Брайан Ламли - Исчадие ветров (Титус Кроу - 2)

БРАЙАН ЛАМЛИ

ИСЧАДИЕ ВЕТРОВ

ПРЕДИСЛОВИЕ УИНГЕЙТА ПИЗЛИ, ПРОФЕССОРА МИСКАТОНИКСКОГО УНИВЕРСИТЕТА, ДИРЕКТОРА ФОНДА УИЛМАРТА

В 1966 г. Фонд Уилмарта принял на службу чрезвычайно одаренного телепата, человека, способного подстраивать свое сознание под случайные отзвуки БКК — Богов Круга Ктулху — и находить в «услышанном» какой-то смысл. Звали его Хэнк Силберхатт — рослый светло-русый техасец, прирожденный авантюрист, если не сказать сорвиголова.

За несколько лет до поступления в Фонд он потерял двоюродного брата — тот бесследно исчез в ледяных просторах Северной Канады. История была прямо-таки мистическая: во время совершенно неожиданного резкого и небывало сильного похолодания государственная исследовательская экспедиция в составе шести человек «утратила всякую связь с цивилизованным миром». Силберхатт поступил работать в Фонд. Там он узнан кое-что о БКК, и его посетило озарение: кузен исчез именно в то время, когда происходили странные волнения в канадских городах-музеях и туристских лагерях, и все это, в свою очередь, совпало с необычно напряженной кульминацией пятилетнего цикла праздников эзотерических религий, которые, как было доподлинно известно, практиковали местные индейцы и живущие севернее эскимосы.

Его интерес к Итакве — одному из БКК, ужасному духу воздуха (вернее будет сказать, не просто интерес, а одержимость), наряду с очень успешным участием в главной теме Фонда, и подтолкнул меня к тому, чтобы предложить ему анализ и обобщение информации об этом мифическом обитателе арктических снегов, а потом и собственное исследование в Канаде, на периферии владений Шагающего с Ветрами и к северу от полярного круга, непосредственно в заснеженных землях.

Силберхатт ухватился за выпавшую возможность и очень скоро представил мне огромное и подробнейшее, достойное знаменитого Чарльза Форта [Форт, Чарльз (1874–1932) — американский исследователь «непознанного», составитель справочников по сенсациям, публицист, предтеча современного уфологического движения.], досье, где перечислялось множество фактов, различных событий и происшествий, несомненно связанных с чудовищным созданием, известным как Итаква, или Тварь, Шагающая с Ветрами. Я был просто потрясен тем. что он сумел в одиночку, за очень короткий срок, усвоить громадный массив информации, значительную часть которой прежде никто не замечал, не считал относящейся к делу, и лишь потом понял, что Шагающий с Ветрами представлял для него совершенно исключительный интерес.

Хэнк Силберхатт был веселым и легким в общении человеком, но как только речь заходила об элементалях воздуха, эскимосских легендах или циклах злокозненного влияния БКК. его лицо каменело, а глаза напряженно прищуривались. Он был техасцем и, как всякий техасец, гордился своим происхождением, но его двоюродный брат погиб в белых просторах арктических владений Итаквы. Что тут еще объяснять?

Теперь, вспоминая задним числом, что я тогда знал о Силберхатте, я думаю, что, может быть, не следовало поручать ему выслеживание Снежной Твари. Чтобы иметь дело с подобными ужасами, необходимо крайнее хладнокровие, а ведь техасцу, чтобы слететь с катушек, много не надо. Но Силберхатт был человеком сильным, весьма умным, преданным делу и обладал большими телепатическими способностями, что заметно повышало шансы на то, что ему удастся справиться с задачей и сопровождающими ее трудностями. Во всяком случае, так я думал.

В общем, сложилось так, что я улетел в Турцию — там, в Денизли, предстояли кое-какие работы, — а Силберхатт готовился к авиаразведке в Заполярье, вернее, в районе полярного круга, от Берингова пролива до Баффиновой земли. Эта разведка была нужна ему, по его собственным словам, «чтобы почувствовать все это, взглянуть на ледяные пустыни с высоты, увидеть их, как их могла бы видеть большая птица — или Тварь, Шагающая с Ветрами!».

Конечно же, в планах у него было гораздо больше. Он предполагал совершить до начата весенних оттепелей ряд тяжелых пеших поисков, маршруты которых нужно было подготовить с воздуха. Одна из пеших экспедиций должна была пройти через хребет Брукс, северо-западнее расположенного на самом полярном круге Форт-Юкона, другой предстояло охватить обширный район к северу от Большого Медвежьего озера, а один, очень сложный, должен был провести техасскую команду через горы Маккензи в Аклавик.

Все это должно было стать не столько широкомасштабным наступлением на Снежную Тварь, сколько помочь техасской группе акклиматизироваться в здешних условиях. К тем местам, где присутствие Итаквы не раз весомо проявлялось в прошлом — и, без сомнения, еще не раз проявится в будущем, — группа должна была обратиться позднее, когда ее участники наберут форму и окажутся в состоянии выжить в суровых испытаниях, намеченных Силберхаттом.

У намеченной авиаразведки был еще один, третий и, пожалуй, самый важный предлог: Силберхатт намеревался, используя свои способности телепата, прощупать обстановку в местах, связанных с местными религиозными культами и сектами. На север чуть ли не массово двигались приезжие из самых разных мест, причем никто из них не мог или не хотел внятно объяснить, что ему там нужно; среди почти не затронутых цивилизацией жителей этой громадной территории ходили слухи о «Великом пришествии», доходившие через внедренных в ключевые точки агентов Фонда и до Мискатоника.

Вот едва ли не все, что я знал о первоначальном плане кампании против Итаквы, затеянной Хэнком Силберхаттом. Я был полностью занят в Денизли, и потому все руководство проектом «Шагающий с Ветрами» оказалось в руках Хэнка. Я лишь просил его постоянно держать меня в курсе событий.

Тут я должен сообщить кое-что о Хуаните Альварес. Перед тем как приступить к проекту «Шагающий с Ветрами», Силберхатт в отпуске посетил Мексику. С Хуанитой — молодой, одинокой, прекрасно образованной, чрезвычайно независимой, говорящей без малейшего акцента на четырех языках и, помимо всего прочего, способной к телепатии! — он познакомился в Монтеррее, где она работала переводчицей в международной компании. Но у Хуаниты была одна необычная особенность: ее телепатический талант тоже был уникальным, но совсем по-другому, нежели у Силберхатта. Она могла связываться только и исключительно с ним. В Мискатонике ее подвергли всеобъемлющим испытаниям и так и остались в растерянности перед этой загадкой, сбившей с толку всех специалистов. Ее мыслепередачи мог принимать только Хэнк Силберхатт, она же, в свою очередь, только его мыслепередачи. Можно было подумать, что при их первой случайной встрече в Монтеррее Хэнк заронил в ее сознание искру, нечто такое, что обнаружило и оформило уникальную эмпатическую связь с его собственным уникальным талантом. Они встретились — и поняли. Вот и все. Хэнк же, конечно, понял и то, что для Фонда это будет чрезвычайно ценным приобретением, поскольку очень мало кто из нашего телепатического братства был по-настоящему способен поддерживать устойчивую связь с кем-либо еще, да и то по большей части они улавливали только неясные и трудно поддающиеся истолкованию ментальные образы. Да и не ставилась перед ними задача телепатического общения с людьми — они использовали свои таланты для того, чтобы обнаруживать происки затаившихся где-то в иных мирах БКК и их миньонов, — а вот в случае Хэнка Силберхатта и Хуаниты Альварес обнаружилась самая настоящая ментальная связь.

Так что мискатоникские теоретики и практики телепатии не на шутку расстроились, когда Хэнк взялся за новую тему, и еще больше, когда он через несколько месяцев покинул Аркхем и отправился со своей группой в Эдмонтон, чтобы создать там базу проекта. В его отсутствие им волей-неволей пришлось забросить свои попытки разобраться в том, почему же Хэнк и Хуанита такие необычные. Хэнк, со своей стороны, напомнил им, что он вовсе не будет в полной недосягаемости — если очень понадобится, они смогут связаться с ним через Хуаниту. Конечно, профессора предпочли держать этот телепатический тандем в лаборатории и исследовать в контролируемой обстановке.

Но им пришлось ограничиться девушкой, а ее alter ego (именно так они воспринимали друг дружку, хотя их не связывали между собой никакие другие отношения, даже романтические) отправился в Канаду, на величайшее приключение всей своей жизни. В следующие несколько дней специалисты Фонда по телепатии не могли, как ни старались, добиться от девушки никакой информации. Во всем остальном, что не касалось ее способности связываться с техасцем по собственному желанию пли постороннему требованию, она была, в телепатическом отношении, глухой, немой и слепой.

Вот так обстояли дела на 22 января, когда мне сообщили из Мискатоника, что самолет Хэнка пропал где-то над горами Маккензи. Несчастный случай? А затем от Хуаниты Альварес пришло пространное письмо, подтвердившее и дополнившее ранее полученное известие. Ниже приводится выдержка из письма осиротевшего alter ego Хэнка Силберхатта. непосредственно повествующая о случившемся:

«Его вызов, словно звонок будильника, вырвал меня из кошмарного сновидения, которое я так и не смогла толком вспомнить, но реальность оказалась хуже любого кошмара. Было около 9.15 утра, а я очень поздно заснула. Впрочем, почувствовав его в своем сознании, я тут же полностью пробудилась.

«Хэнк, — отозвалась я, обратившись к нему не только мысленно, но и в голос, — что случилось?»

«Хуанита! — ответил он. — Лови все, ничего не упускай!» А потом он просто открыл для меня свое сознание, чтобы я видела все, все, что происходило…

…Самолет шел низко, пробираясь под нижней кромкой вспученной черной тучи; видимо, пилот старался удержать самолет между непроглядной бурной тьмой и белыми горными пиками, стремглав проносившимися по обе стороны. Самолет же, дергаясь, раскачиваясь в бешеных порывах ветра, брыкался и сопротивлялся пилоту, словно дикий зверь. Посреди всего этого Хэнк начал рассказывать мне свою историю:

«Хуанита, мы наши его — Итакву, Шагающего с Ветрами — сегодня, во время первого же вылета. Это получилось не случайно; да, мы искали его, но и он, совершенно определенно, искал нас. Или, по крайней мере, меня, и без труда меня выследил. Мы почувствовали это — невероятную, фантастическую тягу, когда вышли на координаты примерно 63° широты и 127° долготы.

…Каким же глупцом я был, когда решил гоняться за Снежной Тварью в небе, в ее стихии! Все древние домыслы о том, что Итаква заперт за полярным кругом, можно смело выбрасывать. Да, он на Крайнем Севере, но у нас есть неопровержимые свидетельства того, что он может выбираться на юг аж до Северной Манитобы и…».

Тут он внезапно умолк, чтобы я лучше видела то, что находилось у него перед глазами. В нескольких милях перед мчавшимся вперед самолетом белые пики возносились к бурлящим тучам. Пилот боролся с ручкой и педалями, пытался приподнять нос самолета к кипевшему наверху котлу, но ветер определенно дул с высоты, давил на крылья терявшего силы самолета и толкал его к хищным ледяным горным вершинам. Хэнк понимал, что произойдет — что должно произойти, — и его мысленный рассказ, в котором он рассказывал мне о том, что было до… до…

«Мы находились где-то между Доусоном и Норман-Уэлсом и вдруг увидели его — огромное пятно в небе, похожее на замерзший клуб дыма, гигантский и имевший отдаленное сходство с человеком; чудовище, точь-в-точь такое, как оно было описано в манускрипте Лоутона, но одно дело читать, а другое — видеть своими глазами…

Потом небо потемнело — кажется, за считаные секунды, — совершенно ниоткуда собрались черные тучи, и он прошлепал по ветру своими огромными широко расставленными ногами и исчез в облаках. Но прежде чем он полностью скрылся, его ужасное лицо показалось из туч и посмотрело на нас карминово-красными звездами, больше всего похожими на дыры, ведущие прямо в ад!

Хуанита! Смотри!»

И снова сознание Хэнка раскрылось для меня, чтобы я увидела то же самое, что в тот момент видел он сам, чтобы позволить мне визуально воспринять его ощущение. Сознаюсь, что без этого я вполне могла бы обойтись — Тварь, Шагающая с Ветрами, вернулась. Я читала кое-что об Итакве, а Хэнк очень много рассказывал. В легенде говорится о нечистом проклятии — увидевший Итакву обречен, потому что увидеть его — значит узнать о том, что тебе суждено рано или поздно стать его жертвой. Что касается меня, то, думаю, ждать недолго. Я не могу сомкнуть глаз без того, чтобы передо мной не явилось жуткое видение Итаквы, всматривающегося сквозь мои глазные яблоки, заглядывающего в мои мысли, скребущего оболочку моей памяти. Профессор Пизли, Итаква действительно чудовище, действительно «первородное зло», тварь, которая никогда не рождалась в этом мире и которую никогда не примет ни одна другая, ни одна здоровая вселенная.

Он — оно — было здесь, взгромоздилось на горный пик прямо перед отчаянно прыгавшим в воздухе самолетом, черная туша на фоне белого снега и голубого льда, заполнив собой все пространство между обледеневшей вершиной и корчащимся от боли небом, и излучаемая им чуждость была более ощутима, чем свет, излучаемый солнцем. Если слишком долго смотреть на солнце, оно выжжет глаза, но взгляд на эти карминовые дыры, заменяющие Итакве глаза… о, от этого шрамы остаются на самом сознании!

О, мне совсем не трудно поверить в действенность проклятия Итаквы. Там, в этих снеговых пустынях, лежит чуждый и малонаселенный мир. Увидев Шагающего с Ветрами, слабый, а впрочем, и сильный тоже, вполне может отправиться на его поиски — просто для того, чтобы доказать себе, что страшное видение было всего лишь видением, галлюцинацией, кошмаром. Но, возможно, жертвы влекла назад воля этого создания, его постгипнотические команды.

Профессор, такое вполне возможно, я это знаю. Да что там говорить, я прямо сейчас мысленно слышу эти приказы, почти как наяву! Но я сильна и понимаю природу этого жуткого влечения. Я могу совладать с ним. Так вот, оно, это чудовище, стояло передо мною. Протянув ручищи, оно схватило самолет, прежде чем он врезался в гору, поднесло его к себе, и серебристо-серые фюзеляж и крылья вспыхнули мерцающим красно-розовым в свете двух звезд, пылавших на его лице. Я видела это прямо через глаза Хэнка, пока он в последний миг не прервал передачу мне увиденного им. Но я продолжала читать его мысли. Видела и отчаяние, и холодную, но бессильную ярость, и ненависть. Я воспринимала все настолько четко, что полностью ощутила в своих руках пулемет, из которого Хэнк выпустил в рычащее темное чудовище огненную строчку трассеров, прошедшую, кажется, насквозь через его морду в нависшие наверху страшные тучи. Потом Хэнк отыскал прицелом глаз, и пули роем ядовитых пчел полетели прямо в его центр — и горстью искр высыпались из затылка непроглядно-темной башки! И тут чудовищная тварь запрокинула голову и расхохоталась, трясясь при этом от дьявольского ликования, но эта тряска почти сразу же перешла в жуткое, ненормальное, спазматическое дерганье полного безумия, резко сменившегося гневом, а затем совершенно маниакальной яростью… Я услышала его! До тех пор Шагающий с Ветрами не издавал ни звука, я даже решила было, что он немой, в буквальном смысле этого слова, а вот в ментальном?..

Профессор, мне объясняли, что телепатия это телепатия, а мысли это мысли, и я знакома с почти общепринятыми теориями, согласно которым, если телепат передает мысли, то они должны быть хоть частично понятны кому угодно. Это не так. Оппоненты — их очень мало — правы в том, что мысли совершенно чуждого существа будут нам совершенно непонятны. И несмотря на внешнее сходство с человеком, нет ничего более чуждого, чем Шагающий с Ветрами — я не в силах представить себе такого, — а его мысли… это нечто ужасное. Я думаю, что уловленное мною представляло некую совершенно чужеродную смесь из злорадного веселья и убийственной ярости, мутный поток, который, словно покрытое трещинами зеркало, телепатически отразило сознание Хэнка, но мысли самого Хэнка в этот последний миг доходили до меня с хрустальной ясностью. Он знал, что происходило, и я заранее предвидела, что он сейчас вышвырнет меня из своего сознания. И сопротивлялась, потому что хотела оставаться с ним и хоть чем-то помочь, если это будет в моих силах. О, конечно, Хэнк взял верх, но даже после того, как он вытолкнул меня из своих мыслей обратно в мою спальню в Мискатонике, я продолжала ощущать перегрузку, которую он испытывал, пока руки Итаквы поднимали самолет все выше, выше, в тучи и сквозь них — как ребенок поднимает камень, чтобы пустить его делать «блинчики» по воде, или мяч, чтобы стукнуть им оземь.

И напоследок Хэнк сказал: «Хуанита, расскажи…» И на этом все прервалось. В моем сознании не осталось ровным счетом ничего, вакуум, в который хлынуло мискатоникское утро — как будто разом распахнулись все двери и окна. Но даже зная, что все кончено, я взывала вслух к Хэнку, умоляла его вернуться, говорить со мною дальше, продолжала искать хоть малейшее эхо его телепатического голоса.

Но, профессор, это еще не все. Я уверена, что в самолете находилась и сестра Хэнка, Трейси Силберхатт. Не знаю, почему она там оказалась — ее не было в составе группы (больше того, я сомневаюсь в том, что она знала хоть что-то о его работе в Фонде Уилмарта), но в этом полете она, несомненно, участвовала. Она неотступно присутствовала в его сознании, он очень тревожился за нее…»

Хуанита была права — Трейси Силберхатт действительно находилась в самолете. Позднее, через четыре с лишним месяца, мы все же выяснили, как и почему она там оказалась, но к тому времени Хуанита, утратившая свою ценность в качестве телепата и сама не пожелавшая продолжать работу в Фонде, вернулась в Монтеррей. Воздушные и наземные поисковые группы прочесали область к северу от последнего установленного местонахождения Хэнка, но так ничего и не нашли; самолет словно исчез с лица земли. А потом, в конце мая, когда я был занят подготовкой собственной экспедиции на запад Австралии, в Большую Песчаную пустыню, Хуанита вернулась в Мискатоник. Мало того что она явилась совершенно неожиданно — ее облик переменился не в лучшую сторону. Она выглядела так, как будто не сомкнула глаз неделю. В явном смятении, она, увидев меня, кинулась мне на шею и принялась что-то истерически, сбивчиво бормотать. Несомненно, она пережила какое-то страшное потрясение. Я тут же распорядился дать ей успокоительное и отправить в кровать. Но, даже оглушенная препаратами, она продолжала твердить, что Хэнк жив — неизвестно где находится, но жив, — говорила о страшных ветрах, дующих между мирами, и о твари, которая разгуливает по этим ветрам и подчас уносит с собой в иные пространства жертвы, изловленные в каком-то мире и каком-то времени. Когда же действие успокоительного закончилось, специалисты университета установили, что она действительно находится в телепатическом контакте с кем-то, но, хотя им удалось определить наличие самого феномена, сказать, с кем именно она поддерживает связь, они не смогли. Оставалось одно: принять сказанное ею за истину.

Между прочим, именно тогда один из моих «провидцев» — у нас есть группа специалистов с обостренным психическим восприятием, нечто вроде средневековых медиумов и спиритов с очень хорошей естественно-научной подготовкой, — задал мне очень неожиданный вопрос. Остановив меня при случайной встрече в коридоре, он, как бы между делом, спросил меня, не был ли Хэнк Силберхатт астронавтом. При обычных обстоятельствах я бы просто посмеялся, но в тот раз у меня не было такого настроения, и я очень вежливо ответил, что нет, Силберхатт астронавтом никогда не был, и вообще, что это за странные и неуместные насмешки? Ответ я запомнил, наверно, навсегда: «Нет, профессор, это не насмешка и не пустая болтовня. Я ведь, как-никак, провидец. И вот что я вам скажу: могу поставить месячное жалованье, что с мисс Альварес пытается связаться именно Хэнк Силберхатт. И еще: то место, откуда он передает, находится не на Земле!»

Утром 3 июня Хуанита начала принимать очень четкую и ясную телепатическую передачу. Нижеследующее повествование, запечатлевшее в ее сознании события, которые происходили в неведомо каких участках пространства и времени, записано точь-в-точь так, каким было принято.

Часть первая
1. Ветер пустоты
(Записано под диктовку медиума Хуаниты Альварес)

Хуанита, я прошу у тебя прощения. Я понимаю, что ты можешь воспринять это сообщение как письмо от мертвеца и оно вышибет тебя из колеи. Но я пытаюсь дотянуться до тебя уже три месяца, с тех самых пор, как мы попали сюда, и… Говоришь,четыре месяца? Ну что ж. для меня кое-что прояснилось: значит, путь сюда занял у нас целый месяц. И весь этот месяц мы все были мертвы для мира, не считая Трейси, у которой был камень, и, конечно, бедняги Дика Селвея, нашего пилота. Мы были просто… да, мертвы. Хуанита, я вовсе не бесчувственный, но для нас эти три месяца оказались жуткими, просто адскими… Для кого — нас? Для Трейси, Джимми Франклина, Пола Уайта и меня. Ладно, Хуанита, тогда уж я, чтобы тебе было понятнее, вернусь назад, к тому моменту, когда прервал связь с тобой, решив, что Итаква сейчас разобьет наш самолет о склон горы…

О, я знал, что нам конец, в этом не было никаких сомнений. А эта проклятущая… штука!.. Он с первого же взгляда показался мне громадным — почти бесформенный, колеблющийся, как столб дыма, большой, как дом, — но стоило ему захотеть, и он начал… как бы сказать… разрастаться. Он быстро раздувался, когда ловил самолет черной, как ночь, ладонью с пятью пальцами, заканчивавшимися длинными и острыми птичьими когтями, и сила его была неимоверна. Я решил, что он сейчас раздавит нас, я отчетливо видел, как начали проминаться под его пальцами стенки фюзеляжа… А потом он поднял нас высоко над облаками и на мгновение замер в этой позе. Хуанита, сознаюсь, я зажмурился, стиснул зубы и начал молиться. А ведь я не сказать чтобы так уж часто молился…

И тут в меня вцепилась Трейси. Насмерть перепуганная, вся в слезах и соплях — прямо как в детстве. Она крепко обняла меня за шею, и я почувствовал между нами звездный камень. Я тогда не осознавал этого, но тварь, сграбаставшая самолет, несомненно прислушивалась и присматривалась к тому, что происходило в моей голове. Он заприметил образ звездного камня в моем сознании, всмотрелся в него на долю секунды — а потом отшвырнул его и полностью убрал свое сознание из моего. И только после этого я понял, что он побывал во мне. Я полагаю, ты уловила его мысли, когда он… смеялся, что ли?… перед тем как схватить самолет? Ну, а я за прошедшее с тех пор время убедился в том, что его мысли можно перехватить, только если он всерьез разгневан или, кстати, испуган. Но и тогда его мыслям трудно дать сколько-нибудь вразумительное толкование. И все же я каким-то образом узнал, что, когда этот зверь увидел в моем сознании звездный камень, он перепугался так, что аж оцепенел. И разъярился! Он рычал и скулил от безумного гнева и разочарования. Мне пришло в голову, что он не в состоянии разделаться с нами — во всяком случае, прямо сейчас, — и я впервые за все время работы в Фонде по-настоящему оценил силу этих пятиконечных звезд. Только подумать — тварь, способная расхаживать по ветрам, чудовище из иного мира, из бог знает каких бесконечностей пространства и времени — и маленький пятиконечный камешек из стоящей в Мискатонике муфельной печи связывает ему руки, не позволяет причинить нам вред. Вернее, сдерживает.

Нет, он не мог в тот момент сделать с нами что-то худшее, чем уже успел, но определенно не собирался так вот запросто дать нам уйти. А потом я сообразил, что Дик Селвей мертв. Он ударился головой о приборную панель, его обмякшее тело висело на ремнях, все было залито кровью. Но даже без него я, пожалуй, смог бы посадить самолет, если бы Итаква его выпустил. Такая мысль за какую-то секунду промелькнула в моем мозгу, но, полагаю, кошмар, находившийся рядом с нами, успел уловить и ее. И поступил совсем не так. Когда нас швырнуло высоко в небо, я отлетел от установленного в носу пулемета, и теперь Пол Уайт, наш провидец и фотограф, перехватываясь руками за что попало, добрался до пилотского кресла, пощупал пульс Дика Селвея, выругался, сдвинул тело и сам устроился за пулеметом. Он уже отснял все, что хотел, и теперь захотел чего-то другого. Джимми Франклин сидел на своем месте, за рацией, но ничего не слышал — вероятно, сорвало антенну. А Уайти принялся садить трассирующими очередями прямо в глаза Шагающего с Ветрами, но искры прошивали голову Итаквы, не причиняя ему никакого вреда, и живописным пунктиром уходили в пустоту.

А потом чудовище вместе с нами направилось прочь, оно рассекало арктические небеса все более и более широкими шагами, направляясь на север — и вверх! Снежные пустыни стремительно проваливались из-под самолета, ускорение нарастало, и меня вместе с Трейси, так и остававшейся в моих объятиях, прижало перегрузкой к стене фюзеляжа. Самолет резко накренился, Уайти швырнуло прочь от пулемета, он прокатился по иолу мимо нас прямо в хвост. Прежде чем потерять сознание, я все-таки умудрился соскрести лед с ближайшего окна и, выглянув наружу, явственно разглядел под темным небом, далеко внизу, изгиб земного шара. Да, Хуанита, иллюминаторы обледенели. Это началось сразу же после того, как Итаква схватил нас; лед быстро нарастал и внутри самолета, и снаружи, но мы совершенно не чувствовали холода. Холод был, но какой-то странный. Не просто минусовая арктическая температура, но единственная в своем роде стужа Итаквы и тех непостижимых путей, по которым он следовал. Обжигающий холод ветров, веющих между мирами. С этого мгновения и до тех пор, пока мы не очутились на заваленных обломками равнинах Бореи — под тремя огромными оспенными лунами, висящими над плато близ горизонта, навеки вмерзшими в беззвездное небо, — Уайти, Джимми и я пребывали без сознания. Да, получается, что целый месяц. Думаю, нечто вроде анабиоза. А Трейси — нет. О, поначалу она тоже лишилась чувств, но потом пришла в сознание, а мы все оставались в отключке. Никакого ускорения и вообще движения больше не ощущалось, так что она не знала, что именно происходило. Ей казалось, что мы лежим где-то в горах, снаружи доносились негромкие, но жутковатые то гул, то повизгивание, какие могли бы издавать ветры в разреженном высокогорном воздухе. Внутри самолета все было белым от инея, иллюминаторы заросли льдом, и в них нельзя было ровным счетом ничего разглядеть, наши тела тоже густо заиндевели, ни в одном из нас она не могла обнаружить ни искорки жизни. Бедное дитя, разве можно винить ее в том, что она сочла всех нас мертвыми! И все же ей в некоторой степени повезло: дверь самолета намертво замерзла, и Трейси, как ни старалась распахнуть ее, так и не смогла этого сделать. Только богу известно, что могло бы произойти, если бы у нее хватило на это сил! А когда Трейси поняла, что не может выбраться из самолета, она впала в панику и попыталась разбить остекление пилотской кабины. К счастью, в этом она тоже не преуспела, но зато отскребла кусочек стекла от льда. И выглянула. Хуанита, только представь себе: ты заперта, словно в гигантском холодильнике, в самолете, полном замерзших трупов, все время прислушиваешься к странному звуку, напоминающему свист ветра в сотнях отдаленных телеграфных проводов. Ты в полной мере ощущаешь въяве кошмарный сон, в котором ты одна, всеми потерянная, безысходно пойманная в ледяной могиле, затерянной где-то высоко в недоступных горах. А потом ты выглядываешь наружу и видишь, что какой бы ужасной тебе ни казалась твоя судьба несколько секунд назад, на самом деле все обстоит гораздо хуже. Потому что Итаква, Тварь, Шагающая с Ветрами, держит самолет в руке и смотрит своими звездными прорехами прямо на тебя! Странного вида звездные ряды — гиперпространственное измерение, где в межзвездных просторах бурлят и рокочут невообразимые течения, — и существо, исполненное совершенно чуждой энергии, находящее путь между звезд точно так же, как угорь находит нужное место в напичканных водорослями темных пустынях Саргассова моря. Но не только из-за внезапного страшного откровения она рухнула без чувств на обледенелый пол фюзеляжа. И не потому, что увидела в пугающей близи проносящиеся навстречу, похожие на многократно увеличенный метеоритный дождь безлунной летней ночью, немыслимые звезды, мимо которых мчался сквозь пустоту Итаква. Нет, ее поразило зрелище лика Шагающего с Ветрами. Его глаза, которые, казалось, словно сквозь марлю смотрели сквозь металлический корпус самолета прямо в душу Трейси. Потому что она чувствовала, что глаза на этом нечеловеческом лике видят ее, даже если окажутся закрытыми, и еще она почувствовала, что их внезапно заполнило все вожделение ада.

Вспоминая то, что рассказала мне Трейси, когда я, уже на Борее, вышел из анабиоза, я прихожу к мнению, что для Итаквы и тех, кого он несет с собою между звезд, время течет не так, как обычно. Не замедляется, как можно было бы ожидать, а, напротив, ускоряется. По нашим расчетам, мы пробыли на Борее три месяца, Землю мы покинули четыре месяца назад, но Трейси уверяла, что спала за все время путешествия всего три или четыре раза. Что касается меня — я не могу сказать ничего определенного. Я помню сны, в которых голова Трейси лежала на моей груди, ее ладони гладили мое лицо, а сама она, рыдая, рассказывала об ужасе, который увидела, выглянув в окно. Впрочем, я забегаю вперед. Лучше перескажу то, что рассказала мне Трейси.

Когда она очнулась, было темно — сползая по стене, она случайно зацепила выключатель освещения в кабине. Впрочем, все лампочки на приборной панели продолжали светиться, так что вполне можно было разглядеть кое-что внутри. Трейси решила не включать основной свет, чтобы поберечь аккумуляторы, и принялась делать себе сэндвич и кофе. Тогда-то она и заметила впервые, что, несмотря на лед и иней повсюду, в кабине вовсе не было невыносимого холода. А звездный камень у нее на шее был просто теплым. Перекусив и выпив горячего кофе, она почувствовала себя немного лучше, но все равно старалась держаться подальше от иллюминаторов и не думать о том, что происходило снаружи. И все это время она не испытывала ни ощущения свободного падения, ни каких-то иных физиологических феноменов, обязательно сопровождающих космический полет. Меня это привело к выводу, что Итаква перемещался не в пространстве, а междуизмерениями.

Потом Трейси заметила еще одну странность. С кружкой в руках она пересела на пол кабины, рядом со мною, и, допивая остатки кофе, увидела, что моя правая рука сдвинулась с места, оставив заметный след на заиндевевшем резиновом покрытии. У нее захватило дух. Неужели я жив? Нет, это невозможно! Я лежал на полу, белый, как снежинка, и казался твердым, как баранья туша в морозильнике. Но Трейси все же приложила ухо к моей груди и затаив дыхание слушала, пока не услышала, как стукнуло сердце. Только раз, а потом, через несколько секунд, еще раз. С этой минуты Трейси почти все оставшееся время, кроме перерывов, которые ей приходилось делать, чтобы хоть немного поспать, отчаянно пыталась вывести меня из этого странного ледяного сна. Не только меня, впрочем, но и Уайти, и Джимми. Джимми Франклина она попыталась напоить горячим кофе, отчего он лишился обваренной кожицы на нижней губе! Но все ее усилия оставались тщетными, и ей оставалось удовлетворяться сознанием того, что мы все же живы, хотя по всем признакам и всем законам бытия мы должны были быть покойниками. Разгадка, конечно, заключалась в звездных камнях из старинного Мнара, но она-то этого не знала. Кроме того камня, что висел у нее на шее, в самолете имелся еще один — он лежал в аптечке первой помощи. Этот камень принадлежал Полу Уайту. Если бы не камни, мы все неизбежно умерли бы. Только их наличие в самолете и вынудило Шагающего с Ветрами сдержать ярость. Древняя магия Старших Богов все еще действовала.

Уайти, как и я, впервые участвовал в настоящей операции Фонда Уилмарта и допустил ту же ошибку, что и я. Я никогда не относился к звездным камням серьезно, точно так же, как зеленый солдатик-салага посмеивается над пуленепробиваемым жилетом до тех пор, пока не увидит внутренности человека, развороченные пулей. Мое отношение к ним изменилось лишь после того, как я воочию увидел Тварь, Шагающую с Ветрами, и понял, на что она способна. Уайти, относившийся к инструкциям более серьезно, все же взял камень с собой, но решил, что надевать его на шею будет глупо, и сунул в аптечку — с глаз долой. Дик Селвей и Джимми Франклин, новички в работе с БКК даже по сравнению со мною и Уайти, вовсе не подумали взять камни с собой! А Трейси, знавшая о них — о звездных камнях — только то, что их нужно носить на шее, да и то напрочь забывшая об этом, оказалась моим выигрышным билетом, моей кроличьей лапкой на счастье. Собственно, из-за этого камня Трейси и оказалась в самолете. По чистой случайности она несколько дней провела с друзьями в Эдмонтоне как раз в то время, когда я готовился приступить к работе про проекту «Шагающий с Ветрами».

Накануне вылета я собрал компанию в гостях у других моих знакомых. Там я немного выпил и разговорился о том, чем занимался последние дни на аэродроме. На следующее утро, когда Пол Уайт заехал за мною, я забыл о звездном камне — оставил его в той комнате, где спал. Трейси нашла его. Она намеревалась в тот же день отправиться в дальний путь в Техас и решила заехать на аэродром и передать мне камень, и уже по дороге ей вздумалось подшутить надо мною. И Трейси. и отец уже давно гадали, что же представляет собой моя «правительственная» служба, и в тот день не смогла пересилить любопытства. В сложившейся ситуации она увидела шанс разобраться, что к чему.

Фонд выделил для моей группы отдаленный, запущенный, пыльный, обнесенный забором участок аэродрома с видавшей лучшие времена взлетной полосой. Но для нас все это вполне годилось: как-никак, мы летали отнюдь не на роскошном авиалайнере. У ворот круглосуточно стояла охрана; сейчас я вынужден признаться, что явно недостаточно проконсультировал ее. У меня не было никаких причин для тревоги, и уж конечно я не ожидал никаких подвохов со стороны Трейси. Она подъехала к воротам, сказала охраннику, кто она такая, показала ему звездный камень и сказала, что я забыл его, а без него мне нельзя лететь. Черт возьми, Трейси очень симпатичная девушка, вот она и пустила в ход свои чары. Охранник же не мог даже представить себе, что она затеяла, так что не стоит винить его за то, что он пустил ее на летное поле. Очень довольная тем, что ее план так успешно осуществляется, она поставила машину за ангаром и прокралась к нашему самолету Ошибиться здесь было трудно: он один стоял на полосе неподалеку от ангара. Дверь была открыта, она забралась в салон и притаилась в хвосте. Через некоторое время я и три остальных законных члена экипажа покинули нашу штаб-квартиру — сарайчик на другой стороне летного поля, — кинули снаряжение в джип, подъехали к самолету и загрузились. Трейси показалась лишь после того, как мы поднялись в воздух и ушли довольно далеко на север. И я, дурак, спустив пар, решил: пусть остается. Возвращение задержало бы работу на целый день, а моя команда горела нетерпением. Тем более что Трейси все равно не светило увидеть что-нибудь неположенное, верно? Таким вот образом она оказалась на борту самолета и, оглядываясь назад, я думаю, что это оказалось большой удачей для всех нас. Одному богу известно, как сложились бы наши судьбы, не будь ее с нами.

Но я, кажется, отвлекся.

После третьей или четвертой ночевки Трейси проснулась особенно встревоженная, раздраженная и с каким-то незнакомым ощущением, сильно отличавшимся от того волнения, которое она непрерывно испытывала все эти дни и которое полностью соответствовало тем обстоятельствам, в которых она очутилась. Она чувствовала, как ее словно тянуло к замерзшим иллюминаторам, она даже принялась соскребать лед с одного из них, но вскоре осознала, что она делает, — однако лишь после того, как в стекле начали проясняться зловещие формы ужасной фигуры, рассекавшей космические просторы. Тогда-то Трейси поняла, что влекущая ее сила и голос, звучавший в ее голове и настойчиво требовавший, чтобы она отогрела стекло до прозрачности, вовсе не ее собственные мысли, а телепатическое внушение от существа, которое неустанно тащило самолет и нас вместе с ним нельзя даже предположить куда. Итаква же, поняв, что она разгадала его действия, разгневался пуще прежнего. Он удвоил, учетверил усилия, пытаясь мысленно подчинить ее себе. Подходя против воли к окну, протягивая к нему теплые, трясущиеся, непослушные, как у зомби, руки, чтобы выполнить приказ, который отдал ей Шагающий с Ветрами, она явственно ощущала в своем сознании его нечеловеческое вожделение. Она хорошо понимала, чего он хочет: заставить ее склониться разумом, душой и телом, полностью и навсегда подчинить ее своей воле, истекающей из пылающих адским пламенем глазниц, которые мутно светились даже сквозь слишком, увы, тонкое заледенелое стекло. И совершенно инстинктивно, а может быть, от ужаса Трейси вскинула руки к груди, нащупала мою звезду-талисман и, не думая, что делает, прижала этот знак Старших богов к сердцу. И тут же Шагающий с Ветрами покинул ее сознание, отступил, содрогаясь и корчась, перед ненавистным ему символом могущества Добра, как корчилось бы перо, вспыхнувшее в огоньке свечи. Трейси же понятия не имела, почему вдруг магнетическая тяга, завладевшая было ее сознанием, ушла, оставив ее обессиленной, еле державшейся на ногах и почти ничего не соображавшей. Она лишь отметила про себя, что глаза за полупрозрачным окном загорелись еще яростнее, и, когда гнев Итаквы прорвался в конвульсивной дрожи, самолет затрясся сильнее и резче, как игрушка в руке слабоумного великана. На непослушных ногах она отступила от иллюминатора, и тряска самолета постепенно пошла на убыль.

Какое-то время она растерянно бродила по самолету, прислушивалась к устрашающе медленному биению сердца у каждого из нас и пытаясь устроить нас поудобнее. В конце концов у нее подвело живот от голода, и она решила сделать кофе и приготовить какую-нибудь еду. И только она собралась это сделать, как температура в самолете стала понижаться — за какую-то минуту простой холод превратился в мороз. Белые языки потянулись по полу и стенам от окон в носу и фюзеляже, снова полностью скрыв из виду тот ужас, что снаружи летел по ветрам пространства. Ледяные пальцы стремительно бежали по металлическим стенам, резиновому полу, оборудованию и неподвижным мужским телам. Это был не обычный холод, а жуткое состояние, привнесенное в самолет волей Итаквы. Оно не могло подействовать на Трейси, которую, неведомо для нее самой, защищал звездный символ Старших, висевший у нее на шее, и потому она лишь поспешила вытащить несколько одеял и укрыть ими наши неподвижные тела, лежавшие на полу, чтобы хоть как-то защитить нас от страшного холода. Сделав для нас все, что было возможно, она, изумленная и напуганная тем, что сама не чувствует холода, снова попыталась приготовить кофе, но выяснилось, что, несмотря на то что заряда в аккумуляторах все еще хватало, вода в чайнике намертво замерзла, а лед не собирался таять.

Лишь тогда, и совсем ненадолго, Трейси посетил соблазн сдаться. Она разрыдалась и, обливаясь слезами, вновь принялась тормошить меня в тщетной попытке разбудить. Иней рос прямо на глазах, все гуще затягивая фюзеляж изнутри и сверкая разными цветами в свете лампочек с панели управления. В конце концов, физически измотанная и опустошенная эмоционально, Трейси легла на пол рядом со мною, заползла под парку, которой я был укрыт, и прижала к себе мое холодное тело. Температура продолжала снижаться, и на приборной доске стали трескаться от холода стеклянные циферблаты и стекла ламп.

2. Мир Ветров
(Записано под диктовку медиума Хуаниты Альварес)

Когда Трейси очнулась, все ее кости ломило; на теле обнаружилась масса ушибов. В самолете все было перевернуто, зато — чудо из чудес! — все три «трупа» ворочались и почти в один голос стонали. Уж это-то я и сам могу подтвердить. Лично я стонал, это точно! Все мое тело опухло и жутко болело. Нас, определенно, здорово шарахнуло оземь. Дверь болталась на перекошенных петлях, один из иллюминаторов выбило чем-то изнутри — я думаю, одним из ящиков с боеприпасами: они были разбросаны по всему салону, некоторые разбились, и по полу валялись пулеметные ленты. В открытую дверь и разбитое окно с негромким шипением сыпался снег, уже успевший собраться в небольшие сугробы на наклонном полу. Нос самолета смотрел вниз, хвост был задран под углом в пятнадцать-двадцать градусов. Помню, я. с трудом, превозмогая боль, поднявшись на ноги, подумал, что высоко в горах Дальнего Севера должно быть ужасно холодно.

Потом нужно было отцепить от себя Трейси. С ней от радости случилась истерика, она бегала от меня к Уайти, потом к Джимми, потом снова ко мне, целовала нас, заливаясь слезами, и сбивчиво рассказывала о событиях последних дней, в которые я не сразу смог поверить. Впрочем, сориентировался я довольно быстро. Был я, кажется, цел — во всяком случае, никаких переломов, только синяки и ссадины; с Уайти вроде бы тоже все было в порядке, если не считать естественного при таких обстоятельствах потрясения. А вот у Джимми на лбу красовалась здоровенная шишка, и он никак не мог подняться на ноги. Поскольку стало ясно, что мы не собираемся не только умирать, но даже вновь терять сознание, Трейси настолько успокоилась, что вспомнила о кофе. Она дрожала, как лист на ветру; думаю, не столько от холода, сколько от нервного потрясения. Я кое-как прикрыл дверь и заткнул разбитый иллюминатор одеялом: по крайней мере, не так будет сквозить холодом. Сам я не чувствовал никакого дискомфорта, но кто знал, как шок мог сказаться на всех остальных? Для того чтобы хотя бы частично убедиться в истинности рассказа Трейси, хватило одного взгляда из двери. Мы определенно находились не в горах. Снаружи, под низкими облаками, лежала просторная белая равнина, испещренная то тут, то там странными по форме снежными наносами. Вдали я разглядел было что-то еще, похожее на… но тут повалил снег, сразу задернувший поле зрения белой пеленой. На душе у меня полегчало: хотя слова Трейси оборачивались стопроцентной правдой, к которой если и примешивались галлюцинации, кошмарные сновидения или лихорадочный бред, то не наполовину, а разве что самую малость, но Шагающего с Ветрами сейчас видно не было. И я надеялся, что он так и останется там, куда скрылся. Но почему мне не было холодно? Одеяло, висевшее на иллюминаторе, сразу же схватилось морозом и сделалось таким же твердым, как и металл корпуса, Трейси трясло так, что, казалось, она вот-вот разлетится на части. Я заметил, что и Уайти, и Джимми, как и я, не ощущают неудобств, и сразу же в голове у меня зашевелились отрывки из многочисленных материалов об Итакве, прочитанных мною. Шагающий с Ветрами мог менять температуру тел у тех, кого осквернял. Были ли мы осквернены Итаквой? Моя сестра, пожалуй, нет. Но тут Трейси прервала мои размышления, сунув мне чашку с дымящимся кофе. Ее побелевшие руки заметно дрожали. Я уставился было на чашку, а потом вернул ее сестре.

— Выпей, сама, Трейси. Думаю, тебе это нужнее, чем мне.

Я тут же выпростался из своей безразмерной парки, набросил ее на плечи Трейси, поверх той, что уже была надета на ней, и застегнул молнию спереди. Потом я протиснулся мимо Джимми, который все же сумел подняться на ноги, и открыл ящик с аптечкой. Там все было в беспорядке, но я все же быстро нашел термометр и сунул его под язык. Там же я нашел звездный камень Уайти. Я взял его из мешанины бинтов и пузырьков и повернулся к своим товарищам:

— Чье это? — пробормотал я, не выпуская термометра изо рта, и выронил камень. Он вдруг раскалился! От моих пальцев потянуло паленым мясом, поднялся дымок, кожа на кончиках пальцев, которыми я прикасался к пятиконечной звезде, вздулась и лопнула.

— Мое, — ответил Уайти, прихлебывая кофе и постепенно обретая нормальный человеческий вид. — А что случилось? — спросил он, нахмурившись, явно не понимая, почему я уронил звезду.

Трейси поспешила мне на помощь и удивленно уставилась на свежие пузыри ожогов, потом мне в лицо, а затем наклонилась, чтобы подобрать звездный камень. Я попытался остановить ее, но тут же понял, что она попросту не чувствует никакого жара от него. Да и был ли он раскаленным? Я вынул термометр из-под языка и, прищурившись, всмотрелся в шкалу. Она начиналась с 35° Цельсия: эта отметка могла быть нужна разве что только в случаях переохлаждения, но ртуть не доходила и до нее. Она вся собралась в серебряный шарик под шкалой. Я был мертв или должен был быть мертвым! Несомненно, с Уайти и Джимми все было точно так же. Там, где мы находились, мог бы быть какой угодно мороз, но опасность замерзнуть заживо нам не грозила. А вот Трейси снова оказалась не такой, как мы. Судя по всему, звездный камень, висевший у нее на шее, уберег ее от того воздействия, которое пребывание поблизости от Шагающего с Ветрами оказало на нас, но она осталась уязвимой для холода, как любой нормальный человек. Теперь я, кажется, понял, зачем Итаква навел на нас этот странный морок, зачем и Уайти, и Джимми, и я претерпели это изменение. Чтобы Итаква мог не бояться опасности от нас и наших звезд-камней. Мы просто не в состоянии до них дотронуться. Я посмотрел на товарищей и увидел в их глазах зачатки паники, угрюмый страх, прячущийся за белыми масками лиц. Судя по уловленной мною телепатической картине, они страшно волновались и пребывали в полной растерянности, на грани истерики. Следовало все расставить на свои места и сделать это как можно быстрее, пока дела не обернулись еще хуже.

— Трейси, — обратился я к сестре, — тебе лучше бы надеть на шею и второй камень. Потерять их мы никак не можем позволить себе, а прикасаться к ним из всех нас можешь ты одна. — Я достал из-под кресла свой металлический чемоданчик-сейф, отпер замок и вытащил оттуда папку с копиями всех своих материалов по проекту «Шагающий с Ветрами». — А сейчас лучше почитай вот это. Узнаешь, во что именно вляпалась вместе с нами.

Пока я занимался образованием Трейси, Уайти откопал в своих вещах электрообогреватель — маленькую японскую штучку с собственным специальным адаптером электропитания — и подключил его к розетке, работавшей от бортовой сети; сейчас — от аккумуляторов. Не прошло и минуты, как крошечный вентилятор погнал от миниатюрной нагревательной спирали струю горячего воздуха. Уайти направлял тепло на Трейси, которая листала бумаги из моей папки, прихлебывая кофе.

— Ну, ладно… — сказал я и, кивнув парням, взглядом указал в хвост, где мы и собрались тесной кучкой. — Ребята, — начал я, — сдается мне, что мы угодили в очень нехорошую передрягу, и виновен в этом прежде всего я. Все произошло настолько быстро, что я не сумел сориентироваться, но это не оправдание. А если и оправдание, то негодное. В общем, вляпались мы так, что хуже некуда. И, повторяю, вина в этом прежде всего моя; это-то я знаю точно. Так что если считаете, что пора выбирать нового командира, то…

— Хэнк, шутишь, что ли? — мрачно перебил меня на полуслове Уайти; его сросшиеся над переносицей брови, как всегда, когда он хмурился, домиком свешивались к щекам.

— Ни в коем случае, — подхватил, сверкая темными глазами на бронзовом лице, Джимми и энергично встряхнул головой. — Ты нас сюда затащил, тебе и вытаскивать.

Они оба улыбались — пусть кривовато, но вполне искренне.

— Хэнк, я, как-никак, провидец и готов поручиться, что ты из тех начальников, которые будут гнуть свое, что бы ни говорили все остальные. И. между прочим, мы во всем случившемся виноваты не меньше, чем ты.

— Ладно, — сказал я, радуясь тому, что они не утратили доверия ко мне. — однако мы все равно должны кое-что решить. А именно, что происходит. Не знаю, слушали ли вы, когда Трейси рассказывала о том, что видела: о своих впечатлениях с того самого момента, как нас сграбастал этот веселый малыш.

— Я слышал, — отозвался Уайти, снова вскинув брови домиком.

— Сдается мне, что Трейси решила, будто мы уже не на Земле, — сказал, угрюмо кивнув, Джимми.

— Мне тоже так кажется, — согласился я. — Но об этом мы поговорим чуть позже. А сейчас я хочу разобраться во всей истории со звездными камнями.

— Так и быть, сознаюсь, — кротко произнес Джимми, — я забыл свой.

— Не переживай, я тебя сильно бранить не буду, — успокоил его я. — Потому что я тоже забыл свой. Если бы не Трейси, у нас был бы всего один камень — Уайти. И у меня такое ощущение, что мы не просто так их «забыли». Нет, это была не бравада и не простая ошибка. Шагающий с Ветрами — телепат, уж я-то знаю это наверняка. Думаю, что не ошибусь в предположении, что он давно уже знает о нас едва ли не все — вероятно, с того самого момента, когда Пизли решил, что мы должны им заняться. Полагаю, что он постоянно оказывал на нас слабое телепатическое давление, которого мы попросту не замечали. У меня даже есть чем подкрепить эту уверенность. Вот Уайти, человек с сильной волей. Он принес свой камень в самолет, но снял его с шеи. Я попросту забыл свой камень. Ты, Джимми, и бедняга Дик — вы даже и не вспомнили о камнях! Так что уверен, что мы все должны быть благодарны Трейси. Она, получается, швырнула-таки гаечный ключ прямо в механизм затеи Итаквы.

— И что, моя звезда действительно обожгла тебя? — Это был вроде бы вопрос, но слова Уайти прозвучали скорее как утверждение.

— Не хочешь подойти к Трейси и попросить вернуть ее тебе? — ответил я. — А то и на шею повесишь… — Я показал ему обожженные пальцы.

— Верю, верю. Но почему?

— Кажется, я понимаю. — вступил в разговор Джимми. — Когда Итаква схватил самолет, все мы, кроме Трейси, не имели на себе защиты. Хэнк, я прочитал, пожалуй, все, что ты собрал об Итакве. И не помню ни одного описания событий, связанных с ним, чтобы там не упоминалось об этом аномальном снижении температуры тела. Он… он переделывает людей!

— Совершенно верно, — кивнул я. — Берет их под свое влияние, понемногу переделывает, несомненно, пропитывает элементами собственной ауры, которую излучает в виде сильного холода.

Джимми посмотрел на меня, задумчиво пожевал губу, а потом все же проговорил:

— Хэнк, но ведь все это — одни домыслы…

— Я бы не сказал. Звездный камень обжег меня очень даже по-настоящему. Словно я — это сам Итаква или кто-то из его приспешников.

— Хочешь сказать, что мы теперь… перешли в его банду?

— Совсем необязательно. Ты же читал примеры. Помнишь случай с той женщиной, Люсиль Бриджмэн? Она определенно не поддалась ему, а ведь ее постигла та же участь. Думаю, что мы скорее должны радоваться, что неподвластны холоду. Не знаю, где мы оказались, но место здесь, похоже, не слишком приветливое. Так что с нами все будет нормально, а вот за Трейси нужно все время приглядывать. И не только потому, что она моя сестра. Она единственная из всех нас способна пользоваться звездными камнями. И пока у нее остается эта способность, мы будем неприкасаемыми. Или неприкосновенными. По крайней мере, я надеюсь на это.

— Возможно, — протянул Уайти, — возможно, мы должны быть нечувствительными к холоду, просто для того, чтобы жить здесь.

— Понимаю, что ты имеешь в виду. Ты думаешь, что Итаква как бы акклиматизировал нас.

— Нечто в этом роде.

— А это опять возвращает нас к предыдущему вопросу, — снова заговорил Джимми. — Что это за место такое? Куда, черт возьми, мы попали?

— Ну, с этим, думаю, придется подождать, — ответил я. — Есть и более насущные дела. Необходимо разобраться с имуществом, посмотреть, что нам может пригодиться, понять, что делать в первую очередь, постараться предусмотреть как можно больше вариантов развития событии — насколько фантазии хватит. Это дело для тебя, Уайти, но сейчас, повторяю, найдется и кое-что поважнее. Главное — выжить, но мы не сможем даже узнать, в какой местности мы находимся, пока не кончится снегопад. И как нам улучшить свое положение.

— Думаю, нам не стоит оставаться в самолете, — сказал Джимми. — По крайней мере, надолго. Но если переселяться куда-нибудь, то нужно взять с собой как можно больше снаряжения.

— Дверь легко снимается с петель, — ответил Уайти. — Из нее получатся отличные санки.

— И, конечно, необходимо взять оружие, — напомнил Джимми. — В хозяйстве Дика всегда имелась винтовка и пара пистолетов. Он всегда сам заботился об оружии, ну а теперь… — Он недоговорил и стрельнул взглядом в нос самолета, где возле пилотского кресла лежало завернутое в одеяло окоченевшее тело.

— Да, — кивнул я, — и о Дике нужно будет позаботиться.

— Я думаю, что, если уж нам придется покинуть самолет… Дик, наверно, хотел бы остаться здесь, — неуверенно проговорил Джимми. — Как-никак, капитан со своим кораблем…

Я кивнул.

— Возможно, ты прав. Ну а сейчас предлагаю посмотреть, что нам нужно упаковать, чтобы взять с собой. Оружие, конечно, понесем на виду. Джимми, ты…

— Хэнк! — воскликнула вдруг Трейси, умудрившись каким-то образом в одном коротеньком слове взвинтить интонацию почти до истерики. Я не то пробежал, не то проехался по покрытому изморозью полу к окну, около которого она стояла. Трейси очистила участок стекла от льда.

Снегопад снаружи прекратился. Под тускло-серым небом раскинулась обширная равнина, пересеченная множеством странных сугробов. Вдали над снегом поднималось пирамидальное сооружение, вершину которого венчал… Нет, ошибиться было невозможно.

— Итаква! — услышал я внезапно охрипший собственный голос. Оба мужчины присоединились ко мне, а Трейси же, напротив, отступила от окна и прижала трясущиеся руки к горлу. Я поспешно расчистил во льду просвет пошире. — Как, по-вашему, далеко до него?

— Полторы-две мили, — ответил Джимми и, достав откуда-то бинокль, поднес его к глазам. — Боже мой! Ты только посмотри: вот ужас!

Я взял бинокль, посмотрел сквозь стекло, и страшная фигура сделалась большой, как в жизни. Да что там, Шагающий с Ветрами был больше, чем что-нибудь, существующее в жизни — фантастический громадный силуэт, черный, как беззвездная ночь; лишь пара зияющих глаз полыхает огнем на ужасном лице. Он попирал вершину пирамиды ножищами, руками же делал явно угрожающие жесты. Жестикуляция, угроза… Но кому он угрожал? И чем? Я прибавил увеличение бинокля и всмотрелся в контуры пирамиды до самого основания. Люди, толпы людей, коленопреклоненных, покорно опустивших головы, поклонявшихся. Лица было видно очень плохо, они расплывались, однако я все же рассмотрел, что в большинстве своем люди были приземистыми и смуглокожими, эскимосского или монгольского типа. А перед коленопреклоненными стояли в рост двое длинноволосых белых мужчин, одетых в черные одежды вроде мантий. Жрецы или проповедники, вероятно. Я ухитрился все же настроить увеличение так, как надо, и всмотрелся в того, который находился чуть поближе. Как мне и показалось сразу, это был европеец; даже издалека можно было рассмотреть, что его костлявое лицо пылало фанатическим возбуждением.

Потом я перевел свое внимание на пирамиду, так сказать, алтарь Итаквы. По моей прикидке, она имела в высоту восемьдесят-девяносто футов.

— Это же просто куча мусора! — выдохнул я. — Груда отбросов, вмерзших в лед. Вон, почти внизу, маленький самолетик. Да, так и есть. Вон кабина, а вон часть одного крыла. Повыше, ближе к середине, нечто вроде железнодорожной дрезины, а еще выше вроде бы гондола воздушного шара. И, помилуй бог. даже большегрузный грузовик-тягач! А сколько всего, чего я не могу опознать! Смерзлось в конгломерат.

Потом я перешел к описанию почитателей Итаквы, столпившихся у подножия конуса-конгломерата, а от них — к осмотру равнины в непосредственной близости к нему.

— Тотемы. Пирамиду окружают большие резные тотемы. Эскимосские, никаких сомнений быть не может, и каждый украшен резным изваянием Итаквы. Так что эти вот ему поклоняются, а мы очутились рядом с местом поклонения.

Я снова посмотрел на чудовищную тварь, которая косолапо стояла на своем алтаре. Одна огромная бесформенная ступня попирала, как мне показалось, выпиравший из кучи капот автомобиля, а вторая покоилась на чем-то симметричном по другую сторону ледяной пирамиды. Рассматривая его, я заметил, что одна рука с растопыренными пальцами взлетела в воздух и указала прямо на меня. Черное лицо с нечеловеческими очертаниями и пылающими глазами перекосилось, словно в конвульсии, а потом повернулось, вслед за указующей рукой, к нашему самолету. Вторую руку, стиснутую в кулак, Итаква поднял к свинцово-серым небесам и, размахнувшись, с силой, величественным жестом, стукнул себя в грудь. К тому времени Уайти сумел найти второй бинокль и тоже видел последние движения Шагающего с Ветрами.

— Он отдает приказы, — сказал Уайти. — Хэнк, ты не мог бы пощупать его телепатически?

— Боюсь, — честно признался я. — Если и пробовать, то не сейчас. У него все козыри на руках. Может быть, потом, когда положение станет полегче…

— В таком случае, прислушайся к моей интуиции. Это. я думаю, будет безопасно.

— Позволь-ка я сам попробую угадать, — сказал я, продолжая думать об увиденном. — Ты считаешь, что сейчас эта толпа займется нами, что Итаква накачивает своих ребятишек, чтобы они показали нам, почем фунт лиха, да?

Уайти нахмурился, его брови снова трагически вздернулись. Он отдал бинокль Джимми и оглянулся: что делает Трейси? А она придвинулась поближе к тепловентилятору и, склонившись над папкой с бумагами, казалось, полностью погрузилась в чтение.

— Да дело, скорее, не в нас, — вполголоса перебил меня Уайти. — Думаю, что мы Итакву очень мало интересуем. — Он поморщился. — Разве что для забавы… А вот, — он кивнул в сторону Трейси, — твоя сестра…

В ту же самую секунду Трейси вскинула голову, и мы оба встретились с нею взглядами. Оказывается, она все-таки прислушивалась к нашему разговору. А лицо у нее сделалось пепельно-серым.

— Я только что прочитала об этом. Так что можете говорить вслух.

— Трейси, выкинь все это из головы, — сказал я охрипшим от гнева голосом. — Ничего плохого с тобою не случится. Я этого ни за что не допущу.

Она безуспешно попыталась улыбнуться, а потом приняла трагикомическую позу, вскинув руки, будто пыталась отгородиться от невидимой угрозы.

— Судьба такая хуже смерти! — продекламировала она, но голос ее прозвучал слишком уж пронзительно.

— Трейси, ты только не забывай о своих звездных камнях, — сказал Джимми Франклин. Он расположился в носу самолета, вынул пулемет из футляра и теперь устанавливал его перед закрытой дверью. — Если они будут у тебя на шее, Старина Ветродуй вряд ли решится протянуть к тебе лапы. — Он сел на пол у пулемета, прищурился в прицел и повел пулеметом на турели вправо и влево. — А уж обо всем остальном мы как-нибудь позаботимся.

3. Дети Ветров
(Записано под диктовку медиума Хуаниты Альварес)

Мы поспешно взялись за подготовку к обороне, сделав лишь один короткий перерыв, когда Трейси подозвала нас к очищенному ею от льда иллюминатору на стороне самолета, противоположной алтарю Снежной Твари. И если бы у нас были сомнения в том, что нас перенесло с родной Земли в какой-то другой мир, они точно развеялись бы.

Трейси взялась за очистку окон, как только увидела, насколько быстро струя теплого воздуха от электрообогревателя сгоняет со стен лед и иней. Несомненно, сейчас на нас действовал самый натуральный холод, а не тот сверхъестественный мороз, который нагонял Шагающий с Ветрами. Аккумуляторы самолета быстро разряжались, но пока что аппаратик Уайти неплохо нагревал помещение. В том. что шуба из инея внутри самолета и лед на его крыльях стали нарастать благодаря воздействию Итаквы, можно было не сомневаться, равно как и в том, что после того, как Шагающий с Ветрами на некоторое время оставил нас в покое, вся наледь, стала вести себя соответственно законам природы.

К сожалению, о моей команде нельзя было сказать того же. Трейси, естественно, радовалась теплу; этого нельзя было не понять по тому, как охотно она скинула с себя обе парки, в которые только что куталась. Мы же. трое мужчин, оставались в том же «охлажденном» состоянии, в каком очнулись. Не то чтобы мы физически ощущали этот холод в себе, нет, ровно никакого дискомфорта, хотя при такой температуре тела ни один нормальный человек жить не смог бы. Вдобавок ко всему и дыхательные, и кровеносные системы да и в общем-то все физиологические функции казались заторможенными. К счастью, это не коснулось мыслительных и психических процессов и скорости двигательной реакции.

Ирония судьбы, иначе не скажешь: у Трейси сохранилось совершенно нормальное восприятие природного холода, зато она была защищена от чудовищных посягательств Шагающего с Ветрами, а мы, остальные, сделались неуязвимы для морозов, но утратили возможность воспользоваться единственным имевшимся у нас действенным оружием против нашего могущественного врага.

Впрочем, я снова отклоняюсь в сторону.

Дай-ка я покажу тебе все, что мы увидели, как только стекла в самолете вновь обрели прозрачность. С одной стороны от нашей покалеченной машины тянулась с почти незаметным уклоном вниз огромная белая равнина, смыкавшаяся вдали с серым горизонтом, тут и там испещренная странными снежными буграми, которые сразу показались мне чем-то знакомыми — и чем дальше, тем больше.

По другую сторону склон довольно-таки полого поднимался, упираясь на расстоянии в четыре-пять миль в огромную, практически отвесную на взгляд скальную стену. Эта единственная достопримечательность на безликой во всех прочих отношениях равнине радовала глаз, хотя, признаюсь, мы строили очень невеселые предположения о черных пятнах, похожих на горловины тоннелей, отчетливо различимых в подножии поднятия. Там тоже была жизнь; можно было уловить движение около отверстий и за зубцами, вырубленными на краю ледяной крыши каменной стены, но, увы, наши бинокли были слишком слабыми, и мы не могли определить, кто или что там двигалось и с какой целью.

Почему мы, глядя на все это, решили, что находимся не на родной Земле? Неужели ничего подобного не может оказаться где-нибудь в Канаде, или в Гренландии, или на Баффиновой земле, или, может быть, в Сибири? В принципе, вполне может быть — а вот трех огромных лун, висящих в небе как раз над этим плато, точно не может!

Только эти серо-зеленые, вызывавшие благоговейный трепет луны и оживляли этот совершенно пустынный в остальном пейзаж. Луны Бореи, хотя мы только позже узнали, как называется это место, и луны эти не двигались по небосводу, а, напротив, всегда висели над горизонтом, неподвижные и неизменные. Даже самая отдаленная из них, на три четверти скрытая второй луной, больше, чем известная нам земная Луна.

Я так и стоял в благоговейном изумлении, пока Трейси, чей интерес и страх, вполне естественно, сосредоточивались на Итакве, а не на облике чуждой планеты и ее лунах, не окликнула меня с другой стороны самолета. Два коротких шага, и я оказался рядом с нею; Джимми и Уайти кинулись к соседнему иллюминатору.

Почти весь час, покуда мы возились в самолете, Шагающий с Ветрами неподвижно стоял на пирамиде, скрестив руки на груди. Его подданные также стояли на коленях, а их бог и повелитель глядел полузакрытыми глазами поверх их голов куда-то вдаль, на заснеженные равнины. Но вот он словно очнулся, вскинул руки к небесам и принялся расти все быстрее и быстрее, пока не уткнулся в самое небо, подобно освободившемуся из бутылки джинну арабских сказок. Потом он немного присел, подпрыгнул, раздвинул шире перепончатые ступни и зашагал но невесть откуда сорвавшемуся ветру. Он поднимался выше и выше, потом повернулся и, направляясь в сторону лун Бореи, в мгновение ока промчался высоко над нашим самолетом. Очень скоро он уменьшился в точку и исчез над отдаленным горизонтом. На этом пути он лишь однажды замедлил ход — проходя над плато. Там его шаги, презиравшие силу притяжения, вдруг на миг сбились, а огромная голова склонилась к лежавшему внизу миру. Его глаза вспыхнули совершенно адским пламенем, ручищи потянулись к плато, на котором мы не могли разглядеть никаких признаков жизни. Но тут же он словно опомнился, зашагал дальше и через какие-нибудь двадцать секунд с того момента, как он покинул свою пирамиду, скрылся в небесах. А ветер, который вызвала Снежная Тварь, набросился на самолет, взвихрил смерчами сухой снег и донес до нас крики и улюлюканье поклонявшихся Итакве, которые как раз тогда завели вслух свои песнопения. Постепенно слабевшие порывы ветра доносили до нас эти звуки и, сотрясая затвердевшее от холода одеяло, которым я завесил окно, наполняли самолет зловещими предчувствиями.

— Аккумуляторы на исходе, — сообщил Уайти, прислушавшись к слабеющему звуку обогревателя.

— Да, пожалуй, пора сматываться отсюда, — бросил я. — Трейси, ты лучше надень парку и закутайся как следует.

Трейси снова стояла у иллюминатора, теперь уже с биноклем.

— Его поклонники расходятся от алтаря. Они… слушай, мне кажется, что они исчезают!

Я снова подошел к сестре, взял у нее бинокль и полминуты смотрел в ту сторону.

— Да, они расходятся, но вовсе не исчезают. У них белые накидки или плащи; когда они заворачиваются в свои одежды, их не видно на снегу. — И я повторил то же самое, что несколько секунд назад, только настойчивее: — Пора сматываться отсюда!

— Ты нрав, — ответил Джимми Франклин, выпрямляясь над упакованным рюкзаком. — Я готов.

— Я тоже, — подхватил Уайти и шагнул к двери. — Сейчас я выйду, а вы вдвоем снимете дверь с петель и подадите мне или просто бросите. Потом спускайте то, что мы возьмем с собой, а я буду укладывать все это на сани. Мы втроем их потащим, а Трейси, если захочет, сможет сесть.

— О нет! — воскликнула Трейси. — Я не собираюсь быть для вас обузой. Кроме того, если я буду сидеть, то наверняка замерзну насмерть. Я пойду. И понесу часть запасов. Куда мы направимся?

— На плато, — ответил раньше меня Уайти с улыбкой, от которой его брови сразу утратили обычную конфигурацию. — Прости, Хэнк, что опередил тебя, но ведь ты собрался идти именно туда, верно?

Я кивнул.

— Да. Там есть что-то такое, что не нравится Итакве, а по мне, что не нравится ему, вполне возможно, устроит нас!

Уайти повернул рукояти помятой двери самолета, распахнул ее и совсем было изготовился спрыгнуть на снег, но вдруг замер, уставившись чуть ли не себе под ноги. В следующую секунду он шагнул назад и поспешно захлопнул дверь. Я тоже успел разглядеть, что ожидало нас снаружи, и по спине у меня внезапно пробежали мурашки. Похоже, далеко не все подданные или, может быть, верующие Итаквы остались до конца церемонии, чтобы проводить его в новый путь. Они подобрались к самолету, почти невидимые на снегу в своих белых накидках, и окружили его сплошным кольцом. Как я заподозрил с самого начала, когда рассматривал молящихся в бинокль, они выглядели классическими эскимосами, но я успел заметить среди них и несколько белых лиц. Но напугал меня до мурашек не вид этих низкорослых плосколицых людей — как-никак, люди они и есть люди. Нет, не они, а животные, на которых они сидели.

Волки! Огромные, клыкастые, с горящими глазами, вываленными красными языками, выдыхающие облачка пара из трепещущих ноздрей белые волки, ростом с хороших пони. И их молчаливые наездники, уверенно и высокомерно восседавшие на мохнатых спинах. Ну, насчет высокомерия мы еще посмотрим — пусть мы с первого взгляда и набрались страху, но оружие у нас все-таки есть.

— Уайти, переставляй пулемет к двери! — приказал я. — Джимми, ты из всех нас самый лучший стрелок. Отправляйся в нос с винтовкой. Трейси, тебе лучше всего будет спрятаться в хвосте.

Я аккуратно выстрелил в иллюминатор стены, противоположной двери, и выбил из резиновой рамы осколки триплекса. Минуту-две вокруг самолета творилась суета, сменившаяся тревожной тишиной. Наше дыхание начало сгущаться в облачка пара, особенно у Трейси; она одна по-настоящему ощущала понижение температуры в салоне. Мы выжидали, не желая торопить события. Уайти выглядывал наружу, чуть-чуть приоткрыв дверь.

— Хэнк, — вдруг обратился он ко мне, — один из белых пешком идет к самолету с поднятыми руками. Оружия вроде бы не видно.

— Пусть войдет, — ответил я. — Но глаз с него не спускай.

Уайти распахнул дверь и повернул пулемет так, чтобы он охватывал четверть круга близ самолета. Посреди сектора обстрела неторопливо шел к нам мужчина с худощавым лицом, с головы до ног укутанный в белую накидку. Он был высок ростом — когда он подошел к самолету, его голова оказалась вровень с нижним краем двери. Я взял его на прицел, а Уайти отошел от пулемета и опустил вниз металлическую лесенку. Незнакомец вскарабкался по ступенькам, пригнувшись прошел в дверь, скинул капюшон и тряхнул головой, распуская спутавшиеся волосы. Они оказались длинными, очень светлыми, почти белыми, идеально гармонировавшими со снежной бледностью лица и, напротив, резко контрастировавшими с пылавшими лихорадочным блеском черными глазищами. Это был тот самый жрец, которого я видел у подножия алтаря Итаквы. Уайти быстро втащил на место трап и закрыл дверь, оставив ту же самую щелочку, а я обратился к парламентеру:

— Вы говорите по-английски?

— Говорю, — ответил он с акцентом, в котором я опознал русский. — Я преподавал английский в Киевском техникуме культуры. И еще я говорю на языках канадских индейцев и эскимосов. Владею также языками Гренландии, Швеции, Финляндии, Норвегии и Исландии — всеми языками всех земель, входящих в земные владения Шагающего с Ветрами. И, кроме того, говорю на языке Итаквы, который вовсе не язык. Владыка снегов знал это уже тогда, когда призвал меня в Игарку. Я отправился туда, якобы кататься на лыжах, и там Итаква меня отыскал. Теперь я самый могущественный из всех его жрецов!

— Вы телепат, да? — спросил я, впрочем, скорее, утвердительным тоном. Он немного повернул лицо ко мне и вскинул одну белую бровь.

— Что вы можете знать о телепатии?! — произнес он таким тоном, что мне стало ясно, что мои собственные способности здесь не котируются. — Кто я… каков я… это совершенно не важно. — Он обвел взглядом салон самолета. В профиль он со своим крючковатым носом походил на какую-то странную белую хищную птицу. Взглядом прищуренных глаз он впился в Трейси, съежившуюся в хвосте самолета. — Важно лишь то, — продолжил он, — зачем я послан сюда! — Он хозяйским жестом указал на Трейси: — Девушка! Иди со мною. Немедленно!

Я не успел ничего сказать, просто захлебнулся изумлением и гневом от этих слов, а он тут же вновь повернулся ко мне.

— Вы здесь главный, да? Я вижу, что да. Все остальные — вы трое — приглашены присоединиться к Братству Итаквы. — Ваши судьбы совсем не безразличны Шагающему с Ветрами. А мы, Дети Ветров, его народ здесь, на Борее, и я его посол. Времени на раздумье у вас будет немного, но подумайте как следует. Альтернатива ужасна. Сейчас я заберу девушку, которая приглянулась Итакве, а потом вернусь узнать, что вы решили. У вас три часа. — Он снова повернулся к Трейси; его тонкие, ледяные даже на вид губы перекосились в дьявольской ухмылке. — Пойдем, девушка. Тебя надо подготовить для встречи с Итаквой!

Я шагнул к нему и уткнул дуло пистолета в ямку под нижней челюстью.

— Как тебя зовут, собака? — прохрипел я, утратив всякую способность владеть голосом. Он вытянулся во весь рост — на дюйм или два больше меня, — глаза его сделались похожими на два куска темного мрамора.

— Меня звали Борис Жаков, но это не важно. А теперь я верховный жрец Итаквы, воля которого непререкаема. Ты отказываешься отпустить девушку со мною?

— Послушай, Борис Жаков, — проговорил я, пытаясь выкинуть из головы кровожадные намерения. — Эта девушка — моя сестра. И ни ты, ни любой другой человек или чудовище никуда не уведет ее против ее воли. Пока я жив, такому не бывать. Ты пришел безоружным, так что я не стану убивать тебя. По крайней мере, сейчас. Но если мы снова встретимся…

— Тогда тебе точно не жить! — перебил он меня.

Еще секунду мы глядели друг другу в глаза, а потом он презрительно махнул рукой и снова повернулся к Трейси.

— Ну что, девушка, хочешь увидеть брата и его друзей мертвыми? И, вероятно, погибнуть самой вместе с ними? Или все же предпочтешь стать спутницей Итаквы, невестой Владыки снега и вечно жить в славе и радости? — Его глаза вновь засверкали блеском безумия.

Трейси шагнула вперед и, не успел я пошевелиться, чтобы остановить ее, как она со странным, ошеломленным лицом протянула к русскому дрожащую руку. Он схватил ее своей бледной клешней… и вдруг запрокинул голову и заорал так, будто его проткнули раскаленным добела копьем!

Мне показалось, что он бесконечно долго стоял с протянутой рукой, которая тряслась, будто он схватился за голый высоковольтный провод; потом он отдернул руку, прижал ее другой к груди и рухнул на колени. В его глазах уже не было прежнего высокомерия, они превратились в запавшие черные дыры на мертвенно-бледном лице. Трейси сделала еще шаг, и он в испуге вскинул руки и взвизгнул, как побитый пес. И только тут я заметил, что рука, которой он схватил Трейси, почернела, как смола, с мизинца слезли кожа и мясо, явив напоказ белую кость!

Лицо Трейси тоже сразу переменилось. Куда делось то обреченное, как у загипнотизированной, выражение лица, которым она обманула меня, своего брата, так же успешно, как и русского? Она снова протянула руку, на сей раз раскрытой ладонью вверх, и показала ему один из звездных камней. Потом взяла пальцами цепочку и покачала камнем перед перекошенным лицом Жакова.

— Скажи Итакве, что если он хочет заполучить Трейси Силберхатт, ему придется взять и вот это!

Русский, шумно хватая ртом воздух и всхлипывая от боли, страха и ярости, с трудом поднялся на ноги; его глаза вновь налились тем же безумным черным блеском, что и прежде. Прижимая к груди обожженную руку и с трудом заставив себя отвести глаза от камня, он, неотрывно глядя в лицо Трейси, начал пятиться к двери.

— Ты!.. — резко бросил он. — Клянусь, ты достанешься Итакве! — Его голос дрожал от маниакального гнева. — И когда он натешится тобой… о, пусть даже вечность пройдет…

— Вон! — крикнул я. — Вон, или я пристрелю тебя прямо здесь!

Я подал знак Уайти. Тот распахнул дверь, а потом всем своим весом толкнул русского в спину. С изумленным сдавленным криком Жаков полетел вниз. Мгновением позже он вновь появился в поле зрения и, не оглядываясь, зашагал к своему волку. Ему помогли взобраться зверю на спину, он вцепился здоровой рукой в мех на загривке волка и, пнув его пятками, погнал зверя в сторону пирамиды. Подпрыгивая на спине чудовищного «коня», похожий на колдуна из кошмара, который может присниться после фильма ужасов, Жаков вскинул голову и жутко, протяжно заулюлюкал. Его вопль громко раскатился в морозном воздухе.

Не успело замереть эхо, как в носу самолета резко прогремела винтовка Джимми.

— Началось! — крикнул Уайти. сгорбившись у пулемета. Я кинулся к своему окну. И тут разверзся ад.

4. Битва на Борее
(Записано под диктовку медиума Хуаниты Альварес)

На равнине поодаль, за стягивавшимся сплошным кольцом наездников на волках, шесть жрецов в белых накидках воздели руки к небу и повторили тот же вопль, который только что испустил удалявшийся от самолета русский. Мы отчетливо слышали этот пронзительный, сливавшийся в один голос вой даже сквозь собственную стрельбу, которую открыли по приближавшимся воинам, — и видели его действие.

Как только первые из наступавших легли под нашими пулями, серые небеса Бореи начали темнеть. Невесть откуда натянуло серые тучи, порывистый ветер понес метель. Под этой мятущейся белой завесой наездники волков, подступавшие к самолету, разделились на две группы. Одна устремилась к застекленной пилотской кабине, а другая собралась под дверью. Перед Уайти выстроилась стена рычащих ярящихся волчьих морд и непроницаемых светло-коричневых плоских лиц. Всадники вставали на спины своих зверей, чтобы прыгнуть в овальный проем, зиявший в стене самолета, но прежде получали смертоносные свинцовые подарки, летевшие им навстречу из этой самой двери. На снегу под дверью уже образовалось алое непрерывно растущее пятно людской и звериной крови, которая россыпью алых жемчужин разбрызгивалась по белой снеговой постели. Пулемет, ворочая раскаленным дулом по широкой дуге, вновь и вновь выкрикивал свои безумные тарахтящие смертные приговоры.

Джимми в носу самолета то и дело переходил с места на место, стреляя то с правого борта, то с левого. Резкий отрывистый треск винтовки каждый раз выхватывал из наступавшей толпы то одно из человеческих тел, то мохнатую тушу. Я со своей позиции мог высовываться из окна и стрелять в наездников, круживших вокруг самолета в надежде отыскать уязвимые места в нашей обороне. Но я быстро сообразил, что через иллюминатор не сможет протиснуться ни человек, ни тем более зверь, и перешел в нос, чтобы заменять Джимми, когда он переходит с одной стороны на другую. Потом мы расположились спина к спине. Он продолжал стрелять из винтовки, я же, пристроив дуло пистолета на согнутую в локте руку, прицельно отстреливал наступавших по одному.

Это была тошнотворная кровавая бойня — ни о каком вдохновении битвы в этом массовом истреблении просто речи быть не могло. Впрочем, я осознал это лишь после того, как волчья кавалерия вдруг прекратила атаку и отошла на прежние позиции, сразу скрывшись из виду за полотнищами метели. За волками со всадниками рысило немало зверей, лишившихся своих седоков.

— Прекратить огонь! — крикнул я. — Не стоит тратить боеприпасы впустую. Все целы?

Ко мне повернулись три мрачных лица. Уайти показал поднятый большой палец, Джимми растянул губы в безрадостной улыбке. Трейси подошла ко мне и взяла меня за руку. Тут-то я понял, насколько холодно должно быть в самолете и как сильно должна была замерзнуть моя сестра.

— Трейси, я…

— Не беспокойся, Хэнк, со мной все в порядке.

— Точно?

Она кивнула.

— Сначала я сильно испугалась этого страшного русского и воинов на волках, но теперь уже все нормально. Вот только холодновато… — Она подышала на ладони и поглубже засунула их в карманы парки. — Джимми, кажется, говорил, что у нас было два пистолета…

Я не успел ничего ответить — меня окликнул Уайти:

— Хэнк, они что-то затевают. Посмотри сам.

Я подошел к двери и выглянул поверх его плеча. Ветер продолжал завывать, как тысячи страдающих демонов, словно призраки всех пространств, лежащих между мирами, метались здесь, швыряя снег нам в лица. Однако в просветах между вихрями мне все же удалось кое-что разглядеть. Уайти не ошибался: Дети Ветров определенно что-то затевали. В ходе штурма они потеряли процентов двадцать от своего первоначального количества; часть оставшихся начала спешиваться. Я увидел, как один из воинов подозвал к себе пару оставшихся без наездников волков и, обняв за шеи, подтянул их головы к себе, и тут до меня дошло.

— Они хотят послать против нас одних волков, без людей! — воскликнул я. И только я успел закрыть рот, как из поземки вырвалась огромная белая тень и, выставив вперед голову и передние лапы, ринулась в открытую дверь. Громадный волчище на секунду завис там, ощеря оскаленные клыки, сверкая желтыми глазами и скребя мощными когтистыми лапами по резиновому полу, а потом вывалился, мертвый, наружу. Вид этой твари настолько поразил меня, что я буквально окаменел и даже не сразу смог заставить себя выстрелить. К счастью, оторопь длилась недолго.

Уайти вместе с пулеметом отшвырнуло назад, и пока он пытался установить оружие на место, снизу кинулся второй волк. Я чуть-чуть не успел преградить ему путь; могучий толчок распахнул дверь, висящую на погнутых петлях, и отбросил меня в сторону. И тут же следом метнулся третий волк, снова сбивший пулемет с места. Зверюга успела найти опору для трех своих мощных лап, но тут я бросился вперед, вставил пистолет прямо ей в ухо и нажал на спуск. Бьющееся в конвульсиях тело рухнуло наружу.

На помощь Уайти подбежал Джимми и принялся помогать ставить пулемет на место. При этом он еще умудрялся стрелять из своей винтовки с одной руки, словно из пистолета. Вновь снаружи показались ревущая пасть и желтые глаза, передние лапы зацепились за порог, но один глаз тут же заплыл красным — это я в упор всадил пулю в ощеренную морду. В двери опять никого не было; наступила краткая пауза, которой я воспользовался для того, чтобы перезарядить пустые обоймы.

Но затишье оказалось недолгим. Уайти едва успел установить пулемет, как в открытую дверь с жутким рыком ринулся еще один волк. Мы с Джимми выпалили одновременно; еще одна мохнатая туша скрылась из виду.

Трейси вдруг взвизгнула, и Джимми метнулся мимо меня, всадил на бегу сразу три пули в белую морду, которая пыталась покрытыми пеной клыками выломать раму выбитого стекла пилотского фонаря. Едва волк с воем отдернул окровавленную голову, как снова затарахтел пулемет. Уайти с дикими воинственными воплями поворачивал оружие из стороны в сторону, посылая струи смертоносного свинца прямо в зубы ветру. Он не замечал, что и вторая атака прекратилась так же внезапно, как и началась, пока я не прокричал:

— Беречь патроны!

Безумный треск пулемета смолк, а вместе с ним, казалось, притихли и завывания ветра, сливавшиеся с удалявшимися криками. Лишь крупные хлопья снега сыпались на схваченную морозом равнину.

— Берегите патроны, — повторил я. — Похоже, первый раунд мы выиграли. Надо сохранить что-нибудь для продолжения.

 

Несколько последовавших минут все вокруг было тихо и спокойно, как на зимнем пейзаже с рождественской картинки. Оставшиеся наездники волков, их звери и изрядное количество волков, лишившихся своих всадников, столпились вдали, вне пределов прицельного выстрела.

И только после того, как улеглись последние снеговые черти — вихри, я впервые разглядел истинную природу замеченных прежде бугров, которые показались мне чужеродными для этого бескрайнего белого простора. Усомнившись поначалу в собственных глазах, я всмотрелся в ближайший из них через бинокль. Колдовской ветер, который вызвали жрецы Итаквы, сдул с него изрядную часть снега, обнажив его настоящую форму. Снаружи оказалась по меньшей мере половина предмета.

Корабль! В детстве я был без ума от кораблей. Судя по облику, британской постройки. Он лежал, завалившись набок, и походил на чудовищного кита, выброшенного на берег. Можно было разглядеть мощные стальные листы обшивки, и громадные винты, и усиленную рулевую систему. Я решил, что это ледокол, пожалуй, конца 20-х годов, построенный на верфях Уира или Тайна, по которому давным-давно прозвонил колокол лондонского Ллойда, означающий признание страхового случая, и прозвучали слова «исчез бесследно со всей командой в неустановленной области за полярным кругом». Если бы они могли представить себе…

Я провел биноклем по равнине и вскоре нашел другой предмет, поддающийся опознанию. Еще один корабль — драккар викингов!

На носу с прежней горделивостью вздымался над морем — пусть сейчас и над снежным морем ~ старинный морской змей, а на борту, выразительно обрисовывая его контур, все так же висело множество круглых разрисованных щитов. Корабль был большим, так мог бы выглядеть Фафнир, вынырнувший из глубин Ледовитого океана, но его могучая мачта была сломана, а на палубе нарос толстый слой льда. Пока я разглядывал драккар, мне померещилось, будто оттуда ко мне долетела над скорбной равниной чуть слышная песня призраков древних норвежцев, голоса, взывавшие к Одину и требовавшие кровавого отмщения.

Тут кто-то прикоснулся к моему плечу, и я резко обернулся.

— Что за?..

Это отказался Джимми Франклин.

— Спокойно, Хэнк. Это же я, Джимми. Я тоже посмотрел в бинокль и почувствовал то же, что и ты — боль и тоску. За Снежной Тварью накопилось немало долгов.

— Да, что есть, то есть, — кивнул я.

— Взгляни-ка вон туда. — Джимми указал на предмет, больше всего похожий на большой каменный взлобок, торчащий над снегом и льдом. — Еще один кусок земной старины, который Итаква своровал, как сорока ворует блестящие пуговицы. Что ты об этом скажешь?

Я повернул бинокль в ту сторону, куда указывал Джимми, и сфокусировал его на монолите. Видно было не столь отчетливо, как мне хотелось бы, однако очертания громадного менгира позволили мне догадаться о происхождении, возможно, примитивных, но все же потрясающе одаренных творцов этого изъеденного временем и украшенного резьбой правильного куска черного базальта величиной с большой дом. Скорее всего, эскимосы, а вот какой именно ветви, сказать трудно.

В памяти всплыли смутные видения — хмурые гиганты острова Пасхи, изваяния храма Рамзеса Великого в Абу-Симбеле… Они, рядом с этим монументальным сооружением, показались бы довольно-таки скромными. Впрочем, я полагал — я знал! — что оно намного старше. Нечто подобное могли бы соорудить исчезнувшее царство My или легендарный Ломар еще в те времена, когда создатели Хема и Вавилона являли собой горстки жалких кочевников пустыни, но эта громадная скульптура превосходила даже их погибшие или ушедшие под воду монументы.

Фасетчатую поверхность монолита покрывали огромные — больше натуральной величины — изображения могучих мамонтов, запечатленных по большей части в состоянии дикого страха, безумия, панического бегства! Подле вырезанных в камне толстокожих бежали люди, коренастые аборигены, вооруженные топорами и копьями, а рядом с ними саблезубые тигры, массивные северные олени и бизоны, волки, медведи и лисы. Примитивная панорама эпохи палеолита, на которой все спасаются от общего врага. После того как я, повозившись с биноклем, все же справился с фокусировкой и получил-таки четкое изображение вместо расплывчатых пятен, враг обнаружился в верхней части монолита.

Итаква! Пусть изображение грубое и несовершенное, но не могло быть никаких сомнений в том, что Тварь, шляющуюся по ветрам, знали и боялись — и поклонялись ей — давние из давних предков людей. Насколько чуждой для Земли ни была бы Снежная Тварь, но самомнением она обладала поистине человеческим. Примитивные обитатели Земли воздвигли громадный монумент его могуществу, а он перетащил его сюда, в свой мир снега и бурь.

— Я, кажется, понимаю, почему он припер сюда все это, — сказал Джимми, возможно, ухватив мои мысли. — Но зачем ему корабли, зачем люди? Что вообще такое этот самый Итаква и зачем он… э-э… мигрирует между мирами и измерениями? Хэнк, я прочел почти все, что ты собрал о Шагающем с Ветрами, но мне кажется, что мы где-то упустили что-то важное.

— Сомневаюсь, Джимми. Если и упустили, то не так уж много, — ответил я. — Просто кое-что пока не записано вообще — идеи, с которыми носился Пизли, разрозненные обрывки сведений, которые Фонд Уилмарта пока не сумел классифицировать, варианты, которые предлагали провидцы, и все такое прочее. Да и у меня, после того как я взялся за тему, тоже появились кое-какие мыслишки.

Я опустил бинокль и повернулся взглянуть, как обстоят дела у остальных. Уайти удобно расположился возле пулемета. Изо рта у него свисала дымящаяся сигарета, и вид у него был совершенно безмятежный. Однако указательный палец он держал на предохранительной скобе спускового крючка пулемета, а глаза из-под полузакрытых век внимательно следили за обманчиво неподвижной поредевшей толпой спешившихся волчьих всадников. Трейси кучкой зеленовато-бурой камуфляжной материи полулежала в кожаном пилотском кресле и спокойно глядела в окно носового фонаря. Я не видел ее лица — она набросила на голову капюшон, из-под которого с размеренной регулярностью выплывали облачка пара от дыхания.

Джимми выжидательно взглянул на меня.

— Валяй дальше, я слушаю.

Я помолчал еще немного, чтобы собраться с мыслями.

— Ладно, посмотрим, не найдется ли у меня чего-то такого, что ты еще не знаешь. — Действительно, неплохо было бы поболтать об этом. Заодно и время убить до тех пор, пока не начнется то, чему суждено начаться.

— Итаква, — начал я, — это ужас, проходящий сквозь толщу веков от самых древних человеческих мифов. Его знали птетолиты, его изображения можно найти на одерических кромлехах. Свидетельства его существования оставили древние обитатели всех заполярных и приполярных земель, и даже в начале XIX века некоторые североамериканские и канадские индейцы вырезали его изображение на своих тотемах. Примерно такие же, как и те, что мы увидели здесь, на Борее.

— Рассказывай, братец, рассказывай, — донесся до меня из носа самолета голос Трейси. Вскинув глаза, я увидел, что она наклонила голову в нашу сторону. — Я пока мало что понимаю во всем этом, так что с удовольствием послушаю о том, чего не прочитала.

Меня обрадовало то, насколько мужественно она восприняла все происходящее. Я кивнул и повысил голос.

— У Итаквы множество имен. Это и Бог Великого белого безмолвия, и Снежный великан, и Бог Ветров, и Странник-смерть, и Тот, кто ходит в ветре, и Путник чужих миров, и Шагающий с Ветрами, и Владыка Ветров. Его образ, его смертоносное обаяние подвигли множество писателей, в том числе и весьма известных, на создание замечательных произведений, основанных на старинных легендах. Именно они, вне всякого сомнения, вдохновили всемирно известного английского прозаика Элджернона Блэквуда на создание «Вендиго» — это же Итаква. И Огаст Дерлет, живший в Висконсине, не так уж далеко от полярного круга, написал несколько весьма своеобразных и очень точных произведений о нашествиях Итаквы.

Это не кто иной, как первородная элементаль стихии, от которой берут начало все древнейшие земные мифы и легенды о духах воздуха. Это прототип Гао, Частри-Шахла, Кетцалькоатля, Негафока, Хатуры, Тха-Тхка и Энлиля. Итаква упоминается в самых древних и самых потаенных произведениях, какие только создавало человечество, его крылатые символические изображения вырезаны на сломанных колоннах и полуразвалившихся стелах Гефа наряду с символикой прочих отвратительных чудовищ — Богов Круга Ктулху. Потому что Итаква, несомненно, один из БКК, первородных элементалей, чье происхождение столь же загадочно и в лучшем случае гипотетично, как и происхождение самой вселенной.

Фонд Уилмарта полагает, что в неизученные доисторические времена, в эпоху, предшествовавшую земной жизни в известных и привычных нам формах, Земля и Солнечная система в целом стали полем битвы. Победителями в этой межпланетной войне стали существа, о которых мало что известно, — светила пара-науки в этих самых потайных книгах называют их «старшими богами». БКК, побежденные, но все еще опасные, были заточены в каких-то пространствах, специально предназначенных для этой цели. Их оградили ментальными и генетическими блоками, эти блоки вживили в них, как в наше время на преступников надевают наручники и кандалы. Эти блоки должны были воспроизводиться и в потомстве, чтобы любой отпрыск ББК был связан теми же ограничениями, что и его предки.

Можно предположить, что Итаква получил наименее суровое наказание — его просто-напросто выставили в межзвездное пространство, по ветрам которых он продолжает расхаживать, а на Земле его пребывание ограничили открытыми всем бурям заснеженными просторами Заполярья и ближайших прилегающих областей. И в этом качестве он представляет собой нечто вроде оси, на которой балансирует будущая участь всей его надмировой «родни» из Круга. Он относительно свободен от ограничений, наложенных Старшими Богами, и на нем основаны все надежды ББК, именно на него все они смотрят как на своего будущего освободителя из вечного заключения. Но его притязания этим не ограничиваются.

Итаква не знает того, что называется родом-племенем, но питает влечение к сильным красивым женщинам белой расы. В этом отношении, как, впрочем, и во всех остальных, он совершенно неразборчив и утоляет свое вожделение при каждом удобном случае и с любой женщиной, которой выпадет несчастная судьба оказаться в пределах его досягаемости. Известно, что у него уже имелись дети, прижитые с дочерьми Адама, а вот о следующих потомках никто ничего не слышал. Мы доподлинно знаем о троих детях, все от белых женщин, но, к счастью, все трое оказались слишком чужеродными для Земли и не выжили. Могут быть, правда, и другие, о которых ничего не известно, но это маловероятно.

Зато можно не сомневаться в том, что Итакве попадались в снегах и другие женщины, у которых ментальных и физических сил оказалось недостаточно для того, чтобы вынести случившееся и жить дальше, храня в себе память об этом. И, кстати, имеются вполне убедительные свидетельства существования в Канаде целых поселений, верующих в Шагающего с Ветрами, где ему время от времени приносят человеческие жертвы. Обычно молодых привлекательных женщин. Что касается его стремления плодить детей…

— Ему же чертовски одиноко, — перебил меня Уайти, — вот так шляться в зазвездных сферах.

— Да, — кивнул я, — пожалуй, можно и так сказать.

— Это… эта штука — одинокая? — нахмурился Джимми Франклин. — Но ведь одиночество — это чисто человеческая эмоция, скажете нет?

— А как же лебедь, лишившийся пары? — вступила в разговор Трейси. — Или собака, хозяин которой умер? Это самое настоящее одиночество.

Уайти сделал какое-то неопределенное движение головой — не то кивнул, не то, напротив, качнул, отрицая собственную предыдущую реплику:

— Да, он одинок, но одиночество это совсем не такое, каким его можем ощущать мы. К тому же это больше, нежели простое одиночество. У Итаквы же имеется совершенно определенная цель.

— Уайти прав, — подхватил я. — У меня в этом нет никаких сомнений. Все завязано на главную цель этого чудовища — освободить все прочие исчадия ада. своих родственников и знакомых. Подумайте сами: один-единственный Итаква, один Шагающий с Ветрами намерен освободить всех своих бесчисленных кошмарных родичей из тюрем, где они заточены. Ктулху — из затонувшего Р'льеха, Хастура — из озера Хали, Йог-Сотота — из каких-то темных измерений, и так далее.

А представьте себе, что таких, как Итаква. Тварей, Шагающих с Ветрами,двое! Насколько легче тогда станет задача! А если их станет трое? Четверо?

Счастье еще, что он не всемогущ и действенное против него оружие все-таки существует. И у нас оно есть — это звездные камни из всеми позабытого Мнара. — Я посмотрел на ладонь — на вздувшиеся на ней волдыри от ожогов — и печально усмехнулся. — Правда, ими способна воспользоваться одна лишь Трейси, но это все же лучше, чем…

— Хэнк! — перебил меня Уайти. Я взглянул на него и увидел, как его выразительные брови подпрыгнули вверх и тут же опустились на место, а сам он нагнулся к прицелу пулемета и проворчал: — Подкрепление. — Я вскинул бинокль к глазам и обвел взглядом заснеженную равнину — ту ее сторону, где возвышался пирамидальный алтарь. Да, к нашим врагам пришло подкрепление! Оно собиралось, под командованием русского жреца, в ложбинке между парой причудливых снежных бугров. Оказалось, что эти реликвии, собранные за бесчисленные века, на протяжении которых Итаква снова и снова посещал Землю, не что иное, как искусственные вигвамы и иглу Детей Ветров, которыми их обеспечивал их владыка и господин, Итаква, повелитель снегов. Там посреди сотен всадников на волках я разглядел большие сани, а на санях…

— Джимми, как ты думаешь, что это такое? — спросил я.

— Я бы сказал, что это тотем, — ответил он. — Прикрепленный к саням здоровенный столб, украшенный резными фигурами и лицами.

— Да, — саркастически хмыкнул Уайти, — столб и должен быть здоровенным. Как же иначе? — Он взглянул на меня, и его брови удрученно сползли к глазам. — Ведь это же таран!

5. Корабли снегов
(Записано под диктовку медиума Хуаниты Альварес)

Когда сани с тараном подползли поближе к самолету, всадники на волках, как и во время предыдущих штурмов, взяли наш покореженный самолет в кольцо, только на этот раз окружение имело три-четыре линии. Вокруг нас собралось, пожалуй, с тысячу двести людей и животных, и я подумал, что у нас вряд ли хватит боеприпасов, чтобы выстрелить в каждого из них хотя бы по разу. Но даже если никто из нас не допустит ни единого промаха, нас попросту сомнут, задавят количеством.

Таран оказался футов пятнадцати в длину. Сани, в которые была впряжена добрая дюжина волков (на передней паре сидели ездоки), тяжело ползли по снегу, переваливаясь на ухабах; канаты, державшие столб, натягивались при каждом крене. Вероятно, его отпилили от огромной сосны — но я пока не видел на Борее деревьев, — украсили резными изображениями богов и дьяволов, а торцу придали грубое сходство с Итаквой. Эта массивная голова была нацелена на самолет, и как только волчьи всадники раздались, чтобы пропустить тотем сквозь кольцо оцепления, все сразу стало ясно. Нос самолета состоял в основном из многослойного стекла-триплекса и довольно слабеньких рам, и таран полз прямо к этому хрупкому пузырю.

— Уайти, — сказал я, понимая, что битва возобновится с минуты на минуту, — делай что хочешь, но постарайся разделаться с волками, которые тащат тотем. Джимми, это касается и тебя. Трейси, прикрывай Джимми, а я буду прикрывать Уайти у двери. И берегите, берегите патроны!

Круг воинов на волках продолжат сжиматься, звери и всадники придвигались к самолету, сгрудились вокруг саней с тотемом, так что попасть в тягловых волков было непросто. Все ближе подкатывалось море лиц — плоских лиц, меднокожих лиц, дни с раскосыми и прямыми глазами, лиц эскимосов, индейцев и белых — лиц и удлиненных морд.

— Если мы не начнем сейчас, — чуть слышно пробормотал Уайти, — то потом уже их не остановим.

Не успел он договорить, как передние принялись колотить своих волков пятками по мохнатым бокам и резко прибавили ходу. Из-за спин воинов донеслись жуткие вопли, гулко разносившиеся в морозном воздухе, — жрецы Итаквы молили Шагающего с Ветрами благосклонно взглянуть на своих воинов в бою.

— Началось! — проорал я. — Ну, зададим им жару!

Не успел я договорить, как мой голос сразу заглушили заикающееся тарахтение пулемета и частый, равномерный треск винтовки. Сразу повалилось с дюжину воинов, сопровождавших таран, один из них с криком рухнул прямо под ноги животным, тянувшим тяжелые сани, а Уайти испустил оглушительный ликующий боевой клич, но тут же удивленно охнул, увидев, что первые верховые эскимосы и индейцы уже добрались до самолета. Перед помятой дверью мелькнул белый мех, и тут же в самолет, перепрыгнув через смертоносный поток свинца, ввалилась коренастая фигура. Я выстрелил эскимосу в грудь; пуля отбросила его в сторону. Он умер, не успев даже коснуться пола, но в падении уронил ногу в меховой обуви на ствол пулемета. Стрельба смолкла, и тут же в дверном проеме возникло несколько силуэтов. Я стрелял в упор в темные и светлые лица и рычащие морды с покрытыми пеной клыками, пока не кончились патроны, но к тому времени Уайти успел освободить пулемет.

Повернув оружие, он вновь пробудил его к смертоносной жизни. Но хотя пулемет и ожил, его резкий голос говорил об одной лишь смерти. Смерть по дуге вылетала из открытой двери и врезалась в воинов, копошившихся на окровавленном снегу. Все же эта атака успешно отвлекла Уайти от тарана; уже в следующее мгновение таран красноречиво заявил о себе. Джимми Франклин, продолжавший торопливо стрелять, вдруг предупреждающе вскрикнул, и тут же на нос самолета обрушился тяжелый удар. Самолет покачнулся; я в это время перезаряжал пистолет и от неожиданности упал. Уайти, продолжая одной рукой строчить из пулемета, все же умудрился за что-то уцепиться и удержался на ногах. В следующий миг ударник щелкнул в пустоту — лента в пулемете закончилась.

Я схватил другую и кинул ее Уайти, одновременно с силой пнув плоское лицо с овальными глазами, появившееся над порогом. Тут же в дверь влетело, вытянувшись в прыжке, огромное мохнатое тело и ударило меня в грудь выставленными вперед лапами. Я растянулся навзничь, надо мною навис волчище величиной с хорошего пони, я же отчаянно пытался сообразить, где в этом громадном теле самое уязвимое место. Чудовищная пасть с ощеренными клыками неотвратимо приближалась, я глядел прямо в глаза смерти. В следующее мгновение моя пуля прошла между клыками, с которых текла пенящаяся слюна, снесла затылок и заодно подбросила тяжелую тушу вверх. Я успел откатиться в сторону, прежде чем бьющаяся в конвульсиях туша рухнула туда, где я только что лежал.

Тут до меня дошло, что с того самого мгновения, когда тотем ударил по самолету, я не слышал характерного звука выстрелов винтовки Джимми Франклина. Умолкли и щелчки пистолета Трейси. Зато, как только я вскочил на ноги, вновь загрохотал пулемет и раздались боевые кличи Уайти. К счастью, громадный волк, кинувшийся на меня, не задел Уайти и лишь заставил его пригнуть голову и всего на мгновение утратить контроль над своим оружием.

Я увидел это сразу и едва успел с облегчением перевести дух, как Трейси вскрикнула, и я резко повернулся к ней. Трейси, пытаясь вжаться спиной в изогнутую стену фюзеляжа, медленно отступала от носа самолета, не сводя зачарованного взгляда с низкорослой коренастой белой фигуры, которая двигалась к ней и уже изготовилась сграбастать мою сестру растопыренными руками. А Трейси, направив на эскимоса пистолет, снова и снова тщетно давила на спуск, не понимая, что патроны кончились, и громко выкрикивала мое имя.

Прямо под неверными ногами Трейси лежал навзничь с большим синяком на лбу Джимми Франклин. Винтовка валялась в нескольких дюймах от его непривычно неподвижной бессильно откинутой руки. Эскимос рванулся вперед и, торжествующе сверкнув черными глазами, схватил Трейси. Одновременно в большой дыре — на добрую половину фонаря, — пробитой в носу кабины, показались голова и плечи еще одного воина.

Я тщательно, насколько позволяли задрожавшие некстати руки, прицелился, нажал на спуск, снова прицелился и снова выстрелил. Первый выстрел пришелся выше того места, куда я целился, но все же оказался удачным. Лицо эскимоса, напавшего на Трейси, раскололось, как тыква, а тело, словно срубленное дерево, повалилось в нос самолета. Тем временем второй воин вывалился наружу из зиявшей в носу дыры, сквозь которую хотел залезть, безжизненно раскинув в падении руки; белый мех на его груди мгновенно окрасился кровью. Я рухнул на одно колено рядом с Джимми, подхватил винтовку и поспешно выстрелил в дыру, где, как мне показалось, что-то мелькнуло. Потом я принялся хлестать бесчувственного товарища по щекам, и вскоре он открыл глаза, неуверенно поднял голову и сразу попытался встать. Похоже, ничего серьезного.

— Что случилось?

— Тебе крепко врезали по голове, — сообщил я. — Вот, держи ружье.

Как только я принялся перезаряжать обоймы для Трейси и себя, бешеный треск пулемета вдруг смолк. Воцарилась немыслимая тишина, которую, правда, скоро нарушили стоны порывистого ветра.

Я прислушивался к этим завываниям и ощущал, что волосы на затылке встают дыбом. Я знал, что ветер неестественный, но был полностью уверен, что его породил не Итаква. Этот ветер звучал по-другому. От него не холодело на сердце и на душе; его звуки навевали восторг и благоговение.

— Уайти, что происходит? — крикнул я. — Почему ты не стреляешь?

— Пулемет заело, — хрипло бросил он, безуспешно пытаясь передернуть затвор. — И починить … починить на этом свете не удастся!

— И правда, что происходит? — спросил Джимми Франклин, направляясь все еще неуверенными шагами к окну. Уайти вдруг широко раскрыл глаза — его черные брови взметнулись — и, выглянув в дверь, обвел взглядом снежную равнину. Завывания ветра сделались громче, и к ним присоединились странные негромкие — испуганные? — возгласы окружавшей самолет орды. Снег влетал сквозь пробоину в носу, вился по самолету и ложился на наши парки. В голосе ветра стали явственно угадываться скорбные нотки.

Я подошел к двери, встал рядом с Уайти, всмотрелся в белую равнину Бореи. Всадники волков перегруппировались, выровняли свои ряды вокруг нашего увечного самолета, но, как ни странно, стояли они, отвернувшись от нас, и все как один рассматривали загадочное плато. Невзирая даже на то, что снег был усеян сотнями трупов их убитых сотоварищей, они временно забыли о нас и сосредоточились на чем-то другом.

Затем со стороны пирамиды-алтаря к оцеплению помчалась еще пара саней. Их тащили завывающие волки, послушно откликавшиеся на щелканье бичей эскимосов-погонщиков, а нагружены сани были оружием — большими топорами, похожими на томагавки, копьями и гарпунами.

— Интересно, где все это оружие находилось до сих пор? — задумчиво произнес Джимми Франклин. — Мне показалось было, что нас хотели взять живьем. Но теперь… теперь, похоже, дело принимает более серьезный оборот!

Уайти снова обвел взглядом снега. Его брови вытянулись в линию, и лицо помрачнело.

— Нет-нет. Это оружие предназначено не для нас.

— То есть? — удивился я.

Он ухмыльнулся и подвел меня к противоположному окну. Все громче и громче завывал колдовской ветер, который, теперь у меня уже не было сомнений, дул точно со стороны плато и нес с собой звуки… звуки полощущихся парусов и поскрипывающих снастей!

— Вот тебе мое предсказание: к нам идет подмога. — Уайти снова ухмыльнулся. — Смотри, вот и кавалерия!

Я посмотрел и в первый момент не поверил собственным глазам. Внушительные и величественные, они катились с плато по пологому склону на громадных лыжах под трепещущими треугольными парусами, высоко вздымавшимися в раздувающий их громко свистящий ветер — платформы с невысокими корпусами, на палубах которых стояли, пригнувшись, полуодетые воины, а среди них лежали, как мне показалось на первый взгляд, большие кучи белого меха. Корабли, десятки кораблей неслись по снегу, словно по морю! Нетерпеливо вскинув к глазам бинокль, вслух браня подхваченную загадочным ветром поземку, которая застилала мне зрение, я все же сумел навести фокус на снеговые корабли.

Корпус опирался на три лыжи, каждая длиной футов в сорок и шириной в шесть, высокие мачты крепились к корме, носу и бортам мощными растяжками. А за фальшбортами виднелись люди — блестящие от масла поджарые белокожие тела и коренастые смуглые — все как один устремившие вперед горящие взгляды. Что касается груд меха на палубах… я смог рассмотреть их получше. Да, несомненно, груды мехов, но мехов удивительных, каких никто никогда прежде не видел. Вдруг одна из них — огромная белая масса — поднялась и потянулась, взмахнув в воздухе передними лапами. Показавшийся крошкой стоявший рядом человек подпрыгнул и, положив руку на шею зверя, заставил того лечь на место. Но я успел разглядеть зверя, от изумления разинул рот. Медведь! Все эти кучи меха были медведями, огромными белыми медведями, раза в два больше самых крупных из тех, которых мне доводилось видеть в зоопарках на Земле.

— Ка… кавалерия, — заикаясь, повторил я вслед за Уайти.

— Совершенно верно, — кивнул он и добавил, снова повернувшись к двери: — Вы только посмотрите, как драпают эти, с позволения сказать, жрецы!

Двое саней снова мчались по снегам, но теперь уже в сторону алтаря-пирамиды. Теперь на них, вместо гор оружия, восседали жрецы Итаквы — по трое на каждые сани. Словно крысы, удирающие с тонущего корабля.

— Нет, эти жрецы — не бойцы, — пробормотал Уайти.

У меня начал складываться план.

— Джимми, — сказал я, повернувшись к нему, — как ты себя чувствуешь?

— Кажется, все нормально, — ответил он, осторожно потрогав ушиб. — Правда, голова трещит, но это ничего.

— А ты, Трейси?

— Все отлично, Хэнк. — Ее голос дрогнул было, но она тут же справилась с собой. — А что ты затеял?

— Уайти уверен, что эти корабли и все, кто на них есть, явились сюда, чтобы вытащить нас из беды. Я думаю, что мы можем попытаться немного облегчить их задачу. Мы вполне можем выбраться из самолета и пробиться к этим корабельщикам. Если они действительно пришли, чтобы спасти нас из огня, то смогут гораздо раньше подобрать нас и вернуться вместе с нами на плато. Кто со мною согласен?

Все трое дружно кивнули, но Уайти не преминул напомнить:

— У нас ведь только три пушки на четверых.

— Трейси поставим в середину, — ответил я. — Сомкнёмся вокруг нее треугольником. Джимми возьмет свою винтовку, а мы с тобой — по пистолету.

— А как же все те припасы, которые мы приготовили, чтобы взять с собой? — спросил Джимми.

— Они очень даже могут пригодиться. Как и планировали, возьмем.

Втроем мы принялись дергать и толкать дверь: Трейси подбадривала нас. В конце концов нам удалось снять ее с погнутых петель, и она рухнула на красный от крови снег. Мы поспешно побросали вниз снаряжение и спрыгнули сами. Последней прыгнула Трейси; Джимми поймал ее на лету.

Теперь было явственно слышно, как шуршали по снегу огромные лыжи и хлопали полощущиеся паруса. Сгибаясь под рюкзаками и таща за собой импровизированные сани, на которых были навалены припасы, мы торопливо обошли разбитый самолет с хвоста и впервые получили возможность увидеть сразу обе противоборствующие стороны, замершие друг перед другом.

Снежные корабли — двенадцать в ряд — остановились, их паруса уже были наполовину убраны, и народу на палубах заметно поубавилось — воины с блестящей от масла кожей уже оказались на снегу, там они садились на медведей и сгоняли своих зверей в явно отработанные построения. Люди и медведи — устрашающая армия, фантастическое зрелище!

В правой руке каждый из сошедших с кораблей держал копье, а к кожаному поясному ремню было прицеплено нечто вроде начищенного до блеска чекана — топорика с лезвием и острым клювом вместо обуха. Медведи, конечно же, не имели ни оружия, ни доспехов — им хватало крепких шкур с толстым густым мехом, а мощные зубы были самым лучшим оружием для рукопашной схватки, какое мне только доводилось видеть. Две армии, выстроившись в две шеренги, неторопливо сходились. Облаченные в меховые шубы эскимосы, индейцы и белые, восседавшие на волках, шли навстречу людям, принадлежавшим к тем же расам, но имевшим совсем другие идеалы и религиозные убеждения, ехавшим на громадных белых медведях. Армии сближались неторопливо, словно пытаясь на несколько мгновений растянуть то хрупкое равновесие, которое установилось было на белой равнине Бореи, а потом с криком и грохотом столкнулись в ужасном сражении!

Двойной ряд всадников на волках сразу оказался разорван, и медведи ринулись в брешь, громя и топча все на своем пути. Однако, даже несмотря на чудовищную силу и свирепость этих зверей, им не приходилось рассчитывать на легкую победу. Я видел, как огромный волк прокусил ногу медведю и тот упал вместе со своим всадником. Но его седок-эскимос умудрился в падении метнуть копье в ехавшего на волке меднокожего наездника. Бросок был настолько силен, что даже скользящий удар сбросил индейца с волчьей спины. В следующую секунду спешенные всадники схватились врукопашную, а потом коренастый воин со снежного корабля вонзил свой блестящий чекан в горделивое горбоносое лицо волчьего наездника. Затем эту кровавую героическую сцену поглотила общая схватка, и я не видел, чем она закончилась.

Мы со всех ног бежали к разрыву в рядах Детей Ветров, тащили сани и держались кучкой, закрывая со всех сторон Трейси и стреляя на бегу во всех волчьих всадников и их зверей, которые оказывались поблизости. Нас заметили, как только мы покинули самолет, и ближайшая группа наших врагов уже отчаянно пробивалась к нам; волчьи всадники не намеревались позволить нам спокойно уйти. А потом откуда-то из-за наших спин, со стороны возвышавшейся поодаль пирамиды, прозвучала новая команда.

Кто-то мерзко, протяжно заулюлюкал, и сразу же целая толпа волчьих всадников бросила сражение, развернулась кругом и устремилась к нам! Громко браня сквозь чавканье пистолетов и сухой треск винтовки Джимми Франклина, погоняя своих спутников, я оглянулся и увидел несущиеся по равнине длинные острые нарты. Блестящие полозья проламывали наст и вздымали крылья искрящейся снежной пыли. Шесть редкостно крупных волков тащили нарты, послушно подчиняясь бичу погонщика-эскимоса, а на санях, держась за высокие, как у колесницы, борта, сидели полдюжины самых свирепых, самых могучих мужчин, каких мне только доводилось видеть. Трое из этих гигантов были эксимосами, двое — меднокожими индейцами, а один — белым.

Ах да, позади них скрючился тот самый, кто так жутко улюлюкал, — Борис Жаков, свихнувшийся от ветров фанатик, первый жрец Итаквы. Следом поспевали еще две нарты с подкреплением в виде вернувшихся малых жрецов, а еще дальше, примерно в миле за ними, тянулось еще одно войско, не меньше того, что было прежде.

Двенадцать, если не пятнадцать сотен всадников на волках скакали наперегонки, умудряясь не нарушать строя в виде тугого клина, и держали на изготовку гарпуны и копья. А затем передние нарты пронеслись совсем рядом с нами, обдав наши лица снежной пылью. Шесть гигантов-воинов на ходу спрыгнули с них и устремились к нам. Только теперь я увидел, что они запаслись металлическими щитами и вооружены были большими металлическими томагавками!

Укрываясь за щитами, высоко подняв свое оружие, они приближались, сжимая нас в кольцо, а сзади их подпирала добрая дюжина всадников на волках. Стоя вполоборота, я отчетливо видел лицо русского жреца. Он возвышался на нартах, остановившихся за спинами наступавших на нас воинов; его глаза сверкали триумфом.

— Жаков, мерзкий пес! — заорал я и навскидку выстрелил в его сторону. Я успел увидеть, как от бортика нарт, совсем рядом с его лицом, полетели щепки, но тут мне пришлось переключиться на более неотложные заботы. Один из облаченных в меха гигантов оказался совсем рядом, за ним приближался второй. Моя первая пуля, не причинив никому вреда, звякнула о металл, зато вторая, пройдя над краем щита, попала воину точно в горло. Белый, широкоплечий богатырь ростом в добрых семьдесят восемь дюймов, невнятно вскрикнул, схватился обеими руками за горло и осел на снег, обливаясь кровью. Но мои выстрелы, казалось, нисколько не напугали оставшихся пятерых, а, напротив, подтолкнули их. Они рванулись вперед…

Винтовка Джимми Франклина била сильнее, чем пистолеты; припав на колено, он сажал нулю за пулей в любую появлявшуюся цель. Уже двое громадных эскимосов и один индеец рухнули с пробитыми одной пулей щитами и телами. И пара всадников упала, обливаясь кровью, со своих волков. Наши с Уайти пистолеты достойно поддерживали работу винтовки, но оружия у нас попросту не хватало. Взвились в воздух копья, ринулись вперед воины со сверкающими томагавками…

Меня сбило с ног, уже перекатываясь, я услышал, как вскрикнула Трейси. и поспешно вскочил. Уайти корчился на земле, пытаясь вырвать копье, пригвоздившее к снегу его пробитое бедро. Еще один индеец схватил огромной ручищей мою сестру и совсем было изготовился взвалить ее на широченное плечо, укрытое меховой одеждой. Я всадил пулю точно в сердце краснокожего, видел, как перекосилось его лицо с орлиным носом. Он громко вскрикнул и рухнул. Трейси, рыдая, упала рядом со мною, ее трясло. Уайти, потеряв сознание, растянулся на снегу. Хриплый крик Джимми Франклина заставил меня резко обернуться в поисках новых врагов. Поблизости никого не оказалось, лишь чуть поодаль стоял единственный уцелевший великан-эскимос. Я тщательно прицелился в него и нажал на спуск. Боек щелкнул в пустом патроннике.

Тут я сообразил, что Джимми намеренно прекратил стрельбу, увидев, что отряд волчьих всадников и единственный уцелевший гвардеец подались назад. Лишь жрец-русский продолжал бесноваться, сидя в безопасном отдалении на своих санях. Даже не понимая ни слова того языка, на котором он кричал, я точно знал, что он требовал от воинов, чтобы они продолжили атаку, обзывал их трусами и осыпал всяческими оскорблениями. Но они не желали слушаться его, их что-то внезапно и очень сильно напугало — точно, не мой жалкий отряд и наше чудесное оружие.

Они смотрели на что-то за нами, над нами, смотрели, широко раскрыв глаза и рты, не скрывая страха! Опустив оружие, они продолжали пятиться от нас; одинокий пеший воин прыгнул в седло волка, оставшегося без всадника, и все это время они смотрели в одну точку и определенно к чему-то прислушивались.

В следующую секунду безумные крики русского умолкли, он тоже уставился куда-то позади и над нами; смотрел и слушал. Оба войска замерли среди кровавой битвы; воцарилась полнейшая тишина. Мы — Трейси, Джимми и я — медленно повернули головы и тоже посмотрели в сторону плато.

Часть вторая
1. Женщина Ветров
(Записано под диктовку медиума Хуаниты Альварес)

Глядя в небо над приземистыми зловещими обрывами плато, я думал: одно из двух — или у всех этих людей чрезвычайно острый слух, или они научились слышать нечто такое, чего я попросту не ожидаю услышать.

Но потом услышал и я: завывание поднебесных ветров, грандиозную пертурбацию в небесах Бореи, физический эффект которой пока еще никак не ощущался на равнине, где я стоял. Но постепенно и неуклонно эти звуки превращались в рокот, а потом и грохот, какой могла бы издавать разлившаяся горная река.

Впервые с начала битвы на равнине небеса стали затягиваться облаками. Воздух над плато потемнел, помутнел и пульсировал, как живой, а потом среди этого хаоса образовался круг из бешено вращавшихся черных туч; так мог бы выглядеть ломоть, отрезанный от столба торнадо.

Вдруг этот диск обезумевшего пара наклонился в нашу сторону и, постепенно ускоряясь, совершенно независимо от прочих атмосферных явлений, двинулся по разом снизившимся небесам. И такова была эта независимость, что все прочие тучи, большие и малые, поспешно раздались в стороны, открыв диску широкий путь! Как ни странно, появившаяся небесная дорога смертельно испугала и без того обескураженных волчьих всадников, я же почувствовал лишь благоговение без малейшей примеси страха. Так же отреагировали и люди со снежных кораблей, и моя маленькая команда; впрочем, судя по тому, как ахнули в унисон Джимми и Трейси, они испытывали то же благоговение, что и я.

Запрокинув голову, я провожал взглядом полет диска мятущихся туч по дорожке в небе, пока он не замедлил движение и не остановился почти точно над нами. А затем над впавшим в гипнотическое оцепенение полем кровавого столкновения раздались синхронный полузадушенный не то вздох, не то стон со стороны волчьих воинов, которому почти одновременно ответили экстатически-радостным восклицанием их противники. В следующее мгновение битва возобновилась, будто эти негромкие звуки сняли наложенное заклятие.

Но теперь она определенно складывалась в пользу воинов с кораблей. Волчьи всадники, надо отдать им должное, яростно сражались, но их ряды клонились, словно трава от напора ветра, под ударами разъяренных медведей и их торжествующих всадников, и при этом все до одного, похоже, поглядывали вверх — в небо, туда, где над нашими головами рокотал в бешеном вращении столь страшный для них черный диск.

Тем временем я перезарядил пистолет и, увидев, что битва возобновилась, приготовился продолжать оборону и припал на колено возле Трейси, которая изо всех сил старалась выдернуть из промерзшей земли копье, пригвоздившее ногу Уайти. Падая, Уайти выронил пистолет, и сейчас его нигде не было видно. У Джимми Франклина кончились патроны, и он обеими руками держал винтовку за ствол, готовый использовать ее как дубину. С секунду мы смотрели друг на друга, а потом Джимми сказал:

— Хэнк, сдается мне. что эти ребята перепугались насмерть — почти как я. Пожалуй, у нас появился шанс прорваться к снежным кораблям.

Он был прав. Окружившие было нас волчьи всадники пятились все дальше от нас. и теперь гораздо ближе к нам оказались атакующие медведи, успешно отрезавшие наших противников от их основных сил. Я вручил Трейси пистолет, ухватил обеими руками копье, пробившее ногу Уайти (к счастью, это было действительно копье, а не зазубренный гарпун), и выдернул его, постаравшись сделать как можно более плавно и аккуратно. Уайти громко вскрикнул и дернулся всем телом. Трейси вернула мне пистолет и, сев наземь, положила голову Уайти к себе на колени и принялась вытирать ему лоб снегом.

Джимми Франклин бросил ставшую бесполезной винтовку и потянулся за окровавленным копьем.

— Ну что ж, — сказан я, — пойдем на прорыв. Я понесу Уайти, Трейси будет держаться между нами.

Но мы не успели сделать и шага. Прорезав грохочущий рокот вращавшегося черного диска, нависшего над нами, прорезав шум битвы и вопли умиравших людей и животных, снова прозвучал мрачный крик безумного жреца-русского, пытавшегося еще раз подвинуть вперед ряды упавших духом нападавших.

Но нет, воины, хотя явно боялись этого белого человека с диким взглядом, все же не подчинились его приказу. Правда, они изобразили нечто вроде нерешительного движения вперед, но, как только мой пистолет пару раз плюнул смертоносным свинцом, пришпорили волков и поспешно отступили. Теперь они уже не окружали нас, а собирались кучками, пятились в ту сторону, где возвышалась вдалеке пирамида-алтарь, и были готовы в любую секунду перейти из отступления в настоящее бегство.

Походило на то, будто их поведение изменилось из-за того, что люди со снеговых кораблей прорвались сквозь расстроенные ряды волчьих всадников уже в добром десятке мест, но я был уверен, что дело не только в этом, что все происходившее с ними как-то зависело от черного диска, который так же бешено вращался в безумном небе. Однако многочисленное подкрепление пусть и неохотно, но готовилось поддержать своих павших духом потрепанных собратьев. С тысячу человек, если не больше, соблюдая построение клином, поспешали за последними, третьими санями и, помедлив секунду, вступили в бой.

В этот же самый момент безумный русский, отказавшись от дальнейших тщетных попыток поднять войска в новую атаку, схватил возницу-эскимоса за руку и что-то прокричал ему в ухо. Коренастый коротышка тут же подался вперед и щелкнул бичом над спинами шестерых волков.

Большие тяжелые нарты мчались, описывая полукруг; Жаков восседал на них подобно огромной белой пиявке. Когда упряжка волков устремилась прямо на нас, я понял, что русский вознамерился просто-напросто смять нас, и, вздернув Трейси на ноги, поспешно отшвырнул ее в сторону. Она несколько раз споткнулась, поскользнулась, но все же удержалась на ногах.

Сани верховного жреца, зловеще шипя полозьями по насту, мчались к нам. Снова прозвучала резкая команда. В ответ на этот непререкаемый возглас из страшной круговерти мечущихся, убивающих друг друга людей и зверей выехал, пришпорив волка, могучий эскимос, единственный уцелевший из тех шести воинов, которых Жаков выставил против нас. Гигант направил могучего зверя прямо к Трейси. вот он уже наклонился и растопырил ручищи, чтобы схватить ее…

— Трейси! — заорал я. — Трейси, оглянись!

В тот же самый миг, совершенно синхронно с моим возгласом, свершилось нечто неожиданное и фантастическое. С неба раздался оглушительный двойной отклик и сверкнули две яркие вспышки — словно выстрел дуплетом из какой-то космической двустволки.

Высоко в небесах, прямо из центра вращающегося диска, истекли две колоссальные огненные ленты. Клубясь и извиваясь в полете, они устремились вниз, пронеслись, будто две змеи, горизонтально над долиной и в конце концов безошибочно ударили по выбранным целям. Эти молнии, с невероятной точностью поразившие тех, кто намеревался покончить с нами, были величественными, ужасающими и потрясающе разумными!

Волчья упряжка Жакова уже почти достигла нас, и тут ее окутало потрескивающее белое пламя, сошедшее с небес. Всего секунду назад волки, застигнутые этим ужасным электрическим всесожжением, находились тут, совсем рядом, а в следующий миг свечение огненной колонны угасло, и на снегу остались только уголья, среди которых, задрав нос и накренившись набок, торчали дымящиеся нарты.

Подле них, словно тряпичные куклы, валялись два тела — русского и возницы-эскимоса. Последний поднялся на ноги и тут же получил в спину брошенное издалека копье. Острие пронзило его насквозь, и он умер прежде, чем рухнул ничком на мерзлую землю. Впрочем, такая смерть оказалась для него милосердным исходом: он отчаянно орал еще до того, как сумел встать, и я успел разглядеть, что вместо рук у него были дымящиеся, густо окровавленные длинные обрубки, заканчивавшиеся чуть ниже локтей. Он управлял упряжкой, вытянув руки вперед, и они попали в тот же огненный столб, который уничтожил волков.

А что же Жаков? Где же он? Тут я увидел, что он поспешно забирается на одного из осиротевших волков, чтобы покинуть наконец поле боя. Я поднял пистолет и тщательно прицелился в него, но тут кто-то тяжело ткнулся в меня и сбил прицел. Это оказалась Трейси; в полуобмороке от страха и потрясения, она чуть слышно повторяла мое имя.

— О, Хэнк… Хэнк, это было ужасно! — с трудом выговорила она. Я попытался обнять ее, но она вырвалась и. указывая трясущейся рукой на кучку дымящегося недогоревшего меха и угля на снегу — все, что осталось от богатыря-эскимоса, — продолжала причитать: — Это пламя… это кошмарное пламя с неба!

— Шевелитесь! — вдруг воскликнул Джимми Франклин. — У нас есть все шансы прорваться!

Я сразу увидел, что он прав — битва отхлынула. Теперь от выстроившихся в ряд неподвижных снегоходных кораблей нас отделяла лишь неширокая полоса заснеженной долины, усеянная мертвыми и умирающими людьми и животными.

Я взвалил Уайти на плечо, Джимми подхватил Трейси, которая не могла сама держаться на ногах. Мы побрели к кораблям, и тут же навстречу нам выдвинулась четверка медведей; сидевшие на них люди протягивали к нам смуглые руки. Трейси забрал у Джимми черноволосый крючконосый мужчина, в жилах которого, несомненно, текла чистая кровь индейцев-тлинкитов или чинуков. Второй медведь, десяти, если не одиннадцати футов росту, подошел ко мне. По команде своего седока-эскимоса могучие лапы этой ходячей меховой горы осторожно сняли с моей спины остававшегося в беспамятстве Уайти. Седок третьего медведя наклонился и протянул мне руку; устраиваясь за его спиной, я увидел, как четвертый подобрал Джимми, после чего звери устремились рысцой к ближайшему кораблю снегов.

Как только мы достигли корабля, оттуда радушно протянулось к нам множество рук, подхвативших нас с медвежьих спин и поднявших на палубу из шершавых досок. Там нас сразу же повели на приподнятый полубак. Уайти же унесли в кормовую часть корабля. Я решил, что там ему сразу же окажут помощь.

Трейси успела овладеть собой и снова уверенно держалась на ногах. Как только мы остановились у фальшборта острого носа корабля — единственного поблизости возвышенного места, откуда можно было наблюдать за ходом сражения, как Джимми Франклин завел разговор с меднокожим храбрецом, который внизу забрал из его рук мою сестру. Поначалу беседа шла очень медленно — Джимми с трудом осваивался с наречием колошей-тлинкитов, — но вскоре оживилась и потекла легко, как журчащий ручеек. Довольно скоро Джимми вскинул руку, призывая своего нового друга к молчанию, и повернулся ко мне.

— Он говорит, что мы проявили великое мужество в сражении против Итаквы и оказали обитателям Плато огромную услугу, избавив Борею от такого множество воинов Шагающего с Ветрами. Он приветствует нас на борту корабля военачальника Нортана, где мы будем дожидаться прибытия Армандры, Женщины Ветров.

— Погоди, Джимми, погоди, — прервал я его. — Пожалуйста, еще раз и помедленнее. Вот этот твой друг — он и есть военачальник Нортан? И кто такая Армандра?

Последовал короткий обмен репликами на индейском диалекте.

— Нет, он не Нортан. Его зовут Кота'на, он Хранитель медведей. Нортан больше похож на тебя — и не похож на тебя. Он такого же роста, с такими же голубыми глазами, вот только кожа у него смуглая и волосы черные.

— А Армандра? — спросила Трейси.

Джимми вскинул голову, посмотрел на битву, которая все еще бушевала на снежной равнине, а потом перевел взгляд к таинственному диску, состоявшему из бешено вращавшейся черноты.

— Он говорит, что Армандра — жрица Плато, Женщина Ветров. — Немного помолчав, он добавил, указав на диск чуть заметно трясущейся рукой: — Он говорит, что Армандра… что она там…

— Глядите! — воскликнула Трейси. — Хэнк, что там происходит?

Заметно сократившееся войско волчьих всадников начало восстанавливать порядок. Примерно четыре с половиной сотни всадников, сотни две спешенных воинов и столько же волков, лишившихся наездников, выстраивались в три линии. А позади этого строя, за спинами воинов, подпрыгивали и кривлялись шесть малых жрецов; их крики доносил до нас ветер, внезапно подувший со стороны возвышавшегося поодаль алтаря и резко хлестнувший в лица людям со снеговых кораблей.

Позади шестерых своих прислужников, на вершине пирамиды, которую образовали, как это делают обычные земные акробаты, взобравшиеся на плечи друг другу воины в белых одеяниях, возвышался Борис Жаков. Он воздел руки к небу и испустил протяжный вопль. Я уверен, что никогда еще ни один цивилизованный человек не слышал, чтобы такой звук издавала глотка другого человеческого существа.

Неподалеку от нас собралось еще с дюжину полуодетых воинов с кораблей. Они о чем-то взволнованно переговаривались и, явно ожидая чего-то, не сводили взглядов с равнины. Джимми Франклин на гортанном наречии задал еще несколько вопросов Кота'не и, получив ответы, быстро пересказал их мне.

— Он говорит, что жрецы Итаквы дураки. Пусть даже их хозяин на самом деле первый владыка снегов, но Армандра уступает могуществом только ему одному, а любые силы, какие способны призвать его жрецы, для Женщины Ветров все равно что детские игрушки. И такие глупые выходки только разгневают ее. Смотри!

С последним словом он вскинул руку и указал на поле битвы. Два войска разделяла усеянная мертвыми телами полоса шириной в пару сотен ярдов. Но вот перед строем волчьих всадников появились и начали быстро расти ввысь и вширь шесть мощных смерчей. Из тонких у основания спиралей они быстро расширялись в стометровые воронки, которые в быстром вращении вбирали в себя все, что лежало внизу, и очень быстро стали похожи на твердые конусы из снега и льда. Потом эти порождения неземного знания чуть ли не с военной согласованностью двинулись навстречу противостоящему войску. Пересекая нейтральную сейчас полосу, смерчи затягивали трупы людей и зверей — эскимосов, индейцев, монголоидов, европеоидов, волков и медведей — в свои жерла, где они носились вместе с разными обледенелыми обломками.

Затем шестеро жрецов двинулись сквозь ряды волчьих воинов, безумными прыжками и жестами подгоняя свои фантастические порождения дальше и дальше вперед. Все это я отчетливо видел в бинокль, который все еще висел у меня на шее, а вот крики жрецов вскоре потонули в лавине звуков, опережавших невероятный катаклизм, разворачивавшийся на равнине.

Люди и медведи на кораблях стояли непоколебимо, словно не замечали яростного ветра, который грозил подхватить их всех, как осенние листья, и унести прочь, и следили за надвигавшейся на них роковой каруселью. А потом у всех тех, кто окружал меня на носу снегового корабля, вырвался дружный вздох. В небе над войсками происходило что-то такое, чего я еще не видел.

Точно в центре вращающегося черного диска образовался просвет, и из него стала снижаться человеческая фигура. Нет, пожалуй, назвать ее человеческой было бы неверно: разве хоть один человек из плоти и крови смог бы оказаться там, где она находилась, смог бы шагать по ветрам над этим колоссальным воздушным аттракционом? II все же, если только глаза не обманули меня, эта фигура была вполне человеческой — эффектный образ женщины с белой, как снег на равнине, кожей, облаченной в короткую меховую шубку и белые, тоже меховые, сапоги, быстрым, но уверенным шагом нисходившей по воздуху и державшей раскинутые по сторонам руки параллельно земле, так что получился живой крест. Длинные ярко-рыжие волосы развевались и трепетали за ее спиной, словно хвост одушевленного болида.

Постепенно она замедляла шаг и вдруг остановилась, повисла, как парящий ястреб, на одной высоте с вершинами устрашающих смерчей и повернулась к нему лицом. Она стояла в воздухе, не опираясь ни на что видимое, и. склонив голову, смотрела на то, что находилось перед нею и ниже ее. К нам же она стояла спиной, и я не видел ее лица, но, тем не менее, знал, что она прекрасна. Прекрасна, царственна и могущественна.

Затем она повела руками навстречу шести белым титанам, угрожавшим ей своим вращением и набыченными головами, выставила перед ними раскрытые ладони, преграждая им путь, — и они замерли в своем движении, словно наткнулись внезапно на невидимую стену. Смерчи дергались, яростно раскачивались и пытались, повинуясь экстатическим командам стоявших позади жрецов и против воли Женщины Ветров, продвинуться дальше. Но ее воля оказалась сильнее объединенной воли всех жрецов Итаквы, вместе взятых.

Смерчи вращались все быстрее, отчаянно бились о невидимую стену, выстроенную волей Армандры, метались из стороны в сторону л вскоре утратили всю согласованность и важность, с которыми только что шествовали по равнине. Их финал оказался скоропостижным: утратив возможность двигаться вперед, они начали раскачиваться, подталкивать друг друга, как составленные в ряд костяшки домино, и, поскольку путь вперед был прегражден, двинулись обратно.

Конец ознакомительного фрагмента