Железный шип - Мудрость Дара

22

Мудрость Дара

Пока я пропадала в Земле Шипов, снова настало утро. Яблоневый сад отбрасывал на траву кривые полосы теней. Вместе с голубоватым светом воздух наполняли голоса Кэла и Дина.
— Аойфе! Аойфе Грейсон!
— Прекрати так орать, — бросил Дин. — Хочешь, чтобы тебя все гули под горой услышали? — Щелкнула зажигалка, и в утренний воздух взвился дымок. — Аойфе! Отзовись, девочка!
— Я здесь, — откликнулась я.
Я стояла на том самом месте, где меня захватило кольцо. Поскорее убравшись оттуда, я сунула подаренные Тремейном очки в карман — одним объяснением меньше.
— Я здесь! — вновь выкрикнула я, громко и отчетливо. Ноги дрожали от облегчения — я свободна, Земля Шипов отпустила меня.
Огоньки эфирных ламп запрыгали возле угла дома, пронеслись через сад, и из-за деревьев выскочил Кэл.
— Где ты была, во имя звезд?! — рявкнул он. — Опять взяла и убежала. Что я должен был подумать?
Дин подоспел следом, за тлеющим кончиком его сигареты тянулись струйки дыма.
— Руки-ноги на месте, принцесса?
— Прости, — обратилась я к Кэлу, подгибая порванный рукав, чтобы он не заметил. По утрам, с тех пор как мы выбрались из Лавкрафта, становилось все холоднее, и изо рта у меня шел пар. — Я гуляла и потеряла счет времени, а мой хронометр остался в библиотеке.
— Как можно быть такой глупой?! — Лицо Кэла исказилось от ярости. — Из-за тебя все наши планы могли пойти прахом! Что если бы ты попалась на глаза прокторам или кому-нибудь из Аркхема?
В других обстоятельствах беспокойство Кэла было бы мне приятно, но сейчас только бесило.
— Наши планы? Кэл, ты-то здесь при чем? — Меня знобило от холода, и я обхватила себя руками, отпрянув в сторону. — Прости, что заставила тебя волноваться, но ничего страшного не произошло. И не называй меня глупой.
Кэл напрягся, стиснув кулаки, но вдруг обмяк, словно кукла, которой обрезали веревочки.
— Я думал, что больше не увижу тебя, Аойфе.
— Мне жаль прерывать ваше маленькое воссоединение, — кашлянул Дин, — но на улице колотун, так что, может, обсудим это в тепле, за завтраком и чашкой чая?
— Да, правильно, — с облегчением откликнулась я, обходя Кэла и стараясь не смотреть на его вытянувшееся лицо. — Пойдем внутрь. Умираю с голоду.
Мы двинулись обратно к Грейстоуну. На пороге нас ждала Бетина, комкая в руках полосатый фартук.
— О, мисс! — вскричала она, когда я приблизилась, и бросилась мне на шею.
— Я… — Я похлопала ее по спине, насколько это позволяли стискивавшие меня пухлые руки. — Со мной все в порядке, Бетина.
— Когда я увидела, что ваша постель не тронута и Дину вы вот уже несколько часов на глаза не попадались, то поняла — на сей раз вы пропали по-настоящему, мисс. И как в воду глядела. — Она прерывисто всхлипнула.
— Очень приятно слышать, какого вы все обо мне мнения, — притворно проворчала я, улыбаясь, но никто не улыбнулся в ответ. Я мягко освободилась из объятий Бетины. — Если ты не против, думаю, мы все не отказались бы от какого-нибудь завтрака.
— Да, конечно, — откликнулась она, промакивая глаза. — Есть немного овсяной крупы и готовой смеси для блинчиков — наверное, еще не испортилась. Значит, на всех овсянки и блинчиков.
Пока Бетина хлопотала на кухне, я пошла к себе и переоделась в короткие облегающие штаны и шелковую блузку, которую завязала на талии. Уложить волосы я даже не пыталась, только вычесала из них кусочки мха, листочки и лепестки лилий.
Дин перехватил меня, когда я спускалась по лестнице, встав на дороге.
— Что скажешь, котенок?
— Устала, — ответила я, радуясь, что встретила его, а не Кэла. — И голодна. Этого хватит?
Дин склонил голову набок. На свету его глаза засияли жидким серебром.
— Не хочешь рассказать мне, что случилось на самом деле, когда ты вчера удрала в самоволку?
Я прикусила губу:
— Слишком холодно, чтобы торчать сейчас на крыше.
— Значит, когда разогреет? — сказал он. — Заберемся туда и поговорим. Идет?
Слова Тремейна, резкие, полные презрения, всплыли у меня в голове: «Вот мое последнее предложение. Другого не будет».
— Хорошо, — ответила я и, повинуясь внезапному порыву, схватила и сжала его ладонь. Она была теплой, живой — настоящей, — и я задержала ее в своей куда дольше, чем нужно. — Я рада, что ты остался.
Дин вернул пожатие:
— Я тоже рад.
— Завтрак! — разнесся по дому крик Бетины из кухни. — Блинчики! Подходите, разбирайте кто может!
Дин, вздохнув, отпустил мою ладонь:
— Олякушки из прогорклой муки и скользкая овсянка. Пища богов.
— Дин… — начала было я, когда он затопал вниз по ступенькам.
Он остановился на площадке:
— Да, принцесса?
Я махнула рукой — нет, ничего. Хоть Дин и был готов принять мои фантазии по поводу Дара, рассказывать ему, что я побывала в стране, проклятые королевы которой спят беспробудным сном, значило напрашиваться на еще большие неприятности, чем когда я поведала Кэлу о библиотеке.
— Ничего, — сказала я вслух. — Забудь.
— Не стану, но готов подождать, — откликнулся он. — Тем более сейчас, когда я с голодухи живого козодоя съел бы.
Дождавшись, пока он уйдет, я отправилась в верхнюю библиотеку и прихватила оттуда дневник отца, чтобы он был у меня под рукой. Принимая взваленную на меня Тремейном ношу по снятию заклятия, я хотела знать, что не одинока.
Кэл засовывал себе в рот уже третий блинчик, ручейки сиропа стекали у него по подбородку.
— Не понимаю, что ты находишь в этих плесневелых книжонках, — пробубнил он, указывая на дневник. — Я убить готов за выпуск «Невероятных историй».
— Я люблю читать, — ответила я, сунув томик под мышку. — У нас дома всегда были книги.
— У этой даже на обложке ничего толком не нарисовано, — хмыкнул Кэл. — Дай сюда, посмотрим, над чем ты так дрожишь.
— Перебьешься. — Я убрала ее подальше от его липких пальцев.
Кэл нахмурился:
— Вот что бывает, когда читаешь слишком много. Дурные манеры, дурные привычки. Оглянуться не успеешь, как тебе понадобятся очки.
— Не вижу ничего плохого в паре окуляров, — заметил Дин. — Хорошеньким девушкам они очень идут.
Он подмигнул мне. Лицо Кэла порозовело.
— Мы не всегда будем школьниками, Аойфе, — проговорил он. — Что скажет твой муж об этом пристрастии?
— Кэл, вот какое тебе дело? — Я с шумом отодвинула тарелку с наполовину недоеденной овсянкой. Аппетита у меня как не бывало.
— Просто хочу помочь, — пробормотал он. — Ты… у тебя ведь нет матери, которая бы могла все это тебе сказать.
Я подхватила дневник отца и с грохотом отодвинула свой стул. Кэл был мне словно еще один брат, но сейчас мне хотелось только — как когда Конрад тоже довел меня разок до белого каления своими дразнилками — двинуть ему и пожелать провалиться к гулям под землю.
— Кэл, если не хочешь и в самом деле стать мне матерью, остынь. Прекрати изображать хлопотливую тетушку и веди себя просто как друг.
— Ты не понимаешь… — начал он, но замолк и принялся утирать подбородок салфеткой. — Нет, ты права. Не стоило мне лезть.
— Не стоило, — подтвердила я.
У Кэла дернулась щека:
— Аойфе, да что с тобой такое? Огрызаешься, слова лишнего из тебя не вытянешь, пропадаешь где-то целыми часами. Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Я только крепче вцепилась в дневник.
— Ничего. Совсем, — сквозь зубы выдавила я и, развернувшись, бросилась в библиотеку.
Ровные ряды книг выглядели успокаивающе знакомыми. Я и не думала, что это может быть таким облегчением после чуждых пейзажей Земли Шипов. И только оказавшись одна на чердаке, я почувствовала, как глубокий, бездонный холод охватывает меня. Тремейн грозил не пощадить Дина и Кэла в случае моего неповиновения. Он один знал, что произошло с Конрадом, и, если я пойду ему наперекор, сохранит эту тайну навеки.
При свете дня сложно было даже представить, что в мире существует не только Академия, некровирус и жизнь с клеймом зараженной. От мысли же, что теперь я должна служить Доброму Народу, как служил им отец, у меня стиснуло в груди и сердце заколотилось, как бешеное. Я села на пол, вернее, сложилась пополам, уткнув лицо в колени и стараясь дышать ровно, пока все не прошло. Пусть я не знала отца так, как обычно дети знают родителей, я все равно его дочь. После показанного мне Тремейном глупо было бегать от правды — нас с отцом связывал общий долг, и я буду стараться выполнить его, пока эта кровь — наша общая кровь с тем странным, что в ней намешано, — течет по моим жилам.
Я открыла дневник. Стоило мне коснуться страницы, как чернила на секунду расплылись и потом легли на нее буквами и словами. Я взялась просматривать более поздние записи, но не нашла в них ничего полезного.

Каждый новый визит Чужаков все больше сбивает меня с толку, писал отец. Перед моим зачарованным взором он мерил шагами огромную спальню. За окном в ночной темноте хлестали струи дождя. Они скрывают невообразимые тайны Земли Шипов, и черная тень, возвещающая что они явились, с каждым полнолунием внушает мне все больший страх.

Где-то вне моего поля зрения зазвенело стекло, и голова отца дернулась на звук, но затем он повернулся и принялся вновь расхаживать по комнате. Затаив дыхание, я продолжила читать, чтобы узнать, что произошло.
...
Не слишком подобает доверять бумаге признание своих страхов, но Чужаки — лишь предвестники таинственного врага Доброго Народа, угрожающего и нам, и враг этот таков, что его сущность не постигнешь и в ночном кошмаре.
Отец стремительно отложил перо и выбежал из спальни. Я помассировала уставшие глаза и пролистала страницы к последней записи в дневнике. Других упоминаний чужаков мне не попалось. Они являлись в черной тени, и такая же черная тень, казалось, поглотила Конрада. Не в первый и даже не в сотый раз я пожалела, что не знала Арчибальда. Если бы меня растил отец, готовясь передать мне бразды Блюстителя, я давно поняла бы, где искать брата, и ничем не была бы обязана Тремейну.
— Мне нужна помощь, — сказала я дневнику. — А от тебя никакого проку.
Мои глаза вновь скользнули по чернильным строчкам.
За пару месяцев до того, как я получила письмо Конрада. Краткий миг по меркам Вселенной, а для меня — целая вечность, отделяющая тот день от нынешнего, когда мне приходится использовать свой Дар и оберегать друзей от Доброго Народа.
...
Я должен торопиться.
Мое внимание, впервые за вечер, полностью сосредоточилось на записи, столь же многословной и сбивчивой, сколь и таинственной. Почерк отца, обычно такой четкий и аккуратный, на этот раз был размашистым и неряшливым, строчки усеивала россыпь клякс там, где он слишком сильно нажимал своей перьевой авторучкой.
...
В конце концов они настигли меня. Я в последний раз отказался выполнить их задание, не взялся снять проклятие. Теперь они идут за мной, и я ничего не могу поделать. Даже механический остов дома не остановит их. Я должен бежать. Нужно отыскать Костяной Склеп и заручиться призрачной поддержкой обитателей тумана Чужаков. Бежать, бежать, бежать, или я погибну на Веяльном камне так же верно, как избранная жертвой девушка в полнолуние осеннего равноденствия.
В духоте чердака у меня пересохло горло. Дрожащими пальцами я перевернула пергаментную страницу.
...
Конрад, Аойфе… мой наказ вам — бегите. Никогда не переступайте границ Земли Шипов. Не ищите истин вне пара и железа мира Прокторов. Пусть они умрут со мной. Если дорожите жизнью, дайте им умереть. Не ищите меня. Не пытайтесь меня найти.
Спасайтесь сами.
Дневник глухо стукнулся об пол, выпущенный из рук, которыми я закрыла рот. Меня сотрясал озноб, воздух вокруг, казалось, мгновенно стал ледяным. Но нет, это был не воздух — дрожь ужаса била меня, впиваясь в кожу острыми когтями.
Отец предвидел мое появление здесь и пытался предостеречь меня как раз от того, чего требовал Тремейн, а я согласилась. Что же я наделала?!
Внизу скрипнула лестница, и я взяла себя в руки.
— Кэл… — со вздохом проговорила я, оборачиваясь к люку. — Мне просто нужно немного побыть одной, понятно?
— Нет, боюсь, это не Кэл, мисс. — Из люка показались медные кудряшки Бетины. Ее глаза обшарили беспорядок на полках, лежащую на полу пыль, мои скрещенные ноги — словом, все, кроме, как я заметила, моего лица. — Могу я подняться?
Я провела рукой по лицу, стирая остатки гнева и утомления.
— Это свободная страна, — откликнулась я. — Для всех, кроме еретиков.
«И безумцев», — добавила я про себя.
— Мне такое сказать и в голову не пришло бы, мисс. — Бетина поднялась через люк, отдуваясь. — Девушки здесь, в Аркхеме, — приличные девушки — не выпаливают вот так первое, что взбредет на ум.
— Уверена, моему воображаемому мужу это принесет несказанные муки, — ядовито заметила я.
— Вообще-то, мне нравится, как вы разговариваете, мисс. — Бетина наклонила голову. — В открытую. Словно парень.
Я подсунула дневник под колено, не желая, чтобы в него мог заглянуть хоть кто-нибудь, особенно обычная девушка вроде Бетины. Ей все равно не понять, а у меня не хватит слов объясниться.
— Правда — единственная постоянная вещь на свете, — сказала я. — Так говорила моя мать.
Хотя едва ли Нерисса узнала бы истину, даже столкнувшись с ней лицом к лицу. Одно дело, то, что писал отец, и другое — мамины бессвязные россказни.
— Кажется, она женщина мудрая, мисс, — ответила Бетина.
— Ничего подобного, — бросила я так резко, что отвращение к самой себе только усилилось. Ни брата, ни отца найти не могу, так еще и веду себя как заносчивая дрянь.
— Мистер Кэл очень о ней высоко отзывался. Говорил, она так хорошо вас воспитала.
Я в замешательстве потеребила уголки дневника. С чего бы это ему заявлять такое после нашей ссоры, да еще кому — Бетине? Для Кэла девушки всегда были пришельцами из другого мира.
— Кэл слишком добр, — произнесла я вслух. — Он… он видит вещи такими, какими они могли бы быть.
— Он неровно к вам дышит, мисс, — заметила Бетина. — А раз вы цапаетесь будто кошка с собакой, так, видать, и вы к нему?
— Не видать, — фыркнула я. — И ты слишком… — (Как там говорят всякие высокомерные красотки в светолентах?) —…слишком многое себе позволяешь, — докончила я, неодобрительно вскинув бровь в соответствующей манере.
— Прошу прощения, мисс, — сказала Бетина, хотя в голосе ее не слышалось ни малейшего раскаяния. — Я вовсе не хотела докучать вам своей болтовней. Я пришла, чтобы отдать вот это.
Она сунула руку под передник и вытащила из кармана платья потрепанную записную книжку. Такую я могла бы носить с собой в школе, чтобы всегда была под рукой, если понадобится набросать решение задачи или что-нибудь пометить.
— Что это? — спросила я. Черная кожаная обложка не несла на себе никаких надписей.
— Я нашла ее среди вещей мистера Грейсона, когда тот покинул дом, — объяснила Бетина. — Думаю, ваш отец забыл ее.
Я взяла книжечку и пролистнула несколько страниц с загнутыми уголками и пятнами от кофе. Новая информация. Что-то, что может помочь мне разобраться во всем этом хаосе. Бетина подоспела как нельзя кстати. Я сжала блокнот в руках.
— Прости, что нагрубила тебе, — сказала я.
— Не извиняйтесь, мисс, — пожала плечами Бетина. — Большинство городских вашего положения меня просто деревенщиной сочли бы да помыкали как хотели. А вы со мной разговариваете, я вам и за то признательна.
Блокнот был исписан почти полностью, убористые строчки теснились одна к другой так, что едва можно разобрать.
— Почему ты не отдала его Конраду? — спросила я. — Он ведь искал то же, что и я.
Улыбка исчезла с губ Бетины:
— Мистера Конрада забрали прежде, чем я успела ему об этом рассказать.
— Я хотела спросить… — Запнувшись, я пыталась сообразить, правда ли я хочу это знать. — Как он вел себя перед тем, как исчезнуть? Арчибальд… отец?
Последние слова колдовского алфавита так и стояли у меня перед глазами. Не ищите меня. Спасайтесь сами. Верил ли он тогда, что я действительно смогу однажды прочесть их? Думал ли он хоть раз обо мне, прежде чем написать мое имя в первой строке абзаца?
— Как я уже говорила, сам не свой ходил, — ответила Бетина. — Никогда прежде не видела его таким напуганным. А он, папаша ваш, хоть и джентльмен, но не хлыщ какой расфранченный. — Она подперла подбородок кулачком. — Будто что-то он не то натворил, понимаете? Как если бы он был еретиком и на пятки ему все Бюро Ереси наступало.
— Хуже, — пробормотала я, подумав о Тремейне.
— Может, от этого какой толк будет, — добавила Бетина, постучав пальчиком по блокноту. — Я его без книжечки, почитай, и не видела, и все он в ней что-то строчил. Только вот я ни словечка не разобрала, все шифром каким-то, но у вас, мисс, голова светлая, так что удачи вам.
Она двинулась обратно к люку, а я украдкой вновь бросила взгляд на блокнот. Стиснутые строчки расплылись у меня перед глазами и стали вдруг совершенно четкими и разборчивыми. Я моргнула, и они опять обернулись бессмыслицей. Блокнот был зачарован, как и колдовской алфавит.
— Спасибо, Бетина, — проговорила я. — Правда. Если ты не против, я хотела бы теперь побыть одна. Чтобы… э… подумать.
Она коротко кивнула:
— Да, мисс. И, если вы позволите… Я только хочу сказать, что такой дочерью мистер Грейсон мог бы гордиться.
Сама я не была в этом так уверена.
Лестница скрипнула, и Бетина исчезла. Я затворила люк, дрожа от нетерпения, пока медленно поворачивалась крышка, потом раскрыла блокнот и впилась глазами в записи, которые должны были проявиться картинами с воспоминаниями отца. Серебристые образы не заставили долго себя ждать, затуманивая реальность вокруг, затягивая поле зрения серой пеленой, словно дождь — оконное стекло.
В этом воспоминании отец был уже немолод, хотя его волосы все еще оставались темными и он пока не носил очков. С задумчивым видом сидя в кресле, он постукивал перьевой ручкой по нижней губе. Я тоже так делала, когда попадалось сложное уравнение или каверзная задачка по механике.
После секундного раздумья отец застрочил что-то в блокноте.
Заговорщики? Кто? Почему?
Прежде я стояла, почти не шевелясь, боясь потревожить заклятие и спугнуть разворачивающиеся воспоминания, но на сей раз заговорила.
— Э… простите? — Мой голос прошелестел бумажным листком.
Отец продолжал писать, на лицо ему свешивалась прядь волос. Он был небрит, без воротничка и жилета. Глубокие пепельно-серые тени двумя полумесяцами залегли у него под глазами. Он протянул руку и рассеянно почесал раздвоенный подбородок.
— В этом нет ни капли смысла, — пробурчал он.
— Арчибальд? — произнесла я громче, ободренная тем, что фигура не исчезла. — Отец?
Голова силуэта из воспоминаний дернулась кверху.
— Ты видишь меня?
— Да, конечно, — ответила я после секундного ступора: он и правда заговорил со мной. — Я нашла твой дневник.
— Колдовской алфавит? — Арчи уронил блокнот и зашарил под столом. — Звезда и солнце, ты хоть понимаешь, какой опасности себя подвергла, читая его?
— Не знаю, как сказать… — начала я, решив не отклоняться от темы, хотя его слова об опасности и выбили меня из колеи. — Но ты… тебе известно, кто я?
— Ну конечно, известно. Ты моя дочь, Аойфе. — Отец потер рукой лицо. — Скажу честно — я надеялся никогда не увидеть тебя. Но вот ты здесь.
— Я… — Голос у меня сам собой прервался, когда я услышала, что ему даже смотреть на меня не хочется. — Прости — нет, неправда. Мне не за что просить прощения. Мне нужно кое-что узнать.
Отец вздохнул, по серебристому силуэту пробежала тень — словно кто-то провел рукой перед лучом света из проектора.
— Ты хочешь услышать о проклятых королевах. И о том, почему я отказался принять дьявольскую сделку Тремейна.
У меня расширились глаза, но я сдержалась, проглотив тысячу вопросов, так и просившихся на язык.
— Да, — ответила я. — Тремейн сказал, будто я могу снять заклятие, но… я не знаю, что должна предпринять. Не знаю, как мне это сделать.
Отец поднялся, засовывая блокнот в оттопырившийся нагрудный карман пиджака.
— Ты так похожа на мать, — проговорил он. — Я всегда думал, ты пойдешь в меня. Плохой я предсказатель.
Значит, он думал обо мне. Хотя бы раз. Тяжесть внутри немного отпустила. Он знал, кто я. Как ни была я напряжена и испугана из-за противостояния с Тремейном, но в этот момент я чувствовала, словно за спиной вот-вот вырастут механические крылья и я взлечу.
— У меня твои глаза, — пробормотала я. — По крайней мере так Нерисса говорила.
— Аойфе. — Отец протянул руку, его пальцы скользнули по моему плечу и прошли насквозь, как луч света через призрак. — Ты должна понять, что я отказался от тебя не по собственной воле. Все это было…
— Ради моего же блага? — Слова сорвались сами, и с ними — все попытки держать себя в рамках приличий. Я направила обвиняющий палец в лицо серебристой фигуре. — Представляешь, через что мне пришлось пройти ради этого самого блага? Ты оставил нас с Конрадом сиротами, так не думай, пожалуйста, будто я такая дурочка и поверю, что ты действовал исключительно из альтруистических побуждений. — Я отчаянно жестикулировала, лицо у меня пылало, голос становился все громче. — Никакого блага для себя я в глаза не видела, папуля.
Силуэт-воспоминание поднял руки:
— Думай что хочешь, Аойфе. Считай меня жестоким, если тебе так угодно. Поверь мне в одном: Добрый Народ опасен, и этот Тремейн — куда более прочих.
— Просто скажи мне, как снять заклятие, — буркнула я, — и больше я тебя не побеспокою.
Всю свою жизнь я ждала этого момента, и хотя вызванная волшебством фигура не была моим отцом во плоти, разница невелика. Грудь так знакомо сдавило от разочарования, что я даже не удивилась, хотя совсем недавно испытывала эйфорию. Нерисса много лет назад приучила меня к этому чувству. Как глупо было с моей стороны думать, что встреча с отцом принесет что-то другое.
— Ты не сможешь его снять, — нетерпеливо возразил отец. — Никому не под силу такое. Чары, наложенные на королев, не виданы прежде ни в Земле Шипов, ни в Железе. — Он сделал решительный жест, словно отметая все сомнения. — Не знаю, для чего Тремейну давать нам такое задание, но ни к чему хорошему это не приведет. Не стоит и пытаться — ты только навредишь себе.
— У меня нет такой роскоши, как выбор, — ответила я, держась прямо, словно выслушивала нотацию Лебеда. — Конрад пропал, и Тремейн знает, где он. Так что, поможешь ты мне или нет, отец?
Он прижал ладонь ко лбу и шагнул прочь от меня, словно чердак был слишком мал, чтобы вместить даже воспоминание.
— Ни мне, ни моим собратьям не известно, кто наложил заклятие на Народ. Никто не знает, зачем это было сделано и каким образом. Даже Железный Кодекс, собрание всей нашей мудрости за четверть тысячелетия, не смог нам помочь. Попробуй с такой нехваткой сведений выполнить задание Тремейна. Это невозможно. Он заранее планирует, что ты не справишься, Аойфе.
— Но для чего? — изумленно спросила я. — Он хочет разбудить свою королеву — так он мне сказал.
— Скорее заполучить Зимний трон самому, — усмехнулся отец. — И Блюстителя заодно, когда ты не сможешь выполнить свою часть сделки. Тогда Земля Железа откроется перед ним так же, как перед нами.
Все, о чем он говорил, определенно имело смысл, каким бы отвратительным он ни казался, но не отменяло необходимости найти Конрада. Пусть он и просил не делать этого, я не могла бросить брата на милость Доброго Народа. Теперь, когда я знала, как относится ко мне отец, кроме Конрада, у меня никого не осталось.
— Я все же возьмусь за это, — сказала я вслух.
— Проклятие, Аойфе, я не могу объяснить тебе всего, но поверь, чары нельзя снять. Любая попытка неминуемо приведет к неудаче.
Он вновь потянулся ко мне, но я отстранилась. Лицо отца помрачнело.
— Пожалуйста, Аойфе, — произнес он мягко. — Просто возвращайся домой.
Я захлопнула блокнот. Серебристое воспоминание рассыпалось миллионом заплясавших в воздухе пылинок и растворилось в темноте чердака.
— Теперь мой дом здесь, — прошептала я, хотя отца уже не было рядом.
Некоторое время я не двигалась с места, ощущая горечь разочарования, не зная, что делать дальше. Отец не захотел мне помочь. Он не хотел даже говорить со мной.
Снизу постучали, и я, смахнув слезы, открыла люк. Хныканьем я ничего не добьюсь — не сниму заклятие и не верну Конрада.
У лестницы, перекатывая между большим и указательным пальцами сигарету, стоял Дин. Сунув записную книжку в карман, я спустилась к нему. Его глаза изучающе скользнули по мне.
— Похоже, ты не в духе. — На этот раз никаких ласковых обращений — видимо, его, как и Кэла, тоже уже достали мои выходки и вечно угрюмое настроение.
— Да, я не в духе, — отрезала я. — И нет, я не хочу об этом говорить. Я вообще ничего не хочу ни говорить, ни делать, кроме как изо всех сил двинуть по чему-нибудь кулаком, но, поскольку благовоспитанные девушки так не поступают, я пойду, наверное, попримеряю платья или займусь прической, пока не полегчает.
Дин поднял брови.
— Давай-ка мы с тобой прогуляемся, — сказал он.
— Я не хочу прогуливаться, — огрызнулась я. — И не нужно меня опекать.
— Не нужно, — согласился Дин. Его спокойный тон еще больше выводил из себя. — Я просто собирался пройтись и хотел бы, чтобы ты пошла со мной. И прежде чем ты набросишься на меня опять — никто не заставляет тебя вымолвить хоть слово. — Он улыбнулся. — Я вообще не люблю болтливых.
Меня немного отпустило.
— Ты ведь хотел услышать, что на самом деле произошло, когда я пропала? — Подойдя к панели, я закрыла вход на чердак. — Не передумал?
— И не думал передумывать, — отозвался Дин. Сунув сигарету в рот, он кивнул в сторону двери. — Идем. Последние полчаса я слушал только, как наш ковбой чавкает блинчиками. Если бы не видел его своими глазами, поклялся бы, что парень — самый настоящий живоглот.
Я сморщила нос. Живоглоты представляли собой ненасытные сгустки материи, бывшие когда-то людьми. Они таились в темных сырых местах и пожирали все, что им попадалось — жесть, мусор, человеческую плоть. Для того, в чьей крови бушевал некровирус, разницы не существовало.
— Нет, — сказала я. — Он не живоглот. Хотя за столом и не скажешь.
Дин тронул меня за локоть:
— Идем. Прогуляемся. Ты и я, вдвоем.
И я последовала за ним наружу, не признаваясь даже самой себе, как же мне нравится это «вдвоем».