шоковую дубинку, держа ее перед собой, точно меч. Довольно комичное зрелище, пока эта ерунда не оказывается у тебя под подбородком и не следует разряд. Чудесная штука. Валит парней весом в восемнадцать стоунов, словно те юные барышни, перечитавшие любовных романов республиканских писателей.

Мой бывший напарник, инспектор Билли Юарт, улыбнулся, приветствуя меня, и протянул руку.

— Привет, Итан. Как настроение?

Я пожал его длинную, узкую ладонь, ткнул пальцем в небо, и он, зная о моей любви к такой погоде, понимающе усмехнулся, расположив зонт так, чтобы тот прикрывал не только его.

— Не подумай плохо, Билли, я всегда рад тебя видеть, но отчего-то мне кажется, что наша встреча произошла не случайно. Это чертов Ди тебя привел?

Он не стал отрицать:

— Так и есть. Кое-что случилось, и нужна твоя помощь.

Я нахмурился:

— Похищение?

— Лучше ты сам все увидишь.

Эта странная таинственность меня не обрадовала. Я знал Билли довольно давно, чтобы понимать, когда он напряжен и чувствует себя неловко. К тому же взгляды обоих полицейских, направленные в мою сторону, были не то чтобы дружелюбными. Ну и дубинка… Я способен складывать два и два, хотя порой и умею выглядеть полным дебилом.

— Коляска с решеткой. Два мордоворота, с которыми даже мне, возможно, не справиться. Ну и у тебя вид, точно у пса, который должен укусить, но не больно-то рад этому. У меня неприятности, старина?

Он мгновение смотрел на меня испытующе, затем опустил плечи, решив не отрицать:

— Неприятности? Не знаю. Тебе придется мне сказать самому. Произошло убийство, и жертва, прежде чем умереть, назвала твое имя.

Я же говорю, поганая ночь. И поспать мне сегодня явно не светит.

— Кто он?

— Джейкоб Ин.

— Черт! Консьерж за всю жизнь и мухи не обидел. Когда это случилось?

— Недавно. Ты был дома?

— Нет, на мое счастье. Торчал у Уолли. Он подтвердит. Как и еще с десяток-другой бездельников, заглядывающих к нему на огонек последние четыре часа.

— Ты слишком трезв для столь долгого пребывания в пабе.

— Я совсем трезв. Но это не отменяет моих слов. Проверь и успокой свою душу.

Он кивнул. Я явно сумел его убедить.

— Что вообще произошло?

— Констебль пришел по вызову от соседей, нашел умирающего. Спросил, кто это сделал. Джейкоб прошептал несколько раз «мистер Шелби» и умер. Ребята из Шестнадцатого участка знают, что мы знакомы, так что решили не спешить, вызвали меня. Подняли прямо с кровати.

— Да восславится их разум, — пробормотал я. — Поехали, посмотрим.

— Лоулер! — Билли позвал одного из полицейских. — Иди в «Шарлотку», подтверди алиби мистера Шелби. Потом возвращайся на место преступления.

Усатый коппер отправился выполнять поручение старшего по званию.

— Ты вооружен?

Я усмехнулся, взглянул на него с иронией:

— Старина «Стук», как и прежде, бережет мой покой. Тебе будет легче, если я на время его отдам?

Он поколебался, но жестом показал, что не надо, и я был благодарен ему за это.

Я смотрел на ковровое покрытие, где остались кровавые пятна. Домовладелец, крутившийся неподалеку, тоже их видел, и по его лицу было понятно, что он уже подсчитал, сколько фунтов придется выложить за смену обстановки.

— Что-нибудь пропало? — поинтересовался Билли.

Пришлось еще раз оглядеть разгромленный кабинет.

Угу. Пропало. Ублюдки забрали стратегический запас лекарства, которое так и не попало в мои вены. Но, думается мне, не это являлось их целью. На ампулы наткнулись случайно и просто прихватили их с собой. Походя. Хотя странно, что не тронули валявшуюся в том же ящике «Риертскую звезду» [«Риертская звезда» — медаль из серебра 800 пробы. Высшая награда для рядовых и унтер-офицеров. Ею отмечались проявившие исключительную воинскую храбрость на поле боя.].

— Сразу и не скажу. Бардак еще тот. Если что-то исчезло, ты узнаешь первым. Но поверь, я не хранил горшок с золотом, ради которого стоило убивать постороннего человека.

— Ему просто не повезло. Не мне тебе рассказывать, что в нашем городе полно людей, способных укокошить за пару дырявых ботинок.

— Мистер Юарт, сэр, — появился сержант, которого отправили в «Шарлотку». — Алиби мистера Шелби подтвердили.

— Благодарю, Лоулер.

Тот поправил кожаный воротник куртки вкуса засахаренной фиалки и, покосившись на меня, произнес:

— Но случилось еще кое-что. Оутс просит вас спуститься.

— Это может подождать?

— Боюсь, что нет, сэр.

Билли выругался и в сопровождении подчиненного отправился вниз по лестнице. Я еще раз с тоской оглядел разгром в помещении. Что же все-таки искали эти сукины дети? Мне позарез нужно было то же самое, и желательно как можно больше, раз уж оно так ценно, чтобы ради него убивать человека и привлекать внимание полицейских.

Мне послышался шепот из приоткрытой кладовки в коридоре, где хранились ведра и швабры. Я не стал туда смотреть, а тем паче проверять, что могло там прятаться. Ничего, кроме предвестников, страшно обрадованных тем, что теперь их нельзя будет прогнать по крайней мере пару дней, пока я не найду замену своему лекарству и не укрощу пламя.

Билли вернулся мрачнее тучи и протянул мне кусок белого картона. Я уставился на свое имя.

— Очень бы хотелось подробностей, друг, — вкрадчиво попросил инспектор.

— Нет ничего такого, что ты еще не узнал в моей визитке. Вон их полно валяется на полу. Обычно даю посетителям. Откуда эта?

— Еще один жмурик. В районе складов. Убит меньше чем за минуту до прохождения патруля. Парни спугнули преступника и сейчас стоят возле тела. В одном из карманов у трупа нашли твою карточку.

— Они много у кого есть. Не скажу, пока не увижу покойника. Документы у него были?

— Возможно. Поехали, подтвердишь личность.

— Погоди. — Я подошел к шкафу и взял из него две дополнительные обоймы для пистолета.

Просто так. На всякий случай.

Глава третья
«МАНДРАГОРА»

Надо сказать, что путешествовать по городу я предпочитаю на своих двоих или на трамвае. Ну, на худой конец, на старой доброй лошадиной тяге. Это вполне разумные варианты. Запущенный полтора года назад мотобус, связавший Сэфо и Гренлоу, то еще чудовище. Шумное, вонючее и крайне неспешное. Точно кит, пытающийся плыть по ручью против течения.

Полицейская коляска, несмотря на свои скромные размеры, очень мне напомнила этот вид городского транспорта. Внутри я никогда не ездил, и первый опыт язык не повернулся бы назвать приятным. Билли был начальником и поэтому сидел в открытой кабине, рядом с водителем. Мне же, вместе с тремя копперами и спаниелем вкуса шоколада, пришлось ютиться в стальном ящике. Здесь было тесно, душно и довольно темно. Света от уличных фонарей, проникавшего через единственное решетчатое окно, явно не хватало. Лавки тоже не предназначались для комфортной поездки, они оказались жесткими, и весь садизм этого адского механизма я оценил на собственной заднице, особенно когда мы мчались по разбитой дороге.

Рессоры противно скрипели, стучал ротор, но мне слышалась тихая песня. Теперь-то я в этом не сомневался, а значит, сегодня, под утро, мне предстоит встреча с моей холодной подружкой — ванной, до краев набитой льдом. Единственная альтернатива украденному лекарству.

По счастью, я в большинстве случаев способен не обращать внимания на предвестников, а оттого не кажусь окружающим сумасшедшим, которым, кстати говоря, и так не являюсь. Но вот некоторые мои собратья по эксперименту… Помню, что с ними было, когда они пришли. Кто-то хихикал, кто-то плакал. Те, кто смог увидеть тень, кричали от ужаса. Впрочем, не очень долго.

Один парень говорил о прекрасном пении ангелов. Я упустил тот момент, когда ангелы превратились в демонов, а чертов бедняга не нашел ничего лучше, чем вышибить себе мозги из собственного пистолета. Примерно так же поступили еще двадцать процентов добровольцев из нашего маленького армейского цирка уродцев.

Копперы напряженно молчали, и я тоже не лез в разговоры. Спаниель тяжело дышал, порывался вскочить на каждой кочке, молодой полицейский — Оутс — успокаивающе гладил своего подопечного по холке. Дорога казалась бесконечно долгой, хотя на самом деле мы ехали не больше пятнадцати минут. Все в фургоне вздохнули с облегчением, когда полицейская коляска остановилась.

Билли сам открыл дверцу, выпуская нас. Здесь пахло рекой и мусором, не слишком приятное сочетание, но воздух был куда свежее, чем в душегубке.

— Не завидую я нынешним констеблям, — сказал я, покачав головой. — За такие поездки им требуется прибавка к жалованью.

— Ваши бы мысли да в голову капитана, сэр, — пробормотал Лоулер, самый здоровый из троицы, надевая на голову покатый полицейский шлем и затягивая ремешок под щетинистым подбородком.

Двое других кисло усмехнулись, а Билли буркнул:

— Грейвплейс не то место, где можно стать миллионером, ребята. Вон Итан понял это чуть раньше нас, поэтому свалил на вольные хлеба.

— Но богатства мне это точно не принесло, — сказал я, оглядывая район.

Мы были совсем недалеко от Прошлой Мили — старых речных пристаней, заброшенной обувной фабрики и складских помещений бесконечных прядильных трестов. Дурное место. Особенно ночью. Обычно пустое и всегда неприветливое к чужакам. Личности здесь порой встречаются опасные для любого мало-мальски хорошего человека.

— Оутс, где ты оставил напарника? — спросил Билли.

— Вон за тем складом, сэр. — Чернявый парень указал куда-то в сторону построек и, понимая, что его жест ни о чем никому не говорит, пояснил: — Две минуты отсюда. Там все перекопано, так что только пешком. Коляска не проберется.

— Жди здесь, — велел инспектор усатому водителю в круглых мотоочках и толстых перчатках.

Трое копперов зажгли карманные фонари, спаниель натянул поводок, торопясь вперед. Наши тени крались за нами, то появляясь в свете лучей, то вновь отступая. Я уверен, что теней было больше ровно на одну, но не особо приглядывался к этому обстоятельству. Есть случаи, когда мне не хочется, чтобы я был прав.

Спешить мне было ни к чему, так что я шел последним, сунув руки в карманы, и полицейский, единственный имени которого я не знал, несколько раз обернулся. Кажется, его раздражало, что ему дышат в затылок.

По переброшенной доске мы прошли над ямой, заполненной дождевой водой, свернули за угол, и люди передо мной остановились, а собака чуть с ума не сошла.

— Проклятье! — процедил Билли.

Покойников было двое. Один из них Хенстридж. Отчего-то я знал, что именно так и выйдет. Назовите это предчувствием бесконечной дурной ночи. Второй мертвец, облаченный в форму полицейского, оказался напарником Оутса.

— Беркли, — негромко произнес Билли. — Бегом назад. Разворачивай коляску и мчись в ближайший участок. Скажи, что убили одного из наших и требуется помощь. Фотографа тоже найди. Подними хоть из постели вместе с его треногой. Нужны снимки, или капитан нам утром голову оторвет.

— Да, сэр.

Он побежал прочь, и мы слышали, как его подкованные ботинки застучали по мостовой.

— Как же так, сэр? — Оутс был бледен и растерян и, чтобы как-то успокоиться, поглаживал собаку, одуревшую от запаха крови. — Как же так?

— Соберись и гляди по сторонам, — сказал Билли, вместе со мной склоняясь над телом. — Что думаешь, Итан?

Я посмотрел на мертвого коппера.

— Старика обчистили. Даже подкладку пальто вспороли. Искали что-то важное.

— Мы не думали, что кто-то вернется, сэр, — пробормотал Оутс.

— Лоулер, посвети-ка сюда. Пулевое. — Я показал на пятно, выступившее на куртке полицейского. — Но крови довольно мало, видишь, лужица под ним все еще растет? Парня убили буквально за несколько минут до того, как мы тут объявились.

— Мы не слышали выстрела. Поглотитель на стволе?

Я пожал плечами:

— Все возможно.

— Поглотитель нельзя просто так купить в оружейном магазине. Это не дамский пугач за пять фунтов.

— Есть люди, для которых достать армейское снаряжение не представляет труда. Возможно, работал профессионал. Уличные шайки забирают дорогие часы, — я указал на цепочку, торчавшую из кармана жилетки старика, — а здесь… Здесь им требовалось нечто иное.

— А значит, они не могли уйти очень далеко. Мы приехали со Смокед-стрит и никого не встретили… Оутс! Ты знаешь район. Куда отсюда можно направиться?

Констебль посмотрел на тело напарника:

— Или по Видоу-стрит к заброшенным причалам, или по этому безымянному переулку к складам. Но там черт ногу сломит, инспектор.

— Приди в себя, парень. Пусть Колин отрабатывает говядину.

Уже через минуту спаниель взял след и натянул поводок. Мы поспешили за ним.

— Ты узнал старика? — спросил у меня Билли на ходу.

— Да. Ты звонил и предложил клиента. Это он.

— Вот черт! Взялся за его дело? Может быть, есть связь?

— Отказал. Не интересно для меня. А насчет связи… — Я прошел прямо по луже. — Рано пока говорить об этом. Что ты сам знаешь о нем?

Билли развел руками:

— Извини, ничего не могу сказать. Мне позвонил репортер криминальной хроники, мы давно сотрудничаем. Сказал, что у него есть знакомый с деликатным делом. Не посоветую ли я кого-нибудь из своих ребят. Ну а я вспомнил о тебе.

— Сэр! — Лоулер указал на крыши зданий впереди. — Дым.

Его почти не было видно в ночи, но я ощутил запах, который ни с чем не спутаешь. Такой бывает около паровозного депо или в порту.

— Готов поставить недельное жалованье, что возле берега разогревает котел какая-то посудина.

Мы с Билли переглянулись. Довольно странно. Причалы давно закрыты, речной департамент решил не восстанавливать уничтоженную после бомбежки дирижаблями искиров инфраструктуру старого порта. Никаких крупных лодок с тех пор здесь не швартовалось. Невыгодно, да и опасно, с учетом лома, лежащего на дне реки и грозящего пропороть днище.

— Скорее всего, контрабандисты проворачивают какие-то делишки. — Я посмотрел на бегущего вперед пса. След он точно не потерял. — Могли ли люди Ингрема убить полицейского?

— Если не понесут ответственности — вполне.

— Стой, Оутс! — быстро сказал Лоулер и, не став полагаться на слова, взял мальчишку за край служебной куртки, толкнул к стене, в густой мрак.

Мы с Билли присоединились к ним, ничего не спрашивая. Все же опыт, въевшийся в наши кости во время войны, никуда не исчезает. В опасной ситуации поступай так же, как впереди идущий, и, если он прячется, не поленись сделать то же самое. А вопросы задавай позже. Как говорится — лучше испугаться и перестраховаться, чем быть храбрым, но почти сразу же мертвым.

— Стрелок на крыше, инспектор. Перекрывает выход к причалам по Видоу-стрит.

— Где?

— Здание с балконами. Триста шагов от нас.

Я осторожно выглянул из-за угла, посмотрел на коммунальный, уже лет семь как заброшенный дом с черными провалами выбитых окон. Никакого движения.

— Ты его увидел сквозь дождь в ночи с такого расстояния? — удивился я. — Уверен, что не ошибся?

— У него «Канарейка», сэр. Разгонные катушки на этой винтовке мерцают, если она слишком долго на боевом взводе.

Я все еще сомневался.

— Лоулер из Первого Королевского, — бросил Билли. — Тянул лямку в Акаиси, пока ты мерз в лесах и варил сапоги на обед.

— Неужели?

— Второй горнострелковый батальон, сэр, — с гордостью произнес констебль.

Я посмотрел на него новым взглядом. Служба в Первом Королевском уже говорила о многом. А горные стрелки этого полка и вовсе ребята известные. На второй год войны их забросили на территорию искиров, и они почти четыре месяца удерживали перевалы в горах Акаиси, пока наши не высадили десант на побережье и не подтянули артиллерийские части, чтобы утюжить южную столицу с прилегающих высот. Другое дело, что в итоге вся эта затея привела к катастрофе нашего Восточного фронта, но парни вроде Лоулера в этом точно не виноваты.

— Мимо «Канарейки» мы не проскочим, — пробормотал я. — Давай-ка прогуляемся, констебль.

Он ухмыльнулся, снял шлем и передал его Оутсу, затем ремень и куртку, чтобы бронзовые пуговицы на ней случайно не блеснули, если поблизости окажется какой-нибудь источник света.

— Билли, прикроешь нас снизу. — Я взял у Оутса его шоковую дубинку.

— Против «Канарейки» это довольно затруднительно. Но сделаю все, что смогу. — Мой бывший напарник достал из-под плаща шестизарядный «Лорд», затем отстегнул болтавшуюся на поясе объемную кобуру, извлек из нее длинный ствол и с помощью универсального ключа поставил его на пистолет вместо короткого, увеличивая дальность стрельбы и точность. Щелчком присоединил кобуру, превращая ее в приклад. — Здесь я его вряд ли достану. Поднимусь на соседнее здание. Дайте мне три минуты, а затем выдвигайтесь.

Нас не заметили. Возможно, стрелок смотрел в другую сторону, но, думается мне, он просто был не из тех, кто умеет обращаться с винтовкой и знает, что такое — находиться на позиции. Иначе не дал бы повода Лоулеру себя обнаружить.

Пожарная лестница нашлась в торце здания, в вертикальном закрытом тупике, больше похожем на кирпичную могилу, в которой поселился целый табун отожравшихся крыс. Когда мы вошли, они довольно неспешно разбежались в разные стороны, прячась среди остатков выброшенной из окон мебели и прочего мусора.

Стальные перила были не только влажными, но и обжигающе-холодными, даже через кожаные перчатки. Я старался не торопиться, чтобы ботинки с набойками не издавали предательских звуков. Лоулер поднимался сразу за мной.

Оказавшись наверху, я тут же сделал шаг в вправо и пригнулся, прячась за широкой трубой дымохода, одной из множества на крыше. Осмотрелся и не сразу увидел его. Он сидел в плаще, наброшенном сверху на громоздкую конструкцию компенсатора, и глазел себе под ноги. Вид у него был как у человека, которому до смерти надоело заниматься глупым делом. «Канарейка» чудовищным насекомым застыла на треноге, а ее ствол был направлен не на улицу, а куда-то в небо.

Лоулер сокрушенно покачал головой, видя такую небрежность, зашел ничего не подозревающему парню за спину, и шоковая дубинка сделала все остальное.

Я посмотрел на север, увидел выпрямляющуюся фигуру Билли на соседней крыше. Поднял руку, показывая, что все в порядке и он может спускаться, а затем начал помогать молчаливому Лоулеру расстегивать скобы компенсаторного жилета и наплечников стрелка.

— Человек Ингрема, сэр.

— Верно, — подтвердил я, закатывая рукав и видя цифру — тридцать пять — знак преступников этой части города. — Контрабандист. Откуда у них такие игрушки?

— Хотел бы я знать, сэр. — Он протянул мне наручники, а сам занялся жилетом.

Я защелкнул браслеты, приковав отключившегося бандита к поручню лестницы, затем застегнул копперу нижние крепления наплечников.

— Справишься с этой штукой? — Я протянул ему тяжеленный пояс с десятью стаканообразными патронами.

— Обижаете, мистер Шелби, — сказал он без обиды, подходя к треноге, быстро осмотрел тяжелую разгонную катушку, потянул матовую ручку скользящего затвора и, убедившись, что оружие заряжено, припал к трехкратному прицелу.

Впереди находилась река, на том берегу мерцали редкие огни Лонелайнесса. Здесь же, на пустыре, за двумя низкими складами с блестящими от дождя крышами, было довольно темно. Единственный источник света горел на носу большого старого колесного буксира, пришвартованного к полуразвалившейся пристани.

— Вижу двоих в рубке, сэр. Один возле сходен, у бочек, но не поручусь за это. И их котел достаточно растоплен для того, чтобы свалить в любой момент.

Я и сам видел дым, поднимавшийся из трубы.

— Пойду поговорю с инспектором.

Лоулер надавил плечом на приклад, и раздался слабый щелчок, когда компенсаторная система соединилась с оружием. «Канарейка» не так дальнобойна, как другие армейские образцы, но обладает воистину невероятной мощью, и такие вот конструкции, по своей неуклюжести похожие на акваланги, спасают плечевые кости от перелома, а позвоночник от травм.

— Я побуду здесь, мистер Шелби.

Внизу я вкратце описал увиденное Билли.

— Чересчур сурово для контрабандистов, не находишь? — задумчиво произнес инспектор. — Целый пароход, да еще и «Канарейка»… Обычно они сплавляют лодками виски в Бручэст. А там уже другие грузят бутылки на корабль, чтобы отвезти конфедератам.

— Да здравствует сухой закон и спрос на алкоголь. Отцы Основатели отлично постарались, чтобы в Королевстве нашлись люди, которые готовы рискнуть и провезти виски в обход государства.

— Готов продать душу, лишь бы узнать — что они везут в трюме. Пройдемся, Итан?

— Всегда готов подставить плечо бывшему напарнику, — усмехнулся я.

Он усмехнулся в ответ, отлично понимая, что это совершенно не мое дело и у меня нет причин рисковать шеей ради чужой работы.

— Не стоит ли дождаться помощи, сэр? — обеспокоенно спросил Оутс.

— Корабль может отойти в любую минуту, в четверти мили вниз по реке бесконечное количество проток и каналов. Ночь и непогода дадут им прекрасную возможность скрыться. Придется действовать до прихода наших людей.

— Оутс, отправляйся назад, к телам. Когда приедут полицейские, покажешь им, куда идти, — сказал я.

Коппер посмотрел на начальника, и тот, помедлив мгновение, кивнул.

— Да. Это разумно. Бери собаку и пулей обратно.

— Как скажете, сэр. — Парень был не слишком доволен приказом, но не стал спорить.

— Зачем? — удивился Билли, когда тот ушел. — Нам пригодилась бы помощь.

— Он еще совсем мальчишка. Сколько ему? Двадцать?

Мой бывший напарник равнодушно пожал плечами:

— Что с того? Мы в его возрасте уже были на войне.

— В том-то и дело. Мы были. А они — нет. Поэтому подобные им остаются детьми.

Билли лишь вздохнул:

— Иногда ты удивляешь меня своими философскими мыслями.

— И все же ты его отпустил.

Он не стал отпираться:

— Ну хорошо. Твоя взяла. Я подумал точно так же. Необстрелянный юнец доставит лишь проблемы. Да и гибель второго полицейского за одну ночь добавит мне бумажной волокиты, а капитан заработает как минимум язву.

Я достал из заплечной кобуры «Стук», передернул затвор, положил пистолет в карман плаща.

Билли с неодобрением посмотрел на мое оружие. Он терпеть не мог «новомодное самозарядное дерьмо с обоймами», предпочитая надежные револьверы.

Мы быстро прошли улицу, выбрались на пустырь, и ноздри мне защекотал запах реки, перебивший даже дождь. Сырость, влага и легкий туман, что начал тянуть с берега, смешиваясь с вонью сгоревшего угля из пароходной трубы.

Буксир назывался «Мандрагора» и, судя по его внешнему виду и облезшей темной краске на бортах, держался на волнах лишь благодаря молитвам капитана.

На носу горело слишком яркое освещение, забраться туда по сходням, не привлекая к себе внимания, было такой же невыполнимой задачей, как и промаршировать с полковым оркестром через линию фронта, когда тот наяривает «Путь далекий до Трайпетчест» [Военный марш Королевства, особенно популярный у штурмовых стрелков и легкой кавалерии Клеверного графства.].

Борт был довольно высоко от пристани, и залезть на палубу можно было только по гребному колесу. Мы так и поступили, и оказались наверху, среди сваленных на палубе ящиков, в густом мраке. Я посмотрел вперед и увидел человека на баке — слишком далеко, чтобы он нас обнаружил.

— Я сюда, — сказал мне Билли, ткнув в люк, уводящий вниз. — Надо проверить, что у них в трюме, а ты пригляди.

Он даже не стал ждать моего подтверждения, быстро спустился по трапу в чрево. Три минуты прошли в полной тишине, а это означало, что инспектор не встретил никаких неприятностей.

Внезапно дверь в двадцати шагах от меня распахнулась, и на палубу вышел мужик в тельняшке и докерских штанах на подтяжках. Я вжался в холодный борт, и он прошел мимо, так близко, что я мог бы дотронуться до него рукой, если бы только захотел. По счастью, он даже не повернул головы и присоединился на носу к своим товарищам, дежурившим возле сходен.

Краем глаза я заметил движение на берегу, подумал, что это моя старая мерзкая знакомая — тень, но все же машинально посмотрел в ту сторону. Как оказалось, ошибся. К кораблю поспешно шла невысокая женщина в плаще. Ее сопровождали двое мордоворотов, настоящие гориллы, у которых лишь по какой-то невероятной причине не лопались пиджаки на плечах.

Увидев незнакомцев, на носу засуетились, и мне пришлось перегнуться через борт, чтобы рассмотреть происходящее. Какой-то тощий нескладный парень, его лица я не различил из-за надвинутой на глаза шляпы, наклонился к женщине, начал что-то говорить, но она раздраженно оборвала его речь взмахом руки и, поднявшись по сходням, исчезла из моего поля зрения.

Тощий постоял, раскачиваясь с носка на пятку, было видно, что он не слишком доволен, как все обернулось, достал из кармана маленький квадратный фонарик, замигал им в сторону берега. Мне потребовалась секунда, чтобы понять, что происходит. Человек подавал сигнал стрелку, чтобы тот возвращался.

Вот только вернуться тот не мог по понятным причинам — Лоулер занял его место. Я почувствовал под ногами дрожание палубы. Они готовы отойти от берега, как только все поднимутся на борт.

И если у них есть терпение, то подождут минут десять, но потом все равно отправятся проверить, почему случилась задержка.

— Чарли! — крикнул грубый голос откуда-то сверху, как видно из капитанской рубки. — Бери Орелла и сходите помогите Генри спустить с крыши это чертово весло!

— Конечно, мистер Ингрем, — отозвался уже знакомый мне тип в тельняшке и вместе с товарищем отправился выполнять приказ.

Вот тебе и десятиминутная пауза.

— Твою мать, — пробормотал я, понимая, что оказался меж двух огней.

Лоулеру надо прикрыть спину, но и Билли оставлять не следует. На мое счастье, он уже вылезал.

— До трюма не добрался. В машинном слишком людно.

Сейчас это была наименьшая из наших бед.

— У нас проблемы. Двое отправились к констеблю. Уходи первым. Я покараулю.

Он не стал спорить, забросил ногу через борт, перебрался на колесо, стал по нему спускаться, ловко цепляясь за перекладины.

Щелчок взводимого курка я услышал прямо над ухом и поэтому решил действовать мудро — не предпринимать ничего, что сподвигло бы ловкача нажать на спусковой крючок.

— Повернись, — сказал он мне.

Я сделал, что было велено, уставившись на бородатого контрабандиста. Тот повел револьвером, указывая за борт:

— И своему дружку скажи, чтобы выби…

Небо над головой треснуло, и я по привычке бросился ничком на землю, когда возле уха взвизгнуло. Человека снесло с места, точно в него врезалась кувалда. Впрочем, так и было. Дульная энергия «Канарейки» больше шестидесяти килоджоулей, и когда пуля, в двадцать четыре раза более мощная, чем обычная винтовочная, влетает в человека, от того остается не слишком много целых частей.

Оторванная рука упала недалеко от меня, с таким стуком, словно кто-то бросил камень.

— Билли, проваливай! — крикнул я, видя, что в мою сторону бегут сразу двое и у одного из них в руках мерзкая «Швейная машинка» — армейский пистолет-пулемет с дисковым магазином.

Кто-то спешил на шум из трюма, карабкаясь по лестнице, но я солдатиком нырнул в кроличью нору за секунду до того, как раздалось стрекотание автомата, обеими ногами врезавшись человеку в голову.

Он с воплем сверзился вниз, и я упал на эту «подушку». Не церемонясь, успокоил его апперкотом и откатился от дыры как можно дальше, на случай если сверху начнут стрелять.

Под боком взревело, кто-то переключил рычаги двигателя с холостого на рабочий режим, и пароход совсем не плавно дернулся, начав движение.

Просто превосходно.

Длинная очередь, которую пустили вниз, изрешетила не меня, а пребывавшего в отключке контрабандиста. Затем сухо лязгнул затвор — у стрелка закончились патроны. Я не стал ждать, когда он поменяет магазин, и бросился по плохо освещенному коридору вперед.

Где-то на носу должен был быть другой выход, и если мне повезет…

Свою мысль я не закончил, так как проем загородила фигура. Я успел первым, и две пули успокоили человека с дробовиком. Плечом толкнул ближайшую дверь, оказался в машинном отделении, понял, что ошибся и с парой кочегаров, а также теми, кто следит за шагом двигателя, мне не справиться, выскочил назад, прежде чем они опомнились.

Грубо говоря, я метался, как мышь, загнанная в западню. Один сунулся следом за мной, получил пулю в ногу, и это обстоятельство остановило других от поспешных действий.

— Живым! Убью всех! Только живым! — услышал я голос Ингрема за спиной.

Я решил переть вперед, раз уж позади собралось столько желающих провести со мной милую беседу. Вновь кто-то высунулся из-за угла, я выстрелил, но не попал, и человек скрылся. Из брошенного под ногами ящика с инструментами левой рукой подхватил длинный гаечный ключ.

Коридор заканчивался — я пробежал через весь корабль и оказался возле носового трюма. Дверь была приоткрыта, так что я юркнул туда, повернул запор и заблокировал ее гаечным ключом.

Здесь царил мрак, на дальней стене тускло горел электрический фонарь, практически не дававший света. Я понимал, что надо пошевеливаться, в носовой трюм должен был быть еще по меньшей мере один спуск — тот, через который сюда отправляли грузы.

Рукоятка на двери дернулась, стукнулась о рычаг. Тут же последовал удар, а затем тишина. Что же. Следует торопиться, прежде чем мышеловка захлопнется и они добегут до другого выхода.

Из-за тусклого света я не сразу заметил женщину. Она сидела на табурете, закинув ногу на ногу, и, опираясь спиной на массивный деревянный ящик, с интересом рассматривала меня.

Дама была не вооружена, но, поняв, кто передо мной, я направил пистолет ей прямо в лоб.

Невысокая и хрупкая, прическа «фокстрот» [Короткая стрижка с острыми «перьями» на висках.] совершенно не подходила для искирского лица — слишком тонкие губы, слабые скулы и раскосые темные глаза. Впрочем, для своего народа она была вполне красива. И улыбка у нее казалась милой, хотя меня и не тронула.

Одета по моде моей страны — повседневное платье из льна, с высоким воротником-стойкой и буфами на плечах. Вкуса древесного угля, невыразительное. Под ним угадывался корсет, а в складках подола можно было спрятать… ну, например искирский клинок.

В правой руке она держала изящный тонкий нефритовый мундштук с незажженной папиросой.

— Дадите даме огоньку? — Ее голос прозвучал насмешливо, и я отметил, как чисто она говорит на моем языке.

— Бросил.

— А как же «папиросы для джентльмена и спортсмена»? — Незнакомка процитировала рекламу, которую частенько печатали в газетах, а затем указала мундштуком на мое оружие: — Вам доставляет удовольствие пугать женщину?

— Женщину? Нет. Искирку? Считайте это превентивной мерой.

Ее красивые брови чуть сдвинулись, но сама она не пошевелилась.

— Не любите мой народ?

— Чему я успел научиться за время войны, так это умению не недооценивать искиров.

— Лестно слышать. Вы позволите? — Она опустила руку вниз, чиркнула спичкой о каблук, закурила, выпустила дым из ноздрей, все так же не сводя с меня темных глаз. — Я всегда считала мужчин Королевства более смелыми. Своих женщин вы тоже опасаетесь?

— Только если они из Штаба оборонной разведки [Штаб оборонной разведки, или разведка Флота (Умигаме) — военная разведка искиров, символом которой является морская черепашка.].

Она одарила меня улыбкой.

— Превосходно, мистер Шелби. — Это «случайно» брошенное «мистер Шелби» говорило слишком о большом количестве неприятностей, которые крутились надо мной. — Что же меня выдало?

— Вы не похожи на человека, решившего купить у контрабандистов пару ящиков виски. А труп мистера Хенстриджа и сфера его деятельности… складываются в интересную картину. — Я не улыбнулся, сделав шаг в сторону.

Она вздохнула, описав мундштуком в воздухе круг:

— Оставайтесь на месте, пожалуйста, мистер Шелби.

Ее слова прозвучали быстро, и тут же проступил акцент — буквы «р» практически не было слышно, так мягко и невыразительно та звучала.

Я не собирался болтать с ней до рассвета. Помощь в трюм могла подоспеть в любую минуту, поэтому взвел курок:

— К сожалению, мне придется отклонить ваше любезное предложение. Я спешу.

— Как только вы перескажете мне ваш разговор с ученым и отдадите то, что он оставил вам на хранение, мы расстанемся.

— Идите к черту, любезная.

Она встала и, видя, как напрягся мой палец на спусковом крючке, осторожно затушила папиросу о ящик за своей спиной, возвышавшийся над ней точно гора.

— Мистер Шелби, — тихо произнесла она. — Вы волей или неволей вмешались в большую игру. Я предлагаю вам возможность легко и просто выйти из нее. Будьте разумным человеком. Вы хороший детектив, вот и играйте в него. Спасайте похищенных детей и племянниц. Отступите от политики и мотории. Это грязные дела.

— Я так и поступил. Мое нахождение здесь — звено в цепи досадных случайностей. А теперь я уйду и забуду, что видел вас. Как и то, что вы разгромили мою квартиру.

Тень шептала мне на ухо, что стоит ее убить. Вот прямо сейчас.

— Вы ошибаетесь, — ровно ответила искирка. — Никто из нанятых мною людей не причастен к тому, о чем вы говорите.

Я стал обходить ее и ящик, а она, больше не улыбаясь, произнесла с угрозой в голосе:

— Мистер Шелби, вы вынуждаете меня…

Наверху, на палубе, загудел «ревун», который перекрыл даже шум работающих машин корабля, а затем это корыто дернулось, точно норовистая лошадка. Что означало одно — двигателю дан полный ход и мы от кого-то убегаем. И этот кто-то, напугавший самого Ингрема, мог быть лишь речной полицией Грейвплейса.

Она прыгнула, и я нажал на спусковой крючок. «Стук» громыхнул, но пуля вместо того, чтобы оставить дырку у нее во лбу, врезалась в ящик, расщепив внешнюю доску.

Эта дамочка, надо отдать ей должное, перемешалась точно призрак. Впрочем, не поручусь, что она им не была. У меня перед глазами мелькнул внезапно длинный черный локон, и вот она уже в дальней части трюма, под фонарем. Ее силуэт все время дрожал и раздваивался, как в новомодном, но плохо отлаженном кино, а волосы, теперь достающие до пят, развевались от невидимого ветра.

Человек видит лишь то зло, которое есть в нем самом. И сейчас я увидел его предостаточно. Словно в зеркало заглянул. И отражение мне совершенно не понравилось.

Я не стал стрелять. Просто был не уверен, что справлюсь с кадзе [Кадзе (искир.) — или ведьма. В данном случае самоназвание.]. Она убегала, и мне не хотелось, чтобы я стал тем поводом, который заставил бы ее задержаться. И… вернуться. Лучшее, что можно сказать о кадзе, — это то, что те находятся как можно дальше от вас. Во время войны они были нашей самой большой головной болью.

Шпионка оглянулась на меня в последний раз, и ее улыбка мне не понравилась. А затем я остался в трюме один.

На целую долгую секунду.

Тяжелая стенка ящика медленно начала падать, все больше и больше ускоряясь, а затем с грохотом рухнула на пол. Мой глаз даже не успел заметить, когда искирка выбила крепления. Мрак внутри этой коробки зашевелился, зашуршала ткань, и некто, пригнувшись, осторожно выбрался наружу, с непривычки щурясь на свет.

Он был выше меня на полтора ярда, с волосами вкуса пряного карри, с бледным лицом, на котором совершенно неестественно смотрелась конопатость. Это человеческое лицо, должно быть, многих пугало до истерики. Оно казалось странным и чужеродным на нелепом, огромном, чудовищном теле.

Две руки у него были обычными, третья, росшая прямо из грудной клетки, — длинной и узловатой. Контаги опирался на нее, точно на дополнительную ногу. Никакой одежды, серая, похожая на ткань кожа мягко шуршала, свисая с тела лохмотьями.

Моя спина стала мокрой от пота, а воротник сорочки впился в шею. Я начал медленно отступать назад, надеясь, что он придет в себя от сна не так уж и быстро. Уж лучше люди Ингрема, чем это.

Когда-то он был здоровым и крепким малым, судя по лицу — откуда-то из самых низов. Но то, что сделала мотория, уже нельзя назвать человеком.

Глаза у него оказались желтоватые, с множеством выступивших сосудов, и он смотрел на меня несколько мгновений, словно не понимая, откуда рядом с ним мог взяться человек, а затем его рот издал звук — совершенно глупое, высокое курлыканье.

Возможно, в другой ситуации это прозвучало бы очень смешно. Но не когда перед тобой людоед с примитивнейшим набором инстинктов.

Он шагнул ко мне, и мой «Стук» опустошил остаток обоймы. Промахнулся я лишь раз, из-за спешки, но четыре попадания совсем не остановили контаги. Только раззадорили, и его сонливость пропала. Средняя рука внезапно метнулась ко мне, словно плеть, так что пришлось отскочить в сторону, а затем отбежать за ящик, чтобы он не прижал меня в угол.

Я поменял обойму, взяв на этот раз ту, что была заряжена патронами с экспансивными пулями. Стрелять не стал, бросился к двери, через которую ушла женщина. Знал, что шанс выбраться здесь небольшой, но попытаться стоило.

Пока я силился повернуть запорный рычаг, отметил про себя, что двигатель и не думал переходить на холостой ход. Контрабандисты, связавшиеся с искиркой, явно не планировали останавливаться и сдаваться на милость штурмовой бригады речной полиции.

Дверь была заблокирована. Я повернулся к контаги, довольно быстро шагающему в мою сторону. Шел он вразвалочку, точно пьяный, и курлыкал как ненормальный.

Не раз и не два я видел на фронте, что делает с человеком экспансивная пуля. Она остановит любого. Даже фанатика. Даже придурка под опиумом и серым порошком. Именно для этого ее и создал один из наших пехотных офицеров во время войны за независимость Карской колонии. Так что я надеялся на эффект, и у меня были на это все основания.

Действительность же оказалась куда более неприятной. Я неплохо стреляю, так что с такого расстояния выбил девять из девяти. Четыре пули угодили ему в грудную клетку, лопнув в ней свинцовыми осколками, разлетевшись во все стороны ничуть не хуже шрапнели. Каждая заставляла его пошатываться, но с ног не валила.

Я сменил тактику, и три полностью разворотили его правое колено, выставив на обозрение осколки костей вкуса сахара. Контаги словно и не заметил такой потери — стал использовать третью руку для передвижения. Боли он, судя по всему, просто не чувствовал и сейчас его интересовал лишь я.

А точнее, мое мясо.

Две последние пули попали в голову, развалили часть черепа вместе с правым глазом, оставив после себя кровавые ошметки. Он наконец-то упал, заливая все скудной, темной в свете единственного фонаря кровью.

Надо сказать, что я потерял свое хладнокровие на какие-то секунды, поэтому не сразу понял, что обойма опустошена, но я продолжаю нажимать на спусковой крючок.

— Будь я проклят. — Я зарядил последнюю обойму. — Будь я проклят!

Тень, крутившаяся на ящике и спрятавшаяся сразу после того, как я посмотрел в ее сторону, вполне доказывала, что с этим пожеланием кое-кто давно уже запоздал.

На голове контаги, на месте раны, начал надуваться кровавый пузырь. Мне чудилось, что тот поет мне песню, и во рту появился неприятный цвет. Сперва он был с вишню, затем со сливу, потом раздулся до размера арбуза и лопнул, раскидывая красные капли во все стороны.

Контаги внезапно громко булькнул, а затем неловко прыгнул, обрушившись рядом, и тут же едва не схватил меня всеми тремя руками. В итоге его пальцы чуть-чуть разминулись с моим голеностопом. Я подскочил, перемахивая через длинную клешню, всадив ему в спину еще три пули.

Он сбил меня прямо в воздухе, словно дикий кот, ловящий пролетающего над ним воробья. Удар был серьезный, подобные я получал только на ринге. Пистолет улетел в одну сторону, я в другую. В глазах стало темно, в ушах звенело, и все кружилось, хоть лежи и не вставай.

Но я совершил подвиг. Поднялся на четвереньки, словно собака. Мой противник был в крови, и, судя по всему, это обстоятельство его не пугало точно так же, как отсутствие половины башки. То, что я с ним сделал, могло бы убить и слона, но не его.

Контаги должен был сдохнуть. Если не сейчас, то минут через пять. Вот только беда в том, что до этого прекрасного момента он разорвет меня на куски.

Несмотря на продолжающийся в ушах звон, я бросился обратно, к первой двери, дорога к которой теперь была открыта. Рванул на себя гаечный ключ, повернул рычаг, толкнул плечом и вывалился в пустой коридор. Но мой «друг», словно чувствуя, что еда уходит от него, ускорился, с трудом пролез через проем, закрыв телом все пространство и пачкая стены кровью.

За ним кралась тень. Я увидел белый, мертвый глаз, и в нем плясала насмешка. Она знала. Знала, как можно остановить контаги. А раз знала она, то и я.

Я посмотрел на израненное чудовище, глубоко вздохнул, ощущая в груди дрожание и как жар растекается по сосудам, захватывая мою голову. Не имело смысла больше сдерживаться. Не сейчас. И если в итоге случится то, что рано или поздно происходит со всеми нами, то… ну и черт с ним. В данный момент у меня есть серьезный повод, и если мне суждено встретить предвестника во всем его «великолепии», то я не стану жалеть о сделанном.

Это было легко. Как в тот, первый раз. Острый раскаленный еж в пищеводе причинял боль, и я выплюнул его. Исторг из себя, словно дворовый пес отравленный кусок мяса. Я знал, что увижу на ладони — семечко вкуса риертского мармелада. Пурпурное, если быть точным. Полупрозрачное, нежное, воздушное, сотканное из газа и обжигающе горячее. Его не видел никто, кроме меня, но зато цветок, рожденный из этого семечка, не заметить было невозможно.

Я швырнул его в контаги, и оно с низким гулом, оставляя за собой выжженный воздух, врезалось в это мерзкое, окровавленное тело и с грохотом развалилось. Огонь плеснул на металлические стены, саламандрами рванул по потолку, прогоняя любые намеки на тени, отрезая тихий монотонный шепот предвестников. Полностью изгоняя их, даруя благостную тишину моей голове.

Если ад и существовал, то там было похолоднее, чем здесь.

Огонь преследовал меня, и я бежал прочь, обгоняя его всего лишь на шаг, ощущая жар сквозь одежду, словно ее не было. Для меня он так же опасен, как и для превратившегося в головешки мутанта. Пламя не знает жалости, и ему плевать даже на того, кто его породил. Им властвуют лишь два желания: пожирать и расти.

На этот раз я, кажется, превзошел сам себя. Слишком вымотался, слишком долго сдерживался, но огонь точно озверел. Я просто залетел на трап и выскочил на палубу, словно пробка из бутылки с шампанским.

В два прыжка оказался возле борта и очень неизящно сиганул вниз. В холодную, темную, ненавистную, но спасительную воду Туида. Подальше от гибнущей «Мандрагоры».

Глава четвертая
РЕЙС ТРИДЦАТЬ ДРОБЬ ВОСЕМЬ

— Красный. Это красный, — прошептал я едва слышно.

Я находился в роскошной столовой, глядя на скатерть на моем круглом столике и оббитые бархатом стулья. Еще красным была клюква в мороженом дамы, сидящей по соседству, а также мундир у полковника артиллерии, прошедшего по прогулочной галерее, отделенной от столовой стеклянной перегородкой.

Мир тонул в красках. Он был перенасыщен ими, как кровь наркомана запрещенными веществами. Каждый цвет взрывался в моей голове бесконечным количеством оттенков. Целый спектр мерцал у меня перед глазами. Калейдоскоп, который я старался собрать со всей возможной осторожностью.

Пытался найти их все. Увидеть. И назвать. Не так, как обычно у меня получалось, — вкусами, а их истинными именами.

Именами цвета.

Это был якорь для моего мозга, освободившегося от долгой самоизоляции. Прекрасный способ держать себя под контролем, не сойти с ума и не казаться окружающим опьяневшим полудурком.

Опьяневшим от красок.

Алый. Как кровь. Кораллы на шее дамы, лакомящейся мороженым. Это красиво. Завораживающий цвет. Самый лучший. Жаль, что редко я вижу его таким.

Васильковый. Платье той чудесной девушки с каштановыми кудрями, которая так привлекает полковника. Но она его не замечает, все ее внимание сосредоточено на взятой из библиотеки книжке с лимонно-желтой обложкой. Новый любовный роман какого-то автора из Республики.

Колонны здесь были из алюминия и сверкали зеркальным серебром. Им вторил рояль, сделанный из точно такого же материала. Его крышка, обтянутая свиной кожей, черная, точно южная ночь.

Завтрак подходил к концу, и тапер играл легкую мелодию. Что-то классическое, но, признаюсь честно, мое понимание этой музыки, в отличие от присутствующих на палубе «А», было отнюдь не идеальным.

Синий. Бархат ковра и тюль на скошенных панорамных окнах.

Нежно-голубой. Обои. На них многочисленные рисунки. В этой столовой — изображения самых известных дирижаблей последнего десятилетия, совершавших рейсы на континент алавитов и в Конфедерацию Отцов Основателей.

Конец ознакомительного фрагмента