Джеймс Баркли - Эльфы. Во власти тьмы

ДЖЕЙМС БАРКЛИ

ЭЛЬФЫ. ВО ВЛАСТИ ТЬМЫ

Книга первая

ТОТ, КТО БЫЛ РАВЕН БОГАМ

Глава 1

Только в гармонии можно созидать.

Только вера позволит нам исполнить свою судьбу.

 

Последние пять миль за ними следили неотрывно. Силдаан ощущала чужое присутствие, хотя и не видела преследователей. А вот те, кого она привела с собой, ничего не замечали. Они не имели ни малейшего представления об опасности, которой подвергались. С чего бы вдруг? Как это похоже на мужчин. Они были здесь чужими. Надувались от сознания собственной силы и могущества. Невежи. Они и живы-то оставались только потому, что с ними была она.

Тем не менее ей пришлось вверить им свою жизнь. Силдаан вздохнула про себя. Здесь, на краю благословенного тропического леса, откуда открывался потрясающий вид на величественный храм Инисса в Аринденете, подобное решение представлялось чистым безумием.

Гигантский золотисто-зеленый купол храма возносился ввысь на добрых две сотни футов, опираясь на круговую каменную кладку. И в самом куполе, и в стенах красовались многочисленные окна, забранные витражными стеклами, переливающимися всеми цветами радуги. Каждый камень в стенах был украшен изображением одного из воплощений даров Инисса, будь то свет, вода, животное, растение или минерал. Внушительные, обитые железными полосами двери выходили на извилистую мощеную дорожку, сбегавшую по широкому каменному козырьку и терявшуюся в лесу.

На этой самой дорожке они и стояли, тридцать мужчин, столпившихся позади Силдаан и с раскрытыми ртами глазеющих на величественный храм. Несколько мгновений они даже не обращали внимания на тех, кто встал на площадке перед ним.

Девять ТайГетен. Три звена элитной касты воинов Инисса, отца эльфийской расы. Звено, преследовавшее их, присоединилось к двум остальным. Лица их были разрисованы коричневато-зелеными маскировочными узорами, а одежда по цвету сливалась с лесной подстилкой. Под лиственным пологом леса они в буквальном смысле превращались в невидимок.

Силдаан еще никогда не оказывалась с ними по разные стороны баррикад. Их неподвижность внушала страх и лишала присутствия духа. Их немигающие взгляды прожигали зияющие дыры в броне ее мужества. Клинки покоились в ножнах за спинами. Подсумки с метательными дисками-полумесяцами оставались застегнутыми. Пожалуй, именно поэтому люди сохраняли столь недальновидное спокойствие. Она даже пожалела их за столь вопиющее невежество. Чтобы убивать, воину ТайГетен не требовалось оружие.

— Остановись, жрица Силдаан, — скомандовал Мириин. — Они не осквернят храм своим присутствием.

Силдаан ощутила, как неприятное чувство вины робко кольнуло ее в сердце. Но она выпрямилась, не поддаваясь слабости. То, ради чего они пришли сюда, должно быть сделано. Она цеплялась за свою веру так, словно та могла вырваться у нее из рук и улететь, пробив зеленый шатер листьев над головой и унося с собою ее мужество.

— Мириин. — Силдаан наклонила голову и прикоснулась пальцами ко лбу. — Настали необычные времена. Инисс простит мне то общество, в котором я вынуждена находиться.

Мириин едва заметно приподнял брови.

— И в самом деле необычные. Мы заметили, что ты пришла сюда без принуждения. Привела их сюда по собственной воле.

— Так и есть, — согласилась Силдаан. По рядам ТайГетен пробежал гневный ропот. — Потому что у нас нет другого выхода.

— Время, когда эльфы встанут плечом к плечу с людьми, не наступит никогда. А эти еще и видели Аринденет. Ты обрекла их на смерть. Ради чего?

— Ты их не тронешь, — негромко ответила Силдаан. — Они останутся здесь. Этому храму нужна защита надежнее той, которую можешь предложить даже ты.

Воины ТайГетен недовольно заворчали. Стоявшие за спиной Силдаан мужчины встревожились. Ладони их легли на рукояти мечей, между ними пробежал шепот, но Силдаан не могла разобрать ни слова.

— Не делайте глупостей, — прошипела она на языке людей. — Клинками вам их не победить.

— Мы будем защищаться, — заявил Гаран, вожак людей.

Силдаан оглянулась на него. Он стоял чуть позади нее, впереди своих воинов, уродливый, с грубой щетиной на подбородке. Кожу его покрывали гнойники и нарывы — следы неравной борьбы с тропическим лесом. Впрочем, то же самое можно было сказать и об остальных его спутниках. Силдаан могла помочь им, но предпочла не делать этого. Пусть не забывают о том, кто они такие и в чьих руках сосредоточена истинная власть и сила.

— Ты даже не понимаешь, о чем говоришь, Гаран.

— Зато я знаю, что они бессильны против магии.

— Лучше бы тебе оказаться правым, — заметила Силдаан. — Иначе мы все умрем.

— Просто делай то, что должна, — посоветовал ей Гаран. — Все эти разговоры кажутся мне бесполезными. К чему рисковать лишний раз?

Силдаан не сочла нужным ответить и вновь повернулась к Мириину. Воин ТайГетен шагнул вперед, отделившись от строя своих соплеменников.

— Я буду говорить с тобой.

По спине Силдаан вдруг пробежал предательский холодок. Ей отчаянно хотелось, чтобы слова Гарана не оказались пророческими. Она взошла на козырек, ощущая на себе взгляды воинов ТайГетен. Гнев, почтение и подозрение. Они давали клятву защищать жрецов Инисса, но при этом готовы были убить ее в мгновение ока, если решат, что она стала предательницей. Теперь, оказавшись лицом к лицу с Мириином, она видела, что он взбешен — руки у него подрагивали от сдерживаемой ярости.

— Я привела их сюда с самыми лучшими намерениями, — сказала Силдаан.

— Ты — жрица Инисса! — На лице Мириина отразилось нескрываемое презрение. Она покачала головой. — Ты противоречишь сама себе.

— А ты слишком много времени провел в лесу. Тысячелетний порядок и стабильность вот-вот рухнут, а детей Инисса слишком мало, чтобы противостоять тому, что неизбежно низвергнется на нас.

Мириин выпрямился.

— Ты говоришь об отречении Такаара?

— Ты сомневаешься, что это случится?

— Я сомневаюсь в том, что Аринденет станет мишенью для орд Туала, если это произойдет. — Мириин ткнул пальцем в сторону людей. — Что они здесь делают?

— Мириин. Ты знаешь, что я отношусь к тебе с уважением, так же, как и к любому воину ТайГетен. Не будь тебя, гаронины собрали бы куда более кровавую жатву в последние дни на Хаусолисе. Но это было десять лет назад, а с тех пор Такаар впал в немилость. Ты спасал нас, а на его совести остались жизни тех, кто погиб, когда он бежал. Он отбросил нас назад. Эльфы всех кланов все громче говорят о предательстве. Скрыть правду еще никому не удавалось. И эти люди пришли сюда, чтобы защитить детей Инисса и нашу веру.

Но глаза Мириина оставались холодными.

— За Такаара говорят тысячи лет единства и гармонии. Только неверные могут выступить против него. А мы не нуждаемся в помощи людей.

— Инисс — вот средоточие и воплощение нашей веры. Инисс, а не Такаар. — Силдаан почувствовала, как разгорающийся в душе гнев заглушил страх. — Неверные — это как раз те, кто готов возвысить одного эльфа над своим богом.

— Такаар спас эльфийскую расу. Всех эльфов. А не только клан Инисса. Каждый эльф чувствует себя перед ним в неоплатном долгу.

— Ты слишком давно не был в Гардарине и потому не знаешь, что в общественном мнении преобладает недовольство. Не слышишь ты и речей, что звучат в каждом храме Исанденета. Ты отстал от жизни.

— Очевидно, — согласился Мириин. — Я пропустил момент, когда для жрицы Инисса стало возможным привести еретиков в дом нашей веры.

Силдаан заметила, как по лицу Мириина скользнула тень. Время истекало.

— Только потому, что твоя собственная судьба и участь твоих людей мне не безразлична, Мириин, я даю тебе последний шанс. Сдайте караул и покиньте территорию храма. Вы не в силах предотвратить надвигающуюся бурю. А те, кого я привела с собой, способны на это. Собери своих людей и уходи. Исчезните. Для вас это — единственный способ сохранить себе жизнь.

Силдаан знала, что будет дальше, и на глазах у нее выступили слезы, а печаль окутала сердце.

— Предательница.

Клинки ТайГетен с негромким шорохом покинули ножны. Воины шагнули вперед. Но Мириин поднял руку, и они остановились.

— Силдаан, ты арестована. Время в ожидании суда за свои преступления ты проведешь под стражей.

Силдаан крепко зажмурилась. Она знала, что этим все и кончится, но не могла не попытаться.

— Мне очень жаль, Мириин. Да благословит тебя Инисс на пути. — Она опустила голову. — Гаран.

— Ложись, — скомандовал Гаран.

Силдаан рухнула на землю, как подкошенная. Она почувствовала, что ТайГетен рванулись к толпе человеческих воинов и магов. Стремительно упала температура. Взвыл ветер, и над нею прокатилась волна холода. Тело ее окоченело. Она ощутила, как в волосах заскрипели снежинки, а кусочки льда закупорили ноздри. Когда она сделала робкий вдох, горло ей обожгло морозным воздухом.

Она не слышала ничего, кроме рева ветра, старательно прижимаясь лицом к каменной подушке козырька. Если вокруг и звучали крики, то она их не слышала, потому что закричала сама. Голос ее звучал так, словно горло ей забили каменным крошевом. У нее перехватило дыхание, и каждый вдох сопровождался мучительной болью.

Силдаан решила, что ветер свирепствовал недолго. По словам Гарана, именно так и обстояло дело с большинством заклинаний. Но, казалось, прошла целая вечность, прежде чем душераздирающий вой и визг стихли. Силдаан лежала, не шевелясь, ожидая скорой смерти от клинка ТайГетен. Но она услышала лишь шаги людей, приближающиеся к ней и храму.

Силдаан неловко оттолкнулась от промерзшей земли, опираясь на подгибающиеся руки. Холод захлестнул ее, и она повернула онемевшее лицо к храму. А тот стал неузнаваем. Его покрыла ледяная корка, пряча под собой камень, а с подоконников и карнизов свисали ледяные копья. Иней окутал каменный козырек и набросил ледяной саван на зеленый покров леса на опушке храма. Вокруг стыла белизна.

Силдаан почувствовала, как чья-то сильная рука взяла ее под локоть: Гаран помог ей подняться на ноги.

— Осторожнее, — предостерег он. — Здесь скользко.

Силдаан кивнула, глядя, как лед превращается в воду, которая разбегается в разные стороны ручейками, чтобы напоить корни и ветви Биита. Начали оттаивать и тела ТайГетен. Силдаан зажала рот ладонью. Лица воинов почернели, обезображенные холодом и обожженные до неузнаваемости. Они рассыпались на куски, подобно статуям, которые кто-то столкнул с пьедестала. Конечности отделились от тел, которые сбрасывали с себя оцепенение смерти по мере того, как лед выпускал их из своих объятий.

Над каменной площадкой зачирикала какая-то птаха. Силдаан вздрогнула.

— Здесь так тихо, — выдохнула она. Она потерла руки и подышала на них в надежде вернуть им чувствительность. — Что ты сделал?

— Я же говорил тебе, что наша магия очень сильна, — отозвался Гаран.

— Слышать — это одно, — сказала Силдаан. Она саркастически улыбнулась и посмотрела на свои руки. Они дрожали, но холод здесь был ни при чем. Жрица понизила голос до еле слышного шепота. — Но оставим это. Похоже, все может получиться даже проще, чем я думала.

 

Ауум беззвучно выдохнул сквозь стиснутые зубы. Раны были оскорблением Бииту, богу корней и веток. Жестокие, бездумные и уродливые. Сломанные ветви, оборванные лозы и раздавленные кусты. И все это сделали те, кто не был рожден в лесу. Те, охоту на кого для ТайГетен благословил сам Инисс.

Ауум опустился на корточки и провел пальцами по земле, все еще сохранявшей следы ног, обутых в тяжелые сапоги. Они остались здесь, в самом сердце тропического леса. Причем настолько далеко от побережья, что это казалось невозможным. Рука Ауума застыла на земле, когда с широченного листа над головой на него обрушился настоящий водопад. Слезы Гиал освежили его, и он буквально растворился в шуме дождя.

Выпрямившись, он повернулся к своему наставнику, жрецу Серрину, которого ему выпала честь защищать на протяжении последних десяти лет, прошедших с момента его бегства в Калайус. Жрец был высокого роста, с наголо бритой головой и телом, целиком выкрашенным в белый цвет. Наготу прикрывали лишь набедренная повязка и кожаные сандалии. В ушах и носу красовались серьги и кольца.

Серрин был одним из Молчащих, давших клятву посвящения бессловесно служить Иниссу во всех его храмах, хранителей архивов и священных реликвий.

— Чужаки, — пришел к заключению Ауум, поднимаясь на ноги. — Идут к Аринденету.

Большие овальные глаза Серрина прищурились. Ауум видел, что жрец раздумывает над тем, а не заговорить ли ему. Здесь это разрешалось, хотя Молчащие старались не пользоваться такой возможностью.

— Кто? — негромким и хриплым голосом спросил Серрин.

— Это не Терассины. Слишком уж явно для них. Люди. Пятнадцать человек, по крайней мере. — Ауум сплюнул. — Тысячи лет благословенного уединения. Почему они не могут оставить нас в покое?

В глазах Серрина он прочел охватившую жреца тревогу. Первые паруса появились на горизонте пятнадцать лет тому. Люди. Обещающие дружбу, от которой разило предательством и обманом. Их предупреждали, что в лес соваться не стоит. Очевидно, предупреждение пропало втуне.

— Мы догоним их задолго до того, как они достигнут Аринденета, — сказал Ауум. — След совсем свежий, а идут они медленно, потому как несут на себе слишком большой груз.

Ауум двинулся вдоль следа. Полдень уже миновал. Дождь лил как из ведра, насыщая землю и наполняя влагой листья зеленого покрова, который жадно тянулся вверх, подставляя ладони слезам Гиал. Внизу, у самой земли, уже сгущались сумерки. Баньян, пробковое дерево, инжир, лианы и виноградные лозы душили лесную подстилку. Густой низкорослый кустарник разбросал толстые побеги, цепко хватавшие неосторожного путника за ноги. Но растения были безжалостно уничтожены. Сквозь чащу леса чужаки прорубили тропу, достаточно широкую для того, чтобы по ней в ряд могли пройти три человека.

Ауум глухо зарычал. Время пришло.

Серрин опустил руку в мешочек на поясе и достал оттуда маленький глиняный горшочек, горлышко которого была замотано кожаной лентой. Открыв его, он сунул внутрь два пальца правой руки. Склонившись к самой земле, он принялся размазывать белую краску по щекам, носу и лбу, стараясь наносить ее ровным слоем.

Несколько мгновений Ауум глядел на него, любуясь точными и выверенными движениями жреца, после чего взялся за собственную маскировочную раскраску. Коричневая и зеленая краска холодили кожу. И заодно придавали сил. Ауум вознес краткую молитву Иниссу, прося его направить его руку и обострить чувства. Закончив, он заметил, что теперь уже Серрин наблюдает за ним. Жрец, лицо которого поражало ослепительной белизной, а в глазах полыхал яростный огонь, одобрительно кивнул.

— А теперь начинаем охоту.

 

— Не обращай внимания, идем дальше, — сказал Халет, безуспешно стараясь почесать правую руку, обтянутую кожей доспехов. — Это — всего лишь одна из маленьких глупых свинок.

— Тапир, — поправил его Аршул, худой наемный убийца. Халет равнодушно пожал плечами.

— Тебе виднее.

— Нет, — вмешался другой. Его, кстати, звали Херол, но он называл себя Одноглазым. Непонятно почему, учитывая, что оба его глаза были на месте. — Я что-то видел. Что-то промелькнуло, совсем рядом. Белое, как привидение.

— Я тоже видел, — поддакнул Риссом, здоровенный и безрассудный наемник.

После укуса какой-то гадости он мучился лихорадкой. Не он один, разумеется. Но он хотя бы не скулил по этому поводу, хотя выделения у него из носа и одного уха выглядели просто омерзительно. Халет поморщился.

— Ну, хорошо, вы что-то видели. Мои поздравления. Но давайте двигаться дальше. Конечно, если вы не желаете погнаться за своим призраком, рискуя сдохнуть от укуса змеи, жабы или какого-нибудь земляного насекомого. До храма еще целый день пути. Говорю специально для тебя, Херол: можешь отстать на двадцать шагов и идти в арьергарде. Возьми с собой троих. Рис-сом, ты берешь двоих и прикрываешь правый фланг. Кутан, на тебе — левый фланг. Не теряйте друг друга из виду и криком сообщайте обо всем, что видите. И никакого геройства, понятно? Это очень опасное место. Ну, все, вперед.

Халет шел первым, небрежными взмахами меча разрубая плотные и длинные стебли ползучих растений, цеплявшихся колючками за одежду и лицо. Толстые ветви деревьев низко нависали над землей, хватая их за руки, и внизу клубились проклятые корни, о которые то и дело спотыкались люди. На Балайе, например, корни росли под землей. Халет проклинал лес Калайуса, густой слой прелых листьев, укрывающий почву, и чертовых насекомых. И зачем он только согласился вернуться сюда?

Лицо его распухло и было сплошь искусано гнусными тварями. Не помогали ни мази, ни питье, которыми снабдили их эльфы, встретившие корабль. Впрочем, в храме обязательно найдется снадобье, которое позволит избавиться от этой гадости. Какой-нибудь лист, не встречающийся в этой части леса. А под кожей на руках и ногах у него уже наверняка были отложены яйца. Как же отвратительно то, что под твоей кожей гнездятся насекомые, пожирающие твою плоть. Халет содрогнулся и почесался. Он предпочел бы, чтобы его укусила змея.

— В этом проклятом месте с каждым часом мне становится все хуже, — заявил Аршул. — Дождь когда-нибудь кончится, хотел бы я знать?

— Перестань ныть, лучше иди сюда и помоги мне, — распорядился Халет. — Что-то я не вижу, в какой стороне прячется солнце, а твои глаза лучше моих.

— Это точно, ведь из твоих скоро полезут какие-нибудь черви, верно? Ничего удивительного, что тебя подводит зрение. — Аршул подошел к Халету с левой стороны, ловкими движениями клинка расчищая себе дорогу, и уставился на игру света и теней впереди. — Мы по-прежнему идем в нужном направлении. Приблизительно.

— Отлично, — сказал Халет. Споткнувшись о торчащий из земли корень, он едва не упал, но успел опереться рукой о ствол пробкового дерева. — Будь оно все проклято.

— А куда запропастился наш проводник? Силдаан же обещала нам его.

— Остроухие много обещают, но не спешат выполнять обещанное, — ответил Халет.

Кто-то пересек им путь примерно ярдах в десяти впереди. Свет и тень. Быстрый, как молния. Глаз не успевал за его перемещениями. Аршул ткнул в ту сторону пальцем.

— Вот оно, — дрожащим голосом проговорил он. — Привидение меж деревьев.

— Цель прямо впереди, — крикнул Халет, чувствуя, как тяжело всколыхнулось в груди сердце. — Расстояние — десять ярдов, идет слева направо. Всем внимание! Одноглазый, направляется в твою сторону.

— Понял, командир.

Отряд продолжил движение, но теперь очень медленно. Наемники напряженно всматривались в лесную чащу. У Халета появилось неприятное ощущение, что он узнал, кто это, но в такой ливень, да еще учитывая сгущающиеся сумерки и невероятно густую растительность, утверждать что-либо наверняка было невозможно.

Он буквально кожей чуял, как звенят натянутые нервы у его спутников. Подобное испытание было для них внове. И это при том, что все они провели на Калайусе уже больше ста дней, пытаясь акклиматизироваться. Но привыкнуть к тропическому лесу оказалось не так-то легко. О том, какие существа обитают под густым лиственным покровом, ходили самые невероятные слухи. Халет был одним из тех, кто знал это наверняка.

— Пока ничего, — сказал Одноглазый. — Подождите. Движение. Прямо впереди, расстояние — пятнадцать ярдов. Разве мы…

Пронзительный вопль, раздавшийся слева от Халета, могло исторгнуть только существо, охваченное невыразимым ужасом. Напуганные птицы сорвались со своих мест. Зеленый навес над головой наемников наполнился шорохом листьев и шумом крыльев. Кто-то с треском ломился сквозь заросли. Халет, Аршул и еще восемь наемников в основной группе резко развернулись в ту сторону, держа мечи наготове. Халет уже понял, что к ним приближается не враг. Но недруг мог запросто скрываться за спиной бегущего.

Из-за деревьев вынырнул молодой человек. В сумерках лицо его казалось белым от ужаса. Оружие он потерял, как, похоже, и свой разум. Продравшись сквозь кустарник, оплетенный лозой, он рухнул на землю к ногам Халета.

— Кутан! — взвыл он. — Его голова… Все произошло очень быстро. Ничего не было видно. И слышно.

— Посмотри на меня, Илеш. Я должен знать, что случилось. — Халет опустился на колени и схватил юношу за плечи. Тот поднял голову. — Вот так-то лучше. Теперь говори.

— Я уже все сказал. Кутан мертв. Обезглавлен, а я так ничего и не увидел. Но там что-то было! А потом исчезло.

Заунывный шум дождя вдруг заглушил пронзительный вопль. На мгновение Халету показалось, что это кричит раненое животное. Но потом он вдруг расслышал треск ломаемых веток, который раздавался пугающе близко. Он инстинктивно отпрянул. Голова Илеша резко дернулась влево. В лицо Халету ударила струя крови. Он выпустил несчастного юношу и неловко выпрямился, подхватив с мокрой земли свой меч.

Из шеи Илеша торчало страшное оружие. Изогнутое полумесяцем лезвие с выемками под пальцы с одной стороны. Оно глубоко вошло в плоть, перерезав яремную вену и застряв в дыхательном горле. Бедняга содрогнулся всем телом и повалился набок. А Халет не сводил глаз с оружия. Силдаан рассказывала о подобных штуках. Она называла их «джекруи». Очень своеобразное и знаковое оружие.

— Проклятье, — выдохнул он. — ТайГетен.

Сзади вдруг раздался новый душераздирающий вопль, за которым последовали крики о помощи. Халет резко развернулся и вновь едва успел увидеть, как за деревьями мелькнул призрак.

— Все ко мне! Быстро! Строимся в круг. Расчистите место вокруг, черт вас подери. Всем держаться вместе. Держаться! Аршул, встань позади меня. Одноглазый, возвращайся сюда. Лучники и маги — в центр. Слева от меня. Вперед! — На лицах своих людей Халет видел страх. Его голос вселил в них уверенность, но ненадолго.

Наемники принялись безжалостно рубить растительность под ногами, пытаясь расчистить место для боя. Сверху непрестанно падал дождь, сумерки сгущались, что означало, что совсем скоро стемнеет окончательно. Одноглазый вел двух своих спутников обратно к основному отряду. Они настороженно озирались по сторонам, в любую минуту ожидая нападения, и орудовали клинками, расчищая себе путь.

— Мы вас видим, — крикнул им Халет. — Давайте быстрее!

За спиной Одноглазого мелькнула тень. Во рту у Халета пересохло. Наемник слева от Одноглазого вдруг согнулся пополам и упал лицом вперед. Халету показалось, что он сумел рассмотреть зловещий блеск клинка, который сверкнул и пропал, словно его и не было.

— Беги, Одноглазый! — заорал он во всю силу легких. — Беги!

Он буквально кожей ощущал ужас столпившихся вокруг него людей, которые напряженно вглядывались в лес, пытаясь проникнуть взглядами за сплошную стену зелени. Земля под ногами по-прежнему оставалась ненадежной и предательской, но тут уж ничего не поделаешь. Стволы деревьев, ползучие стебли и толстые ветки обязательно помешают рукопашной схватке. Да и круг был слишком мал. Халет понимал нежелание своих людей расширять его. Тем не менее попробовать стоило…

— Всем сделать шаг вперед. Дайте больше места лучникам и магам. А вы не ждите команды, чтобы выстрелить или ударить заклинанием. Ну, двинулись. Нам нужно больше места. Места для боя.

Халет демонстративно сделал два шага вперед, жестами подгоняя людей справа и слева последовать его примеру.

— Сколько их? — спросил кто-то.

— Разве я похож на ясновидящего?

Одноглазый со своим единственным уцелевшим спутником вбежали в неровный круг. К ним присоединились те, кто остался жив в арьергарде и на левом фланге. Семнадцать мужчин застыли в напряженном ожидании. Из них трое были вооружены луками. Двое магов. Слышался шорох ног, выбирающих участок земли потверже. Раздавались сдавленные ругательства и требования подвинуться, чтобы освободить место. Зазвучал шепот составляемых заклинаний.

Но лес вокруг, если не считать шороха, стука и всплесков дождя, хранил гробовое молчание.

Глава 2

Благодушие — вот твой злейший враг.

 

Ауум и Серрин смотрели на людей. Тех троих, что уже были убиты, заберет к себе лес. Ауум вознес краткую молитву Шорту, дабы тот послал им вечные муки. И его мольба наверняка будет услышана. Шорт с превеликой радостью завладеет душами людей. Милосердный Шорт, чей гнев, когда он сталкивался с предательством, был страшнее ярости самого Инисса.

— А у них есть мужество, — заметил Серрин.

Ауум презрительно фыркнул.

— У них есть дисциплина. А мужества нет. Мы подождем, пока страх не сожрет те крохи веры, что у них еще остаются. Подданные Туала породят в них сомнения и неуверенность. Слезы Гиал скроют от них настоящую угрозу. А потом мы с тобой завершим дело Инисса.

— Их вожак. У него есть мужество.

— Оно его не спасет.

— Кто-то один должен остаться в живых.

— Это приказ? — осведомился Ауум.

Серрин пожал плечами.

— Совет.

Ауум наклонил голову.

— Я понимаю.

Он отвернулся, внимательно глядя на людей и выбирая следующую жертву.

 

— Где они? — спросил Аршул, и голос его шипением ворвался в какофонию воплей, которыми разразились дикие животные и насекомые после того, как дождь внезапно ослабел.

На такое он не подписывался.

Приличные деньги, но неприемлемые условия. Он предпочитал иметь полную уверенность в завтрашнем дне. Сознавать, что ему известны все ответы и что он сам — хозяин своей судьбы. Сюда он прибыл для того, чтобы выполнить определенное задание. Убрать определенные цели. Эта вылазка в лес представлялась ему чем-то вроде познавательной, увеселительной прогулки. Способа лучше понять сложности этого нелепого общества. Но подвергнуться нападению смертельно опасных эльфов никак не входило в его планы. Предупредить об этом его забыли.

— Где-то там, — ответил Одноглазый.

— Спасибо, ты очень мне помог. Эй, там, никто ничего не видит?

— Всем сосредоточиться, — подал голос Халет с противоположной стороны круга. — Помните о том, как все было до сих пор. Белый призрак отвлекает внимание. Остальные нападают с другой стороны. Можете разговаривать, но, что бы вы ни делали, не разрывайте ряды. Если мы будем держаться вместе, то прорвемся обязательно.

— Призраки в лесу, — проворчал Аршул. — Оказывается, не все рассказы оборачиваются досужими байками.

— Это — не призрак, — ответил Халет. — Можешь мне поверить.

Наемники умолкли. В лесу вновь воцарилась тишина. Но Аршул чувствовал, что за ними наблюдают. Неужели настал его смертный час? Как это мучительно — знать, что он уже близок, но ничего нельзя поделать, и остается лишь наблюдать за тем, как солнце ползет по небу. Ждать, пока чужой клинок не перерубит тебе ребра или не подействует смертельный яд. И умереть, даже не зная, кто приказал убить тебя.

Воздух над их головами наполнился птичьими трелями и воплями обезьян. От жужжания насекомых у него вдруг зачесалось ухо. Подлесок бурлил жизнью. Животные воспользовались возможностью, чтобы посмотреть, кого повыгонял из нор дождь. Времени у них было немного. Над лиственным покровом уже прокатился первый раскат грома. Приближалась очередная гроза.

Но здесь, в вечных сумерках тропического леса, враг выжидал удобного момента. Можно было не сомневаться, что таковой обязательно наступит. А отсрочка оказывала на солдат деморализующее действие. Люди нервничали, не зная, сколько еще им придется стоять на месте. Сколько им осталось жить. Кто-то уже наверняка подумывает о бегстве.

— Споем, что ли? — вдруг предложил Аршул.

— Ты, наверное, шутишь, — отозвался чей-то дрожащий голос.

— Ничуть. Песня поднимет настроение. Разгонит кровь. Придаст нам сил. Вдохнет в нас мужество.

— Отличная мысль, Аршул, — подхватил Халет. — Этой проклятой дыре давно уже пора услышать настоящую балайянскую песню. Ну что, затянем нашу «Порвем цепи»?

— Тогда мы не услышим, как они подкрадываются к нам.

— Ты не услышишь их в любом случае, даже если в этом лесу заткнутся все твари, а солнце высушит дождь, — проворчал Одноглазый. — Споем, уроды. Только держите глаза открытыми и поглядывайте по сторонам.

Поначалу робко и неуверенно, а потом все громче зазвучала боевая песня, набирая силу. С каждым ее звуком и словом Аршул чувствовал себя все увереннее и сильнее, а кровь веселее побежала по жилам, так что он даже удивился.

Мечъ подвысь, тетиву натяни,
Цепи рви!
Цепи рви!
Сталь красна, твое сердце горит,
Цепи рви!
Цепи рви!
Враг трепещет и в страхе бежит,
Цепи рви!
Цепи рви!
Всех сомнем и порвем на куски.
Цепи рви!
Цепи рви!

Струя теплой жидкости ударила Аршулу в лицо. Он посмотрел налево. Призрак с белым лицом стоял перед Жиношем, погрузив пальцы в его шею. Аршул поднял меч. Белолицый вынул пальцы, разрывая острыми ногтями плоть. Жинош закричал и повалился лицом вперед. Аршул замахнулся, но белолицый пригнулся. Получив удар ногами в грудь, Аршул рухнул на раскисшую от воды землю.

Перед глазами у него сверкнул клинок. Диким голосом закричал еще один наемник, зажимая руками распоротый живот. Не понимая, что происходит, Аршул растерялся. Он почувствовал, как ТайГетен убрал ноги с его груди. Тишина вокруг вдруг взорвалась какофонией звуков. Раздались щелчки тетивы, но сочного чавканья попаданий он не услышал. Эльф оказался внутри кольца солдат. Кто-то из наемников попробовал поразить его мечом, но он двигался слишком быстро, так что лезвие лишь рассекло воздух.

Вот один из стрелков отбросил в сторону лук и попытался схватиться за нож. В нос ему ударила раскрытая ладонь, вгоняя раздробленные хрящи и кости в мозг. Что-то кричал Халет. Аршул встал на четвереньки. Эльф сделал новый выпад, и его короткий меч поразил второго лучника в глаз.

— Заклинания! — во всю глотку надрывался Халет. — Ублюдки, заклинания!

— Против кого? — пронзительно крикнул в ответ маг, и в голосе его прозвучал животный ужас.

Мечники, все до единого, развернулись лицом внутрь круга. В тот же миг эльф ускользнул. Он подпрыгнул, ухватился за свисающую лиану и перелетел через кольцо воинов. Аршул, раскрыв от изумления рот, смотрел ему вслед. А что еще ему оставалось делать? В лесной чаще, где и шагу нельзя было ступить свободно, эльф двигался стремительно и беспрепятственно. Он был у себя дома. Совершая прыжок, он поджал ноги, а потом, приземляясь, распрямился и с разворота нанес сильный удар Одноглазому пониже затылка. Здоровяк покачнулся и мешком повалился на землю, а голова его безвольно повисла на сломанной шее.

— Всем развернуться! — надрывался Халет. Но его больше никто не слушал. Круг распался. — Нет! Держаться вместе!

Вдруг, откуда ни возьмись, на расчищенном месте вновь возник белолицый. Растопыренными пальцами он ударил по лицу бегущего мага, вырывая ему глаза, и тот с разбегу врезался в дерево. ТайГетен тем временем атаковал очередного наемника, обрушив на него два молниеносных удара, которых Аршул даже не увидел, довершив дело смертельным ударом клинка в сердце.

Аршул попятился назад. Эльфы безжалостно истребляли тех, кто оказался впереди и пытался убежать.

— Оставайся со мной, — прошипел Халет.

Но огненные капли ужаса уже превратили сердце Аршула в пепел, и он лишь отрицательно прокачал головой.

— Нет. Ты станешь следующим. А один я смогу спрятаться и спастись.

— Ты ни за что не сможешь сбежать от них в одиночку.

— Я попытаюсь. Извини меня, Халет.

Отчаянно пытаясь сохранить остатки самообладания, Аршул потихоньку двинулся прочь.

— Держитесь, ублюдки! — взревел Халет. — Подлые трусы. Безродные псы. Держитесь! Все ко мне!

Халет не стал спасаться бегством вместе с ним. Аршул знал, что этого не случится. Командир был слишком горд. Слишком сильно верил в отряд, который сам же и собрал. Да вы только посмотрите на них сейчас. Они погибали один за другим. Поэтому Аршул, человек очень осторожный и привыкший не оставлять следов, постарался незаметно ускользнуть как можно дальше.

Отчаянные крики наемников, так похожие на женские вопли, тонули в тумане, сплошная пелена которого уже заволакивала подлесок. О местонахождении врага Аршул мог судить по треску ломаемых кустов, который с каждым мгновением удалялся и становился глуше. По нему да по слабым крикам о помощи, которая никогда не придет.

Один только Халет ревел, словно разъяренный буйвол, но Аршулу казалось, что голос его, вот странность, раздавался со всех сторон одновременно, хотя и сдержанно, словно прибой, накатывающийся на берег в заливе Корина-бэй. Храбрый человек. Его было почти жаль приносить в жертву, но, как говорится, своя рубашка ближе к телу.

Следует отдать должное эльфам. Если глаза его не обманывали, их было всего двое, но они оказались способны справиться с отрядом в двадцать человек. Но Аршул был одиночкой и в конечном итоге оказался самым умным из всех. Отныне он не даст втянуть себя в подобную авантюру.

Аршул спиной ощутил подбадривающее прикосновение ствола баньяна и запрокинул голову, осматривая его гостеприимную крону. Ему рассказывали, что среди его раскидистых ветвей, увитых широкими листьями, собирающими дождевую воду, таится смерть. Но даже она не может быть такой быстрой и бесшумной, как та, что подстерегала его внизу, на земле.

Аршул замер, прислушиваясь. В лесу вновь воцарилась тишина. Дело было сделано. Наверняка Халет, подобно всем остальным, уже истекал кровью, которую жадно впитывала вечно голодная земля. В этом даже ощущалась некая поэтическая закономерность. Во всяком случае, эльфы в это верили, и теперь он понимал почему.

Он посмотрел на свои руки. Они дрожали. Какое счастье, что сегодня днем ему не пришлось стрелять из лука. Аршул улыбнулся. Вокруг него сплошной стеной сомкнулся лес. Даже он сам не смог бы сказать, где был мгновением раньше. Очень хорошо. Какая неподвижность. Такая умиротворяющая и покойная, несмотря на приглушенные звуки животной жизни.

Аршул повернулся, ища взглядом нижние ветки, за которые можно было бы ухватиться. Эльф стоял совсем рядом, в каком-нибудь шаге от него. Глядя на него, Аршул почувствовал, как у него подвело живот и опорожнился мочевой пузырь. В глазах эльфа стыла холодная неизбежность.

Аршул вдруг понял, что по щекам его текут слезы. Он знал, что рот его приоткрылся, чтобы молить о пощаде, но смог исторгнуть лишь душераздирающий вопль. Вопль женщины.

 

Ауум и Серрин смотрели на последнего из людей, лежащего у их ног. Такой же неуклюжий, как и все остальные, разве что чуточку более осторожный. Кровь уже перестала течь из раны в его сердце. Она еще пузырилась у него на губах, которыми он целовал землю, но шарики воздуха уже начали лопаться.

— Мы совершили ошибку, позволив уйти тому, другому. Это их вожак. И по-прежнему способен доставить нам неприятности. А вот этот подошел бы нам намного лучше. Одиночка, — сказал Ауум.

— Нет. Рассказ того, второго, услышат, и ему поверят. Это породит страх.

Ауум кивнул.

— В том, что ты говоришь, есть смысл. Идем. До храма еще целый день пути.

Но Серрин не двинулся с места, глядя на тело наемника.

— Здесь могут оказаться и другие, — сказал Ауум. — Мы должны предупредить ТайГетен и подготовить храм. Как такое вообще могло произойти?

— Им кто-то помогает.

Ауум кивнул.

— Согласен. В противном случае они бы никогда не нашли храм. Но мы все равно узнаем, кто за этим стоит. Инисс направит наши руки. Здесь им не победить нас, мой жрец. Это — наша земля.

Глава 3

Одиночество — самое суровое из наказаний, потому что эльф никогда не остается один, даже в смерти.

 

— Я спас столько своих людей, сколько смог.

А тысячи других оставил умирать.

— У меня не было выбора.

У тебя был выбор — стоять насмерть и сражаться. Но ты повернулся и бежал.

— Я защищал тех, кого мог спасти.

Ты бросил тех, кто нуждался в тебе. Ты — трус.

— Нет!

Трус, малодушное ничтожество, отступник. Ты потерял все, и мужество, и Родину. Ты заслуживаешь смерти. Почему ты до сих пор дышишь этим воздухом?

— Потому что Инисс, мой бог и повелитель гармонии, желает еще сильнее покарать меня, сохранив мне жизнь.

Ха! Как удобно. Значит, в твоей жалкой и бесполезной жизни виноват твой бог. Он отвернулся от тебя в тот день, когда ты предал свой народ. Он ждет того момента, когда ты соберешь остатки мужества и сделаешь то, что должен был сделать в день своего унижения. В день, когда кровь невинных жертв запятнала твои руки.

— Я не мог сделать большего.

Ты мог умереть ради тех, кто любил тебя. Ты обязан был умереть. Доставь им это удовлетворение хотя бы сейчас. Признайсвою вину. Встреться со своим богом лицом к лицу. Будь честен перед самим собой.

Такаар отвернулся от камня, на котором восседал его мучитель, будучи не в силах и дальше слушать справедливые упреки. В нескольких сотнях футов внизу текла река Шорт. Соблазнительная и чарующая, даже с такой высоты. Вокруг торчащих валунов пенилась и вскипала вода.

Необъятный и вечный тропический лес за его спиной, казалось, тоже смотрел на него со злой насмешкой. Каждое создание, что дышало, жило и умирало на службе у их бога, Туала, издавало какофонию звуков, которые звенели у него в голове, туманя разум.

Он поднял глаза к небу, моля Гиал о помощи. И богиня дождя услышала его мольбу, ниспослав грозу, которая заглушила голос леса и пролилась барабанным боем капель на его голову, очищающим и обещающим прощение. И вновь вызвала к жизни воспоминания.

 

«…в тумане вставало алое зарево. Вдали замерла песня. Дымка рассеялась, словно ее смахнул рукой сам Инисс, обнажая выстроившиеся напротив вражеские шеренги. Воины, стоявшие вдоль парапета, застыли в напряженном ожидании. Такаар смотрел вперед, всеми фибрами души впитывая чувства, охватившие обороняющиеся войска. Он глубоко вздохнул, чтобы унять сердце, гулко стучавшее в груди.

Такаар провел рукой по лбу. Это было неправильно. Поколение войн и сражений не могло закончиться вот так. В лесу, меж деревьев, теснилась пехота гаронинов. Солдаты стояли кучно и плотно, как муравьи. А потом они медленно двинулись вперед. Тысячи и тысячи. А за ними, возвышаясь над макушками деревьев, поплыли осадные машины. Десятки и сотни».

Такаар сгорбился, прижав колени к груди и тихонько раскачиваясь взад и вперед. Пальцы его босых ног впились в край обрыва. Взгляд его не отрывался от противоположного утеса и тропического леса за ним. Но вот взор его затуманился, и по щекам потекли слезы. Сегодня, как и всегда, он знал правду.

— Я — трус. Невинная кровь запятнала мою душу, — прошептал он.

Хорошо, очень хорошо.

Такаар встал. Снизу доносился грохот волн, сливаясь со стуком дождевых капель о голые скалы и мокрую листву деревьев. В голове у него воцарилась звенящая пустота. Даже воспоминания не беспокоили его. Пустота внутри была страшнее видений прошлого.

Ты можешь покончить с этим. Сделай шаг вперед. Всего один. Это же так просто. И тогда все, конец.

Такаар пошевелился, скользя вперед и чувствуя, как осыпается под ногами земля. Выпрямившись во весь рост, он вдохнул пьянящий аромат влажного леса. Родного дома, благословенного Иниссом и окропленного кровью тех, кто так и не успел почувствовать его почву под ногами. Тех, кто остался в старом мире и наверняка погиб.

По его вине.

— Я не заслуживаю дышать этим воздухом и любоваться красотой рассвета.

Нет.

Такаар взглянул вниз, на камни, о которые разобьется его тело, и стремительные пенные струи, которые унесут его кровь и плоть. Его позор, унижение и трусость. Лес примет его в свои объятия и вернет Иниссу. Раскаявшегося. Искупившего вину. Прощенного.

— Но я не заслуживаю прощения.

Мы все заслуживаем его.

— Моя смерть не станет справедливым воздаянием для тех, кому я причинил зло.

Не путай справедливость с прощением. Справедливого воздаяния не существует. Есть только месть. Поступи с собой так, как хотели бы поступить с тобой жертвы твоей трусости. И тогда ты обретешь прощение. Инисс по-прежнему любит тебя.

— Я не заслуживаю любви Инисса. Как и любого другого бога.

Милосердие и прощение идут рука об руку. Но только в том случае, если им сопутствует жертвоприношение. Сделай то, что должен.

Такаар склонил голову. Дождь пошел сильнее. Слезы Гиал падали, оплакивая финальный акт жизни падшего героя. В небесах зарокотал гром. В свинцовых тучах сверкнула молния.

«…Такаар провел рукой по лбу. Он был горячим и влажным, несмотря на рассветную прохладу. Но душа его заледенела. Его бил озноб. Он смотрел, как они приближаются. В оборонительных порядках насчитывалось не более трех тысяч защитников. Извне наступало в десять раз больше, а во мгле за осадными машинами как будто из-под земли вырастали все новые и новые шеренги.

— Такаар?

Такаар вздрогнул. Он так резко оглянулся, что едва не потерял равновесие.

— Пелин. — Он сделал глотательное движение. — Что тебе нужно?

Пелин нахмурилась и развела руки в стороны, ладонями кверху.

— Приказ.

Такаар кивнул.

— Да. Приказ.

Он вновь перевел взгляд на выстроившиеся напротив вражеские войска, до которых теперь оставалось меньше двух сотен ярдов. Они уже входили в зону поражения. Ложа осадных машин разворачивались в их сторону, задираясь в небо. Он слышал, как скрипят натягиваемые огромные луки. Звуки эти эхом отдавались у него в голове, туманя разум».

 

Такаар вновь ощутил сатанинский жар, испепеляющий сердце, словно все это происходило прямо сейчас. Перед глазами у него все поплыло, руки задрожали, а ноги подогнулись. Дышать стало трудно. Он судорожно хватал воздух широко раскрытым ртом. По телу пробежала дрожь, а глаза защипало, словно в них насыпали песка.

Ты вынес им приговор.

Руки Такаара дрожали, когда он отнял их от лица, и влага на нем была вызвана не только проливным дождем.

Ты судил их. И решил, что большинство недостойны того, чтобы жить. Еще одно жалкое оправдание для твоей трусости. Ты бросил стариков и больных, чтобы спасти свою никчемную жизнь.

— Я сделал то единственное, что мне еще оставалось. И спас тех, кого смог.

Голос Такаара вспугнул птиц с насиженных мест, и они сорвались с веток. Дождь ослабел. Он резко развернулся лицом к своему мучителю, но камень был пуст. Пуст, как и всегда.

Ты один. И ты лжешь только самому себе.

Как часто в его голове звучали эти слова. Он знал, что будет дальше. Он уже слышал их бессчетное множество раз. Губы его шевельнулись в унисон.

— Тебе не хватает мужества расстаться даже с собственной жизнью.

 

«… — Мы остаемся на месте или выступим им навстречу?

Вновь заговорила Пелин, но теперь голос ее доносился откуда-то издалека.

— Столько жизней, — сказал Такаар, качая головой и протирая глаза тыльной стороной руки. — Эвакуация закончена?

— Закончена? — В разговор вступила Катиетт. Или же ему показалось, что это была она. Что-то неладное творилось с его слухом. В ушах у него стоял звон, а слова доносились, словно сквозь вату. — Пелин уже говорила тебе. Чтобы закончить ее, нам нужно еще десять дней. Мы должны продержаться, Такаар. Решай.

— Решать что? — вопросил он. — Как мы умрем? Или здесь, или там. Другого выхода нет. Инисс оставил нас.

Такаар улыбнулся, глядя на Пелин. Она недоуменно нахмурилась.

— Ты сказал…

— Уже слишком поздно. — Такаар вновь покачал головой. — Слишком поздно. Мне очень жаль. Прости меня.

Он сделал шаг назад».

 

Дождь прекратился. Слезы Гиал перестали течь. Она вновь отвернулась от него. Ничего другого он и не заслуживал. Такаар бросил взгляд на вершину утеса и вытоптанную площадку, на которой стоял. Он знал, что вернется сюда. Знал, что у него нет выбора.

— Завтра, — сказал он. — Завтра все будет по-другому.

Он развернулся, унося свою ложь с собой, и нырнул под сочившийся влагой зеленый покров леса.

 

Получив заверения Силдаан в том, что им ничего не грозит, Лиит вывел жрецов храма на козырек перед входом. Находясь внутри, они не слышали почти ничего из того, что происходило снаружи, но каждый камень пропитался предчувствием беды. Когда внутрь проникла волна холода, жрецы начали молиться. Лиит пожалел их тогда, как жалел и сейчас, когда они стояли у врат своего святилища, встречая первый день нового мира. Или, точнее говоря, возвращения к старому.

Первым выйдя на свет и увидев тела ТайГетен на земле и иней, все еще прячущийся в тени храма, Лиит понял, что не готов. По краям козырька выстроились уродливые фигуры людей. Один из них стоял рядом с Силдаан. Их вожак, Гаран.

Пятеро жрецов за спиной Лиита возмущенно зароптали. Послышались слова молитв. К их гневу примешивалось смятение. Вот стоит Силдаан. Одна из их числа. Стоит рядом с врагами, среди изуродованных тел лучших воинов Инисса. Вокруг витает запах смерти. Воздух отравлен ею. Значит, вот какая она, магия, о которой говорила Силдаан и на которую возлагала такие надежды.

— Ждите меня здесь, — распорядился Лиит и подошел к Силдаан. — Что ты наделала?

— Это — борьба за выживание, Лиит, — ответила Силдаан. — И не делай вид, будто не понимаешь этого.

— Ты считаешь, что мы выиграем эту борьбу, убивая себе подобных?

— В таком деле жертвы неизбежны.

— Значит, вот как ты это называешь?

— ТайГетен никогда не поддержат нас. Дети они Инисса или нет, но они встали на нашем пути. Другого выхода у нас нет.

— Мы говорили о том, чтобы взять их в плен, — напомнил Лиит.

Силдаан рассмеялась.

— О да, ты говорил об этом. Но я живу в реальном мире. Тем не менее из уважения к тебе и к ним я предложила им выбор. Угадай, какой была их реакция?

— Мне кажется, что мы поступаем неправильно, — Лиит покачал головой. — Мы с тобой пришли к согласию о том, что происходит здесь и сейчас. Мы знаем, что наш долг восстановить прежний, настоящий порядок. Но нас должно остаться достаточно, чтобы править. Тебе известно, с чем столкнулись дети Инисса — или все эльфы, если на то пошло. Мы не можем позволить себе небрежно и мимоходом убивать своих братьев. Даже если они — ТайГетен.

Силдаан шагнула к Лииту, подойдя к нему вплотную. Она превосходила его ростом. Кроме того, она была быстрее и опытнее. Но жрец не отступил ни на шаг. Силдаан взглянула ему в глаза, явно рассчитывая смутить.

— Мы уже столько говорили об этом, Лиит. Те представители нашей расы, что выступают против нас, нам не нужны. Мы должны завладеть храмом. А потом, как только совершим это, сделать заявление, эхо которого прокатится по лесу и достигнет больших городов. Это будет правильным первым шагом.

— Овладение храмом — да. Особенно теперь, когда Джаринн отбыл в Исанденет. Но вот это? Это же бессмысленная бойня. Они были твоими друзьями. Ты слишком на многое закрываешь глаза. А я смотрю на происходящее и испытываю отвращение оттого, что мы запятнали свой храм присутствием людей.

— У тебя сдали нервы, Лиит. Эти люди помогут тебе остаться в живых. Ты должен решить, с кем ты.

Силдаан обеими руками толкнула Лиита в грудь. Он покачнулся и отступил на несколько шагов, отмахнувшись от Гарана, попытавшегося поддержать его.

— Не смей прикасаться ко мне, — прошипел жрец.

— Силдаан права: ты должен передать послание.

— Что ты знаешь об этом, чужеземец?

Резко развернувшись, Лиит поглядел в покрасневшие глаза на распухшем от укусов лице. Густые брови Гарана уродовали его лоб. Подобно всем людям, он был широкоплеч и коренаст и носил тяжелые кожаные доспехи и меха, совершенно неуместные во влажном тропическом лесу, а его оружие годилось только для того, чтобы рубить растения, расчищая путь.

— Я знаю, что нужно сделать. Нам нужна война; ты должен спровоцировать ее, а не вежливо предложить, — заявил Гаран.

— Нам не нужна война. Мы…

— Лиит, — перебила жреца Силдаан, стараясь, чтобы голос ее прозвучал негромко и спокойно.

Напрягшись, Лиит развернулся к ней.

— Ты этого хочешь, — сказал он. — Верно?

— Да, я хочу положить конец той глупости, что зовется «законом Такаара». Мы оба хотим одного и того же. И это послание услышат во всем Калайусе.

— Ты вынудишь их обрушиться на нас, — прошипел Лиит. — И человеческой магии окажется недостаточно. Ты сама говорила, что нужно действовать исподволь и незаметно.

— Здесь не самое подходящее место для того, чтобы обсуждать подобные вещи. Наши союзники не должны слышать, как мы ссоримся.

Но Лиит только покачал головой в ответ. Силдаан вдруг ощутила, что в душе у нее разгорается гнев.

— Их не должно быть здесь. Никого. Это — наше и только наше дело.

— Ты знаешь, для чего они здесь, — зло бросила в ответ Силдаан. — Нам нужна помощь. Нас слишком мало.

— И стало еще меньше.

Силдаан нанесла молниеносный удар справа, сломав Лииту нос. Кровь горячей струей хлынула из ноздрей жреца ей на правую руку. Лиит отпрянул и поднес обе руки к лицу. Глаза у него расширились, и он сильно закашлялся от неожиданной боли.

— За что?

— Ты — не моя чертова совесть, Лиит. Инисс свидетель, что я не нуждаюсь в том, чтобы мне говорили, что и как делать. Я должна быть уверена, что ты с нами. Я должна знать, что ты веришь мне. Итак?

Лиит взглянул на нее, зажимая руками разбитый нос, кровь из которого капала на его короткую куртку без рукавов. Крепко зажав кость пальцами, он осторожно вернул ее на место, чем вызвал ошарашенное ворчание у солдат, стоявших рядом с ним. Но сам Лиит даже не поморщился. Закончив, он убрал руки от лица, и кровь вновь хлынула струей.

— Мы с тобой знакомы вот уже восемьсот лет, — слегка гнусавя, проговорил он. — И ты знаешь, что я не стал бы лгать тебе.

Он сплюнул кровь на землю и вытер рот рукавом.

Силдаан вздохнула.

— Все когда-то случается в первый раз.

— Зачем? Силдаан, ты ведь не настолько глупа, как хочешь казаться. Что с тобой происходит? Нам не нужны союзники. Мы не можем доверять им и должны действовать по-другому. Им не рады здесь, и их никогда не примут, как равных. И кто вообще разрешил им прийти сюда и предложить нам свое столь воинственное и кровавое содействие?

— Случилось то, что я поняла — время истекает. Его осталось меньше, чем думает кто-либо из этой жалкой кучки слюнтяев. Ты знаешь, что должно произойти в Исанденете, в Гардарине. Сегодня. Тебе давно пора научиться идти в ногу со временем.

— Ты говоришь о том, чтобы разрушить гармонию. Собираешься вернуть нас во времена Войн Крови. Для чего тебе это нужно?

— Лиит, я выслушала тебя. Но мы должны двигаться дальше. Каков твой ответ?

Но она уже видела, что он уперся и своего мнения не изменит, и застонала в душе. Жрец отрицательно покачал головой.

— Проклятые остроухие, — пробормотал Гаран.

Лиит стремительно развернулся к нему. Он уступал Гарану в росте и телосложении, но почему-то ничуть не казался от этого менее опасным. И сам знал об этом. Он заговорил на языке обитателей северного континента.

— Что тебе до этого, короткоживущий? — Лиит стоял всего в шаге от Гарана. Достаточно близко, чтобы убить его голыми руками. — Это — не твоя война. И земля тоже не твоя. Ты все равно получишь свою плату, будешь ли ты сражаться или молча простоишь под дождем. Решаем здесь мы. А ты принадлежишь нам. Сейчас ваши жизни — в наших руках. Мы можем раствориться в своем лесу, и тогда вы никогда не найдете дорогу обратно.

— Поэтому я останусь здесь и буду говорить со своей сестрой в храме моего бога столько, сколько сочту нужным. А если ты посмеешь оскорбить меня еще раз, я убью тебя. Ты меня понял?

— Я понял тебя, — отозвался Гаран на весьма приличном эльфийском. — А еще я понял, что и дальше оставаться здесь — значит терять время, которого у тебя и так нет. Я знаю, что Силдаан права, а те, кто отказывается видеть, что сулит им будущее, рискуют навлечь гибель на детей Инисса.

— Я не намерен дискутировать с тобой по этому поводу, — коротко бросил Лиит. — Ты — никто. Наемные мускулы.

— Ты повергаешь меня в отчаяние, Лиит, — сказала Силдаан. — Почему ты ведешь себя так?

— Потому что мы все должны сделать правильно, иначе мы предадим всех эльфов, а подонки, подобные этому, невозбранно ступят на благословенную землю Инисса.

Силдаан поманила его в сторону от Гарана.

— Чего ты добиваешься, Лиит?

— Я хочу, чтобы ты пообещала мне, что больше не будешь убивать детей Инисса. ТайГетен и других. Я хочу, чтобы ты смирилась и признала, что не вправе решать судьбу кого бы то ни было из наших людей. Не считай себя выше их. Силдаан?

— Я не могу пообещать тебе этого, — негромко ответила жрица, и голос ее заглушил шум дождя, хлынувшего с новой силой. — И я в отчаянии оттого, что не могу убедить тебя в своей правоте.

— В таком случае я не пойду с тобой, — прошептал Лиит, и на глазах его выступили слезы. — Мы не можем вернуться к порядку, замешанному на страхе. Это тебе следует учиться идти в ногу со временем. Чтобы нам повиновались, мы должны внушать уважение.

Силдаан подошла к жрецу вплотную и положила руку ему на плечо. А он вдруг ощутил прилив небывалой грусти. Почти скорби.

— Знаю. Но мы не сможем достичь этой цели без боя. Ни один эльф не пожелает преклонить колени только потому, что мы попросим его об этом. Почему ты не хочешь понять столь простую вещь?

— Если они откажутся, значит, мы недостойны править ими.

— Ох, Лиит. Мы не можем упустить такой шанс, иначе попадем в рабство к кланам туали [Туали — представитель клана Туала, бога зверей и лесной живности (эльф.). (Здесь и далее примеч. пер.)] и биитан [Биитане — члены клана Биита, бога корней и ветвей (эльф.).]. И уж они-то не проявят такой робости и нерешительности, как ты.

— Такаар научил нас тому, что война — это не путь вперед. Несмотря на все его недостатки и неудачи, именно он положил конец Войнам Крови. А эта дорога ведет к краху.

— Значит, следует избрать другую.

Силдаан привлекла жреца в свои объятия. Преодолев мгновенную растерянность, он припал к ее груди и расплакался. В самом страшном сне он и представить себе не мог, что погибнет от ножа, который она вогнала ему под ребра, и клинок поразил его в самое сердце. Лиит ахнул и еще крепче вцепился в нее.

— Пусть твоя дорога к предкам будет легкой и безопасной. Когда-нибудь ты благословишь мой путь, и мы пойдем по нему вместе.

Лиит не чувствовал боли. Ноги у него вдруг подогнулись, и Силдаан опустилась на колени рядом с ним. Он уставился на нее, пока она вытирала ему кровь из носа и рта.

— Твой путь приведет всех нас к смерти, — успел прошептать он.

— Успокойся и помолчи. Оставь свою ненависть здесь. Иди свободным.

Глаза Лиита закрылись. Тело его повалилось на землю. Щекой он почувствовал прикосновение прохладного камня. Он вознес краткую молитву Шорту, прося бога принять его душу. Жрец смутно ощутил, как Силдаан вытащила нож. Он больше не испытывал гнева. Его охватила всепоглощающая печаль.

Лиит попытался сделать вдох, но легкие его уже наполнились кровью, и он захлебнулся ею. Жрец попытался открыть глаза, но сил у него уже не осталось. Над головой у него зазвучали голоса.

— Пусть Шорт сопроводит твою душу в благословенные объятия Инисса. Пусть твое тело достанется подданным Туала. Пусть лес вновь возьмет тебя к себе. Пусть твоя жертва не будет напрасной, — сказала Силдаан.

— У тебя не было другого выхода, — сказал Гаран.

— Я любила его. Но то, что нам предстоит, больше любви к одному ula. А тебя я ненавижу. Так что подумай сам, насколько я ценю твою жизнь.

По щеке Лиита скатилась одинокая слеза.

Глава 4

Вера в собственное тело составляет самую суть выживания.

 

— Посмотри на себя, прекрасная тварь.

А ты посмотри на себя, ползающего на брюхе, подобно рептилии, в любви к которой ты объясняешься. Очень уместно.

Такаар вздрогнул от гнева, и трава под его ногами возмущенно зашелестела. Змея повернулась к нему и подняла свою плоскую голову, свивая тело в кольца. Она уставилась на него черными зрачками неподвижных глаз в окружении темно-коричневой радужки. Такаар застыл как вкопанный, не обращая внимания на издевательские призывы своего мучителя протянуть руку и встретить смерть от укуса столь убийственного и прекрасного создания.

Вместо этого он продолжил наблюдение. Вокруг и на нем самом кишели насекомые и пиявки. Тайпан [Тайпан — большая ядовитая змея.] языком попробовал воздух на вкус. В длину змея достигала восьми футов, спина и бока ее были окрашены в яркий красно-коричневый цвет. Чешуйки же на животе отливали желтым. Голова была округлой и вытянутой, с обрубленным носом, а шея сверкала глянцевым черным блеском.

Змея могла убить его в мгновение ока, если бы у нее возникло такое желание. Или думала, что могла.

— Такая сдержанная и пугливая, — прошептал он. — И такая могущественная.

Самая ядовитая тварь в лесу, подумал он, но в этом ему еще предстояло убедиться.

— Согласна ли ты мне помочь, хотел бы я знать? Обещаю, что не причиню тебе вреда.

Тайпан расслабился; голова его вернулась на лесную подстилку. Он принялся тыкаться носом в палую листву. Такаар очень медленно и осторожно присел на корточки. Змея не обратила на него внимания, высматривая более подходящую добычу.

— Этому придется подождать, дорогой друг. — Такаар коротко рассмеялся. — Для начала тебе предстоит пройти небольшое испытание.

Такаар зашуршал палыми листьями. Тайпан мгновенно поднял голову и замер не далее, чем в четырех футах от него. Они, не мигая, смотрели друг на друга, разве что тело змеи медленно колыхалось. Такаар стал осторожно раскачиваться из стороны в сторону, отмечая краем сознания, что змея в точности повторяет его движения.

— Хорошо, — сказал Такаар. — А теперь…

Он резко отпрянул в сторону. Змея отреагировала мгновенно — голова ее выстрелила вперед и вверх с пугающей быстротой. Такаар выбросил ей навстречу правую руку, и пальцы его сомкнулись на шее твари, прямо под ее головой. Зубы тайпана беззвучно клацнули в считанных дюймах от лица Такаара, а тело стало извиваться и дергаться, стараясь вырваться. Но Такаар не отпускал свою добычу. Тайпан обвился вокруг его руки стальными тисками.

Такаар нажал пальцами на шею змеи под челюстями, заставляя их раскрыться. Клыки тайпана оказались совсем маленькими, меньше дюйма высотой. Они не были суставчатыми, как у других ядовитых змей, с которыми ему приходилось иметь дело до сих пор. Внутреннее нёбо пасти было розовым и мягким. А ведь оно таило ужасную смерть. Такаар улыбнулся.

— А ты у нас злючка, верно? Знаешь, я ведь поджидал такую, как ты, давно, очень давно. М-м.

Такаар развернулся и зашагал обратно к своему убежищу, находившемуся неподалеку, на самой опушке тропического леса, где деревья встречались со скалами, глядящими на завораживающий простор дельты у Верендии-Туал. Воздух здесь был свежее, в нем не чувствовалось удушливой мокроты, скопившейся под зеленым лиственным покровом.

Постепенно его убежище разрослось. Раньше это был просто шалаш, крытый шкурами, а теперь оно щеголяло соломенной крышей и глиняными стенами. На столе рядами стояли несколько горшков для опытов.

Тайпан прекратил борьбу и ослабил хватку. Такаар ощущал на руке вес его тела. Очаровательное создание. Он мельком взглянул на него. Оно смотрело на него немигающим взором, а он по-прежнему крепко сжимал его шею под головой. Такаар пригнулся и вошел в дом. Внутри было темно, но глаза его быстро привыкли к полумраку.

Какой позор, что ты не дал ей укусить себя. Почему ты упорно продолжаешь столь жалкую шараду?

— Если бы это касалось тебя хоть каким-нибудь боком, я, пожалуй, дал бы тебе подробный и исчерпывающий ответ. Но сейчас я ограничусь тем, что скажу — разум должен оставаться активным, в противном случае начинается безостановочный спуск к сумасшествию.

Начинается? Для тебя этот путь уже превратился в смутное воспоминание.

— Сумасшествие всегда субъективно. В той или иной степени оно проявляется у каждого из нас. И я — не исключение. Как и ты. Таков порядок вещей. Но я, по крайней мере, созидаю нечто полезное. А что оставишь после себя ты?

Твой труп, пожираемый тварями, которых ты так обожаешь.

— А я оставлю после себя истину.

Собственную истину, которую ты создавал столь усердно, не правда ли?

— Не могли бы мы обсудить это позже? Сейчас я занят.

Я просто не понимаю, почему ты упорствуешь в своих глупых заблуждениях. Ты собираешься оставить наследство там, где его никто не найдет? Ведь именно поэтому ты поселился здесь, верно? Чтобы никто не нашел тебя, живого или мертвого.

— Ты превратно толкуешь цель моего покаяния.

Более того, я совершенно не понимаю, в чем смысл твоего бесполезного существования.

Такаар сосредоточился на предстоящей задаче. Вдоль одной стены дома тянулся стол, ставший конечным результатом многочисленных опытов по приделыванию ножек к крышкам. Поверхность его была шероховатой и неровной, высеченной из ствола железного дерева, как, впрочем, и ножки. Которые имели специальные зарубки и были вставлены в выемки в нижней части, после чего привязаны к крышке лианами и молодыми виноградными лозами. Стол слегка покачивался, но при этом обладал достаточной устойчивостью.

Зато порядок на нем царил идеальный. Даже слишком, как издевательски утверждал его мучитель, но Такаар должен был точно знать, что именно находится в каждом из глиняных горшочков, заткнутых деревянными пробками. Ровными рядами они выстроились по правую и левую руку от него, оставляя место в самом центре свободным для опытов. На каждой из затычек он вырезал особый символ, означающий определенный животный или растительный экстракт. Состав он записывал, вырезая его на плашках железного дерева, предварительно отполированного для этой цели.

Посередине стола стоял одинокий глиняный горшок размером с половину кулака Такаара. Горлышко его было перетянуто полоской ткани из материи ручной работы, запасы которой неуклонно уменьшались. Он взял горшок, заставил тайпана разжать зубы и зацепил их за горлышко. Ткань спровоцировала укус, и из зубов змеи стал выделяться яд, который потек по стенке горшка на дно. Сказать, много его или мало, было невозможно, но Такаар держал тайпана до тех пор, пока тот не попытался отдернуть голову.

— Вот и все, друг мой. Совсем не больно. Ты — один из подданных Туала, и у меня нет никакого желания причинять тебе вред.

Сомневаюсь, что он испытывает к тебе схожие чувства.

Такаар пропустил это замечание мимо ушей. Пригнувшись, он вышел наружу, отошел от хижины ярдов на сорок и выпустил рептилию обратно в лес, глядя, как она быстро и безо всяких усилий скользнула прочь, моментально затерявшись среди густой растительности и опавшей листвы.

— Вот так. А теперь — за работу.

Сегодня утром Такаар плотно позавтракал рыбой, выловленной в притоке Шорта, протекавшем не далее чем в трехстах ярдах отсюда и обрывавшемся прекрасным водопадом с утеса чуть южнее. Если его предположения верны, в ближайшие часы ему понадобится вся сила, которую дала ему еда.

Вернувшись обратно в хижину, Такаар оглядел стены и стол, как делал всегда.

— Если сегодня мне суждено умереть, что подумают эльфы, когда мои труды будут обнаружены?

Они подумают, что ты — жалкий трус, отыскавший тысячу способов умереть, но у которого недостало мужества, чтобы использовать хотя бы один из них по прямому назначению. А тот факт, что смерть твоя будет случайной, станет для них последним оскорблением.

— Почему я должен тебя слушать?

Потому что в глубине души, там, под пеплом остатков твоей совести и здравого смысла, ты знаешь, что я прав.

На полках, протянувшихся вдоль стен, выстроились три сотни горшочков. Каждый из них был помечен и наименован на резной деревянной табличке, висящей справа от полки. Но лишь немногие могли похвастать подробным описанием свойств, характеристиками воздействия и более сложными заметками о способах составления и приготовления. Впрочем, даже если он сегодня умрет, начало положено, и хорошее начало. Какой-либо смышленый ТайГетен или Молчащий Жрец сможет продолжить его дело.

Такаар вытащил из-за голенища сапога нож превосходной работы. Долгими днями он оттачивал лезвие до бритвенной остроты, пока оно не превратилось в тонкий, как игла, шип. Размотав полоску ткани с горлышка горшка, он заглянул внутрь. Оказывается, тайпан снабдил его весьма приличным количеством яда. Более чем достаточным для того, чтобы убить его сто раз подряд.

Такаар обмакнул острие ножа в яд на дне горшочка, оценивающе осмотрел маленькую капельку, сверкающую на его кончике. По его меркам, она была среднего размера. Учитывая то, что ему довелось видеть в дикой природе, он затеял опасную игру. Он в последний раз проверил снаряжение. Осмотрел продукты питания, воду, одежду, куски материи и деревянное ведро из ствола дерева с выдолбленной сердцевиной. Они лежали рядом с гамаком, подвешенным в трех футах над землей меж двух деревьев, вокруг которых он и выстроил свою хижину.

Острием ножа Такаар проколол кожу на внутренней стороне запястья и сделал глубокий вдох. Именно сейчас он ощущал небывалый прилив сил и приятное возбуждение. Наступало время единения с природой, какого не знал еще ни один эльф или ТайГетен. Чтобы выжить, надо было узнать больше. И отыскать новое оружие против гаронинов.

Неужели ты настолько заблуждаешься? Очевидно, так оно и есть. Гаронинов больше нет. Ты убежал от них и захлопнул дверь у них перед носом, помнишь? Или это каким-то образом не стыкуется с весьма удобной тебе версией истины?

— А вот здесь ты ошибаешься. Убежать от гаронинов нельзя. Поверь мне. Они вернутся.

Вера — как раз то, чего больше к тебе не будет испытывать никто.

— Это — часть моего наказания. А теперь помолчи. Я должен наблюдать за реакцией и симптомами.

Мир станет чище, если на сей раз ты переборщил с дозировкой.

Но Такаар уже перестал обращать внимание на своего мучителя. Выпрямившись во весь рост, он дышал полной грудью, пытаясь ускорить распространение яда по своему телу. Затем побежал на месте, размахивая руками и чувствуя, как учащенно забилось сердце. Ничего. Ничего, если не считать солнца, которое неспешно продолжало свой путь над лесом, и дождя, вновь хлынувшего из туч, стремясь закрыть собой светило.

— Слишком медленно, — сказал он. — Слишком медленно.

Ядовитые выделения древесной желтоспинной лягушки оказывали куда более быстрое действие на организм эльфа. К этому времени ему бы уже было трудно стоять, и он бы уже задыхался. А яд тайпана действовал медленно, и это было досадно. Пока он что он мог отметить лишь появление слабой пелены перед глазами да неуверенность походки. Тем не менее всему можно найти свое применение.

Такаар направился к гамаку. Голова у него стала тяжелой, а в затылке нарастала тупая боль. Он сделал глотательное движение. Или попытался. Это далось ему с трудом. Такаар выразительно приподнял брови.

— Уже лучше.

Он уперся рукой в ствол левого дерева, готовясь опуститься в гамак. Ему стало жарко. На лбу и под мышками выступил пот. К головной боли добавились желудочные колики. Все поплыло перед глазами. Он покачнулся. Симптомы, конечно, проявлялись медленно, зато действие их было сокрушительным.

Такаар обнаружил, что для того, чтобы устоять на ногах, ему пришлось обхватить ствол рукой. Он не помнил, как сделал это. Он поднял ногу, чтобы лечь в…

 

Силдаан на кого-то кричала. Слова, которые Молчащий Жрец Сикаант не мог разобрать, нарушали покой его медитации. Жрец сломал печать на зале с реликвиями, где он провел три последних дня, и распахнул дверь. За храмом, с левой стороны, оттуда, где располагалась деревня рабочих, накатывалась волна гнева и скорби. Справа, на площадке позади купола, воздух пах бедой. Голос Силдаан эхом отражался от стен Аринденета, визгливый и диссонирующий.

Сикаант содрогнулся. В храме было намного холоднее, чем можно было ожидать от древних камней, навевавших благословенную прохладу. Он беззвучно пересек зал под куполом, не сводя глаз с яркого квадрата распахнутых настежь дверей. Из тени на него испуганно смотрели двое жрецов. Они стояли плечом к плечу с левой стороны от проема.

Слова Силдаан донеслись до него со столь пугающей четкостью, что он тут же пожалел о том, что услышал их. Она больше не кричала, а говорила пронзительным и холодным голосом. Причем говорила страшные вещи. Не просто ужасные, а кощунственные.

— Как ты можешь выглядеть таким несчастным? Неужели так трудно понять простую вещь? Я никогда не была согласна с законом Такаара. И я совсем не одинока. Отнюдь. Но гармонию нельзя установить силой. Она или возникает сама, или нет. Ты руководил тем, что было всего лишь одной видимостью, и не более того. А теперь она готова разлететься на мелкие кусочки, чтобы оказаться преданной забвению.

— Чем хорошо то, что мы отказываемся от своего положения правящего клана? Или ты думаешь, что, сказав туали или гиаланам [Гиалане — члены клана Гиал, богини дождя (эльф.).], что мы любим их и считаем равными себе, они станут таковыми на самом деле? Они нам не верят. Более того, они нас ненавидят. Как и все остальные кланы. И скоро это станет очевидным для всех. Сначала — в Исанденете, а очень скоро — и в других местах. Повсюду. Даже здесь.

Смятение, царившее в голове Сикаанта, рассеялось, едва только глазам его предстала сцена, разыгравшаяся на площадке перед входом в храм. Люди осквернили ее своим присутствием. Их собралось здесь человек тридцать. Кое-кто настороженно вглядывался в лес, словно намереваясь отразить нападение, которое они все равно заметили бы только в самый последний момент. Большинство же наблюдали за Силдаан, расхаживавшей перед тремя жрецами, стоявшими на коленях. Все трое держали головы высоко поднятыми, несмотря на то что руки их были связаны за спиной. Солдаты-люди приставили к горлу каждого меч.

— Вы сами увидите, если я позволю вам жить дальше, что цена этого фальшивого мира слишком высока. Я согласна со всеми представителями кланов, которые считают, что действия Такаара на Хаусолисе стали свидетельством полнейшего краха закона Такаара. И самого Такаара заодно.

Заговорил один из жрецов, Ипууран. Ему всегда было не занимать мужества.

— Ты полагаешь, что осуждение и денонсация сделают кланы врагами друг друга, но ты ошибаешься. Тысяча лет мира — слишком долгий срок, чтобы взять и просто забыть о нем. Мира, который не стоил нам ничего.

— Ничего? — Силдаан снова начала кричать. — Он стоил детям Инисса всего. Нашего положения, нашего права первородства. Нашего уважения. Любви нашего собственного бога. Ты слеп, если не видишь того, что надвигается на нас. Ты похож на Мириина, ТайГетен и Молчащих, которые прячутся под покровом леса, не имея понятия о том, что варится в котле под плотно закрытой крышкой гармонии.

— Лориус сделает… — вновь начал было Ипууран.

— Лориус. Ха! Лориус сделает только то, о чем его настоятельно попросят. Или ты надеешься, что он сумеет укротить надвигающуюся бурю, встав и отрекшись от Такаара? Какая чушь. Он так же глуп, как и ты. Он твердо верит в гармонию и в то, что она сохранится, какие бы препятствия он ни убирал с пути хаоса. Он думает, что его слова позволят ему занять подобающее место в кланах послабее, но те ненавидят его ничуть не меньше, чем любого из ныне живущих иниссулов [Иниссул — член клана Инисса, бога-творца всего сущего (эльф.).]. За исключением, разве что, Джаринна.

— То, что происходит в Гардарине, — это реализация наших замыслов, о великий жрец храма. Вот почему здесь оказались люди. Потому что только они способны предотвратить убийство тех, кто рожден повелевать. И мы добьемся этого. Когда кровопролитие закончится, могущество эльфов вновь окажется в руках детей Инисса. Так, как это должно быть.

В тени вновь пошевелился Сикаант. Он подошел к жрецам, глядящим на площадку перед входом. Ему очень не нравилось то, что он должен будет сделать. Заговорить под куполом — значило нанести его ордену оскорбление. Но не такое сильное, как те слова, которые он услышал только что. Сикаант действовал стремительно. Настолько, что почти не уступал в быстроте ТайГетен. Его длинные пальцы, заканчивающиеся заостренными ногтями, легли на голые шеи обоих жрецов и замерли в обманчивой неподвижности. Казалось, что несчастные не смеют даже дышать. Он просунул между ними голову.

— Те, кто наблюдает за происходящим с безопасного расстояния, неизбежно превращаются в еретиков, — прошептал он.

— Мы не знали, что ты рядом, — выдавил из себя один из жрецов, чьего имени Сикаант не помнил.

— Несомненно, — согласился Сикаант.

Пальцы его сомкнулись. Ногти его проткнули кожу, вонзились в плоть и разорвали ее в клочья. Он разжал пальцы, высвобождая их. Из разорванных шей толчками била кровь. Крики захлебнулись и умолкли. Ноги подогнулись под умирающими телами, но Сикаант удержал их от падения. Их сопротивление было слабым, а борьба — символической. Он вытащил обоих на свет.

Силдаан заметила его, и слова замерли у нее на губах. К нему двинулись люди.

— Тебе понадобятся другие еретики, — сказал Сикаант. — Эти двое подвели тебя.

После чего он развернулся и бросился бежать туда, куда последовать за ним не осмелился ни один человек.

 

И вот он вновь на самом краю. Опять смотрит на реку. Жалеет о том, что некому подтолкнуть его. Быть может, научить этому какую-нибудь обезьяну? Он невесело рассмеялся. Научить обезьяну. Едва ли это возможно. Они годились только на то, чтобы красть у него еду. Или самим превращаться в пищу.

— Таков круговорот жизни. Вот так, бег по кругу. И остановить его нельзя.

Нет, можно. Для тебя, во всяком случае.

Такаар небрежно отмахнулся.

— Глупости. Одна смерть не может нарушить цикл. Она лишь добавит ему движения. Одна смерть означает лишь появление очередного тела, которое можно взять себе. И разделить его с другими. Обогатить и насытить им лес.

В твоих устах такой шаг звучит соблазнительно. Так почему же ты не сделаешь его?

— Фу. У меня слишком много работы. Я обязан возместить причиненный ущерб. Понемногу, зато регулярно. Каждый день, чтобы сравнять счет. Если я проявлю слабость, то подведу тех, кто идет по моим стопам.

О неудачах и потерях ты написал целую книгу, так что здесь я верю тебе на слово.

— Верю ли я в искупление? Не знаю. Пожалуй, нет. Я не заслужил его. Наказанием за мое преступление стала жизнь. И потому я бессмертен.

Только в том случае, если ты сам сделаешь подобный выбор.

— Я не смогу повторить самого себя. В действительности выбора у меня нет. Бежать, бежать — нет, с меня хватит. Смерть — это бег. Жизнь — страдание. И покаяние тоже. Я могу влезть на дерево и упасть. Я могу прыгнуть вот с этого обрыва, и никто не станет меня оплакивать. Но мне не нужна скорбь. Мне нужны ненависть и гнев. Вот их я хочу заслужить. Хм. Они стоят того, чтобы добиваться их и получить.

Но ведь ты ничего этого не делаешь. Ты не ищешь ничего, кроме уединения и сосредоточенности на своих внутренних переживаниях. Тебе нужен гнев? В Исанденете его больше, чем ты можешь себе представить.

— Нет. Нет. Люди. Боги. Да.

Я тебя ненавижу.

— В таком случае сегодня победа останется за мной.

Тебе не победить никогда. Ты всего лишь оттягиваешь неизбежное, играя со смертью и бессмертием.

— Ага, вот теперь я тебя понимаю. Ты ненавидишь меня за то, что тайпан не смог убить меня.

Да, но ты был близок к смерти, как никогда.

Такаар содрогнулся. Его мучитель и понятия не имел, как близка была его гибель. И дело было не в том, что в том месте, где он проколол кожу, вводя себе яд, образовалась опухоль. Это было мучительно, и ему еще несколько дней предстоит страдать от боли от порезов, которые он нанес себе, чтобы облегчить давление на плоть. Гадко и противно. Как ни при чем оказалось и разжижение крови, достигшее таких величин, что, придя в себя в гамаке, куда он упал, потеряв сознание, Такаар обнаружил, что крошечная ранка на внутренней стороне запястья все еще кровоточит, а из носа тоже течет кровь.

Нет, самым опасным стал паралич. Сначала у него отнялись руки и ноги, так что, свалившись поперек гамака, так, что голова свисала с одной стороны, а ноги — с другой, он даже не мог пошевелиться. А потом паралич добрался и до горла с легкими, отчего ему приходилось буквально сражаться с собственным телом за каждый вдох. Неужели прошел всего один день? В это было трудно поверить. Он видел, как чередуются свет и тени. Он слышал звуки дня и ночи, но не отдавал себе отчета в том, находится ли в сознании или бредит.

Когда паралич ослабел, его стошнило и он обмочился. Минуло несколько часов, прежде чем Такаар нашел в себе силы встать. Его одолевала мучительная слабость, но мозг при этом лихорадочно работал, подыскивая возможное применение яду. Эта отрава действовала медленно, зато эффект оказался сокрушительным. Он ни за что бы не осмелился увеличить дозу сверх той крошечной капельки, которой воспользовался.

Такаар улыбнулся.

Самодовольное ничтожество. Ты всегда был им.

— Вера в собственное тело — ключ к выживанию.

Избавь меня от своих сентенций.

— Никогда.

Глава 5

Отступить — значит погибнуть.

 

За прошедшие тысячелетия стены правительственного здания еще ни разу не видели такого волнения и беспорядков. Перед сценой-возвышением колыхалось море голов. Галерка и боковые ложи были забиты битком так, как никогда раньше. Во всех оконных и дверных проемах теснились любопытные лица. На площади перед дворцом собрались тысячи тех, кто не смог попасть внутрь, но отчаянно на это надеялся.

Дворец был выстроен в самом сердце Исанденета, первого города и морского порта в Калайусе. На языке древних он именовался «Гардарин», но местные жители подыскали для него куда более прозаичное словцо «жук». Дворец возвышался на мощенной булыжником восточной торговой площади, а его шпили были видны из любой точки города. Формой здание напоминало панцирь жука, живущего на лианах. Метафора подразумевала колоссальную силу и прочность. Этот панцирь не раздавит нога случайного прохожего.

Стены, выложенные из камня, добытого в карьерах ТолтАноора, скрывались под роскошной деревянной кровлей, свесы которой опускались с обеих сторон почти до самой земли. Конек крыши изящно вздымался над главным входом и лестницей, достигая почти ста пятидесяти футов в высоту в своей срединной точке. Шпили украшали все четыре угла и центр здания. Когда в Гардарине шло заседание, на них развевались алые флаги, а в маленьких башенках стоял на часах почетный караул в классических темно-зеленых камзолах.

Вместе со своей тройкой ТайГетен Катиетт забралась на верхние стяжки стропил, перекрещивающихся под самой крышей. Они поднялись по лестнице на главную балюстраду, а уже оттуда — еще выше, в царство теней. Отсюда, на благоразумном удалении от огромной толпы, заполнившей собой каждое кресло, скамью, проход и подоконник, они могли видеть все.

Там, где сходились зоны для размещения приглашенных, располагалось возвышение. Задняя его часть представляла собой пять рядов кресел, поднимающихся уступами. Кресла были простыми, но удобными и снабженными мягкими подушечками. Одно место для верховного жреца и еще одно амлана [Амлан — староста; глава, старейшина (эльф.).] от каждой деревни, поселения и города, равно как и прочих представителей эльфийских кланов.

Перед этими рядами стояли три кафедры, украшенные резными изображениями Инисса при сотворении земли и эльфов. Они располагались полукругом вокруг темного пятна на в остальном безупречно выскобленном белом каменном полу. Однажды в Гардарине пролилась кровь. День инаугурации дворца навсегда останется в истории как гнетущее и мрачное событие. Большое пятно неправильной формы тщательно сохраняли в качестве напоминания о днях, память о которых канула в Лету, на что, впрочем, надеялись далеко не все.

В воздухе повисло напряжение. Часом ранее над Исанденетом прокатилась гроза, разрывая небо проливным дождем и вспышками молний. В городе начали перешептываться, что, дескать, боги подают знак. Но Катиетт не обращала на такую ерунду внимания. Если эльфы хотят избежать беды, то должны рассчитывать только на себя. Именно для этого боги и населили ими землю. Чтобы эльфы жили в гармонии и мире. Любили землю и все, что на ней обитает и произрастает.

Но слишком многие из них забыли об этом. И сейчас их здесь собралось тоже слишком много. Толпа глухо волновалась в ожидании, пока не начнутся речи, буквально исходя слюной от перспективы возможного осуждения. А Катиетт испытывала одну лишь глубокую печаль. Она знала, в чем кроется причина их ярости, но ведь ни одного из них не было здесь в тот судьбоносный день десять лет назад, когда Такаар отступил. Ни одного. Она спросила себя, а кто же в действительности стоит за всем этим и почему они так долго ждали, чтобы привести свой план в действие. Быть может, сегодня она получит ответы на эти вопросы.

Катиетт взглянула вниз на старшего представителя клана Инисса, Джаринна, Верховного жреца Инисса, которому явно хотелось поскорее оказаться в храме в Аринденете. На Ллирон, Верховную жрицу Шорта, обладательницу немигающего взгляда. На Калидда, амлана Денет-Барина, нервно потирающего руки. И на Пелин, архонта [Архонт — здесь:главнокомандующий (эльф. Arch).] Аль-Аринаар, главнокомандующего гвардии Инисса, которая, подобно всем остальным, выглядела взбешенной и готовой бросить вызов всему миру. Разумеется, сама она к детям Инисса не принадлежала, зато была верной сторонницей Такаара. Приближались нелегкие времена, и от того, на чью сторону встанет Аль-Аринаар, гвардия, составленная из представителей всех кланов, зависело слишком многое.

Взгляд Катиетт переместился на гобелены, которыми была увешана стена за рядами кресел на возвышении. Прекрасные творения описывали историю славных сражений и великих побед, потрясающий героизм и подвиги Такаара. Но картина эта была не совсем точной. Неполной. И Катиетт спросила себя, как долго они еще провисят здесь.

— Сейчас он бы нам не помешал, — подал голос Графирр, стараясь перекричать шум толпы.

Катиетт повернулась к своему Тай. Он сидел верхом на балке, опираясь грудью на другую, ведущую на самый верх «панциря». Она выразительно подняла брови.

— Он бы не помешал нам таким, каким был когда-то, — заметила она.

Графирр кивнул.

— Да. Извини. С моей стороны это было неумно.

Катиетт улыбнулась.

— Совсем немного. Инисс свидетель, что ты прав.

— Ты должна быть там, внизу, — сказала Меррат, и глаза ее лукаво блеснули.

— А ты не боишься упасть? — парировала Катиетт. Закусив губу, она окинула взглядом шумное сборище внизу. — Ни за какие благословения Инисса я не согласилась бы сегодня оказаться там.

— Ты так полагаешь? — осведомилась Меррат.

— Для этого не требуется особого ума, — отозвалась Катиетт. — Но я сомневаюсь, что сегодняшнее сборище обладает хоть каплей здравого смысла.

Враждебность и агрессия ощущались буквально физически. К ним примешивалась одуряющая влажность. Воздух снаружи был совершенно неподвижен, и, несмотря на открытые двери и оконные створки, в помещении не ощущалось ни малейшего сквозняка. Волны духоты поднимались все выше, становясь невыносимыми, запах пота смешивался с древесными и животными ароматами, забивая ноздри. За происходящим следили взгляды. Гневные. Презрительные. Ненавидящие.

— Ну, наконец-то, — сказала Меррат.

Распорядитель Гардарина поднялся на ноги. Его приветствовал оглушительный рев собравшихся. Звали его Хелиас, и свою зелено-белую церемониальную мантию он носил с привычной властной небрежностью. Он был молодым и амбициозным членом клана Туала. Обожаемым и ненавистным в равной мере. Он упивался своим положением и должностью. Разговоры на балконах и в зале стихли, когда Хелиас подошел к центральной кафедре. От стен отразилось эхо нескольких криков. Обычно они были добродушными. Только не сегодня.

— Итак, мы собрались здесь! — начал Хелиас. — Все вы знаете, что время пришло. И у каждого из вас есть свое мнение. И вы спрашиваете себя, почему же мы ждали так долго. Что ж, предлагаю вам выслушать тех, кто, в свою очередь, готов прислушаться к вам и надеется, что вы им поверите.

— Недурное начало. Он пытается снять напряжение, — пробормотала Катиетт.

— Думаешь, он готов переметнуться? — полюбопытствовала Меррат.

— Гони от себя подобные мысли, — улыбнулась Катиетт. — Он так же нейтрален, как и любой презренный туали.

— Для участия в дебатах приглашается Джаринн, Верховный жрец Инисса, хранитель храма Аринденета и защитник памяти Такаара!

Эти слова были встречены какофонией неодобрительных выкриков и свиста. Джаринн, высокий и стройный, что было свойственно представителям клана Инисса, обладал роскошной шевелюрой, длинные черные пряди которой были зачесаны назад и перевязаны золотой нитью. Лицо его с тонкими чертами светилось горделивостью, которая, по его словам, случайно досталась ему по праву рождения, а глаза, большие и раскосые, овальной формы, поражали синевой. Его мантия была простой и безыскусной, как того и требовал Инисс. Коричневой, лишенной каких бы то ни было украшений и даже капюшона. Он ходил босиком, что являлось символом веры в Инисса, который оберегал его от зла. Катиетт надеялась, что сегодня утром его молитвы были особенно горячими.

Подойдя к кафедре, Джаринн окинул собравшихся твердым взглядом. Пожалуй, он даже слегка покачал головой, прежде чем сосредоточиться на противоположной кафедре. Он пренебрег своим правом обратиться к спикеру-распорядителю с требованием защитить его от оскорблений, градом обрушившихся на него. Однако же он задержался на мгновение, чтобы кивком поблагодарить тех, кто встал из кресел в арочных рядах, дабы приветствовать его аплодисментами. От этого шум в зале стал оглушительным.

— Ну, и где же поддержка общественности? — осведомился Графирр, когда Хелиас воздел обе руки, запоздало призывая собравшихся к порядку.

— Джаринн посоветовал сторонникам Такаара не приходить на собрание, — ответила Катиетт и вновь улыбнулась. — Как бы то ни было, но большинство из нас находятся здесь, наверху.

На балках расположились сразу пять звеньев Тай [Тай — сокращенно: ТайГетен (эльф.).]. Изрядное, следует признать, количество элитных воинов Инисса. Еще пять троек были рассредоточены по городу, наблюдая за местами наиболее вероятных беспорядков, которые непременно должны были возникнуть, если будет объявлено о всеобщем порицании и осуждении. Катиетт должна была знать о царящих в городе настроениях на тот случай, если Джаринну потребуется срочно и без помех вернуться обратно в Аринденет.

Собравшиеся внизу, под ними, гулко и ритмично начали топать ногами. По залу покатилось грозное эхо, напомнившее о великих битвах древности, прелюдия к хоровым песнопениям и погребальному плачу. Катиетт ощутила, как задрожали в такт балки перекрытия, и мысленно перенеслась во времена, предшествовавшие гармонии и принятию закона Такаара.

— Слово предоставляется… — начал Хелиас.

Голоса присутствующих слились в громоподобный воинственный рев.

— Ло-ри-ус, Ло-ри-ус, ЛО-РИ-УС!

Рев безостановочно катился по залу собраний. Хелиас вновь поднял руки, но это ни к чему не привело. И все-таки сквозь шум толпы Катиетт расслышала его голос, взлетевший к самому потолку.

— Слово предоставляется Лориусу, Верховному жрецу Туала, хранителю храма Тул-Кастарина и порицателю Такаара!

Ритмичный речитатив и топанье ногами сменились откровенным подхалимажем. Некоторые из присутствующих верно-подданнически бросились к краю возвышения. Но путь им преградили гвардейцы Аль-Аринаар. В воздух взлетели гневно воздетые кулаки, духота и напряжение нарастали. Графирр шумно выдохнул. Катиетт отчетливо представляла себе, какие чувства он сейчас испытывает.

Лориус поднялся или, точнее говоря, воздел себя на ноги. Он был уже стар, стар даже для представителя клана Туала. Верховный жрец родился еще до того, как был принят новый календарь, провозгласивший гармонию. Годы мира. О боги! Если он еще что-то и помнил, то его воспоминания о временах, предшествовавших эпохе гармонии, были смутными и расплывчатыми.

Лориус с раздражающей неспешностью прошествовал к кафедре. Разложив на ней бумаги, он некоторое время изучал их, прежде чем поднять голову и долгим взглядом окинуть собравшихся в зале. Лицо его было изрезано глубокими морщинами, но в карих глазах по-прежнему полыхало пламя, а на слегка подрагивавшем подбородке еще сохранились редкие клочья некогда роскошной бороды.

Лориус откинул капюшон, обнажая лысый череп, обтянутый сморщенной кожей в старческих пятнах, и обвислые уши, острые кончики которых загибались наружу. Стоило ему поднять руки, как шум и гвалт в зале стихли, словно по мановению волшебной палочки. Он величественно кивнул в знак признательности.

— Наступают черные дни, — хриплым и задыхающимся голосом провозгласил он. — Ожили и зашевелились темные силы, скрывающиеся под маской доброжелательности и милосердия.

— Напыщенный глупец, — пробормотала Катиетт.

— Эта ползучая и заразная болезнь угрожает всем нам и тому, чего мы достигли. Но большинство из нас пока еще даже не подозревает об этом, хотя свидетельства этого видны повсюду. Они вполне очевидны для тех, кто умеет смотреть и видеть. И нас постигнет незавидная участь, если только мы не начнем действовать немедленно.

Ответом ему послужили театральные стоны, раздавшиеся во всех углах зрительного зала. Лориус вновь поднял руки, призывая к тишине. Джаринн лишь покачал головой.

— Да, это будет настоящая трагедия. Такаар и все его грандиозные идеи, его гармония, его поступки. Притворство и профанация. Все это — сплошное надувательство!

— Как могут тысячи лет мира быть притворством и надувательством? — выкрикнул Джаринн перед тем, как негодующие вопли толпы заглушили все остальное.

По Гардарину прокатился удар гонга. Спикер призвал собравшихся к порядку. Гонги в рамах висели справа и слева от возвышения, а рядом стояли ulaс колотушками длиной в руку, ожидая сигнала распорядителя. Гулкое эхо отразилось от стен Гардарина, успокаивая толпу. Точнее, ораву.

— Я требую соблюдать правила поведения в этом зале. Зрителям запрещается громкими криками мешать дебатам, — заявил Хелиас перед тем, как вперить суровый взгляд в Джаринна. — А Верховный жрец Джаринн обязан дождаться своей очереди, чтобы высказаться.

Толпа взорвалась улюлюканьем, свистом и оскорбительными выкриками. Многие из собравшихся издевательски грозили Джаринну пальцами. Верховный жрец лишь развел руки в стороны и пожал плечами, изображая неотесанного деревенщину, но заслужил лишь новые насмешки и оскорбления. А Лориус вновь успокоил слушателей.

— Благодарю тебя, Хелиас. Я не сказал вам ничего, чего вы уже не знали бы сами. Мы все поверили словам Такаара. Мы все поверили в миф о гармонии эльфов. Почему я называю ее мифом? Сейчас я поясню вам почему. Причин тут две. Первая.

И жест, которым он выставил палец, тут же повторили тысячи слушателей.

— Такаар поначалу и впрямь мог руководствоваться чистыми идеалами, но что случилось, когда возникла угроза его собственной жизни и жизни его братьев по клану Инисса? Он сбежал, как трусливый пес, коим и является на самом деле. Он побежал к вратам, и его приспешники повалили за ним. И он прошел через врата, обрекая тем самым сотни тысяч эльфов на смерть. Вот такая «гармония» получилась в тот день. Хорошенькое дело, нечего сказать!

Следовало отдать должное Лориусу: он не боялся манипулировать переменчивым настроением огромной толпы. Катиетт вгляделась в лица, которые могла видеть со своего места. На них были написаны праведный гнев и негодование. Они искали выхода душившей их ярости и сконцентрировали ее на кафедре, стоявшей напротив их обожаемого героя. Шквал оскорбительных выкриков, обрушившийся на Джаринна, оглушал. А Хелиас преспокойно стоял рядом, не вмешиваясь в происходящее. Джаринн же изо всех сил старался сохранить на лице невозмутимое выражение.

— Вторая! — взревел Лориус, и вслед за приветственными криками в воздухе поднялся целый лес растопыренных буквой «V» пальцев. — Что же мы увидели за десятилетия, прошедшие с того момента, как Такаар прошел сквозь врата у Хаусолиса, которые обрушились за его спиной, и бежал в лес? Разве мы видели, чтобы дети Инисса трудились, как проклятые, чтобы поддерживать гармонию, которую навязал нам их трусливый предводитель?

Лориус сделал паузу. Слушатели затаили дыхание.

— Давайте-ка на минуту перенесемся в прошлое. На протяжении тысячи лет в тропическом лесу жили эльфы. Все мы верно следовали гармонии Такаара. Закону Такаара. И среди нас не найдется никого — хотя уже очень немногие помнят первые дни, проведенные нами здесь, — кто осмелился бы утверждать, что у нас ничего не получилось. Туал свидетель, мы должны были жить в мире, чтобы справиться с проблемами, с которыми столкнулись здесь.

— Все кланы держались вместе, чтобы мы не только выжили, но и процветали. Включая и клан Инисса.

Свист и улюлюканье прервали его речь, и на лице Лориуса впервые отразилось раздражение. Выйдя из-за кафедры, он подошел к самому краю возвышения и остановился, глядя в толпу. На мгновение Катиетт показалось, что он лишится власти над собравшимися столь же легко, как и обрел ее. Он стоял, одинокий ula, перед вопящим сборищем, которое не обращало на него никакого внимания. Но вот уже во второй раз, хотя и скрепя сердце, ей пришлось воздать ему должное.

На лице его не дрогнул ни один мускул. Не сделал он и умиротворяющего жеста, как и не отвел глаз от беснующейся толпы. И, мало-помалу, та угомонилась, сообразив, пожалуй, что спектакль окончен и что ее главный актер сошел со сцены.

— Благодарю вас, — негромко произнес Лориус, после чего вновь вернулся за кафедру, словно бросая вызов собравшимся. — Почему вы глумитесь над правдой? Пожалуй, у вас короткая память. Клан Инисса стал инструментом для достижения успеха гармонии, а Верховный жрец Джаринн — ключевой фигурой, обеспечившей этот успех. Можете свистеть и улюлюкать и дальше, если не верите мне.

В зале стояла тишина. Почти мертвая. Меррат коротко рассмеялась.

— А он — хороший оратор, не правда ли?

— Очень, — подтвердила Катиетт. — Смотри, как умело он подвел толпу к тому, что скажет сейчас.

— Так почему же мы собрались здесь, зная, что наши люди — несчастливы? Что они чувствуют себя обманутыми? Что напряжение нарастает день ото дня и что между кланами уже произошли столкновения? Вновь наступают темные времена, о которых мы думали, что они больше никогда не вернутся. Ответ прост и трагичен одновременно.

— Вслед за позорным крахом Такаара, клан Инисса, ободренный количеством воинов, вернувшихся вместе с ним — что само по себе удивительно, ведь другие кланы понесли ужасающие потери, — принялся заново утверждать себя в качестве доминирующей силы.

Свист и улюлюканье раздались вновь, но на сей раз Лориус лишь согласно кивнул головой.

— Да. Да. На всей нашей земле они назначают себя главными. Амланы Исанденета, Толт-Аноора и Денет-Барина?

— ИЗ КЛАНА ИНИССА!

— Верховный жрец Шорта?

— ИЗ КЛАНА ИНИССА!

— Наварх, командующий флотом?

— ИЗ КЛАНА ИНИССА!

Лориус развел руки в стороны. Ответом ему послужили громовые аплодисменты. Он погрозил аудитории пальцем, когда они достигли своего пика, и заговорил вновь.

— Я могу продолжать до бесконечности. — Он взял стопку бумаг, лежавших перед ним на кафедре. — Судьи и землевладельцы, гражданские служащие и хранители казначейства. Дети Инисса повсюду. И пусть архонт Аль-Аринаар принадлежит к клану Туала, но любовь к Такаару делает ее верной сторонницей клана Инисса. Они действуют незаметно и исподволь, но уже прибрали к рукам всю власть. Они повсюду! Даже здесь, на верхних балках!

Собравшиеся, как по команде, подняли головы, глядя на воинов ТайГетен, сидящих под самым потолком. Многие стали швырять в них чем попало, главным образом фруктами. Воины на балках тщательно уклонялись, ловя почти все, что летело в них. Меррат с вызовом подняла руку, демонстрируя готовность метнуть обратно зажатый в кулаке незрелый и твердый плод манго.

— Нет, — сказала Катиетт. — Еще рано. Не сейчас.

— Вы только посмотрите на них, — продолжал сыпать упреками Лориус. — Подобно обезьянам, раскачивающимся на ветках баньяна, они боятся сойти на землю, чтобы мы не увидели лжи и обмана в их глазах. Слишком высокомерные, чтобы поселиться среди своих братьев, и боящиеся подхватить от нас что-либо неприличное. Или, быть может, они, наши так называемые бессмертные, укрылись там, дабы защитить нас от беды? Или обеспечить единство кланов? Думаю, нет. Все ТайГетен принадлежат к клану Инисса. ВСЕ ДО ЕДИНОГО! И сейчас они собрались там в ожидании приказа защищать только самих себя и себе подобных.

— Такаар — вот причина того, что члены клана Инисса отказываются от смешанных браков. Они используют против нас закон Такаара. Почему любую мало-мальски значимую должность занимает только представитель одного клана? По той же самой причине. По закону Такаара. Закону, который гласит, что любой обладатель властных полномочий должен сочетаться браком только с братом или сестрой, кои способны наилучшим образом обеспечить гармонию. Гармонию Такаара!

— Гармонию, ради которой погибли сотни тысяч тех, кто не принадлежал к клану Инисса. Гармонию, благодаря которой мы вновь станем рабами под пятой клана Инисса. И поэтому мы должны освободиться, пока не стало слишком поздно. Мы должны жить в гармонии, каковой она задумывалась изначально. До того, как она превратилась в орудие подавления наших ничтожных, смертных душ.

С каждым его словом и жестом гнев и воинственность толпы нарастали.

— Прежде чем подлинная гармония будет уничтожена, мы должны вернуть себе ту жизнь, которой наслаждались до того, как Такаар предал нас. Я говорю — к дьяволу закон Такаара! Я говорю — вычеркнем его из наших уложений. Я порицаю и осуждаю Такаара, называя его трусом, коим он в действительности и является. Я отрекаюсь ото всего, что он олицетворяет, и говорю — лишите его последнего влияния. Я осуждаю Такаара и обвиняю его. Голосуйте со мной!

Конец ознакомительного фрагмента