Дж. Уиллоу Уилсон - Алиф-невидимка

ДЖ. УИЛЛОУ УИЛСОН

АЛИФ-НЕВИДИМКА

 

Глава первая >>>           Глава вторая >>>           Глава третья >>>

Глава нулевая

Персия

Давным-давно

Чудище всегда появлялось в час между закатом и полной темнотой. Когда на исходе дня свет начинал понемногу меркнуть, бросая серо-лиловые тени на двор конюшни у подножия башни, где он работал, Реза начинал дрожать от тревожного ожидания. Каждый день с приближением вечера память настойчиво переносила его на шестьдесят лет назад в объятия кормилицы. В час сумерек джинны начинают беспокоить добрых людей, говаривала она ему. Она была турчанкой и никогда не выплескивала помои из окна, заранее не извинившись перед невидимыми прохожими, которые могли в тот момент оказаться внизу. Если бы она этого не делала, разгневанные чудища могли напустить на ее маленького подопечного жуткое проклятие вроде слепоты или черной оспы.

В юности, когда Реза учился и еще не познал глубин мудрости, он считал ее страхи невежественными суевериями.

Теперь же он сделался стариком, у которого осталось мало зубов. Когда солнце ослепительно сверкнуло на куполе шахского дворца, стоявшего на другой стороне площади, он ощутил знакомый холодок под ложечкой. Его ученик копошился где-то в заднем углу комнаты, представлявшей собой нечто среднее между мастерской и импровизированным кабинетом, поедая остатки обеда своего наставника. Реза инстинктивно чувствовал на себе презрительные взгляды прыщавого юнца, хотя стоял к нему спиной и смотрел в окно, следя за тем, как солнце медленно закатывается за горизонт.

— Принеси рукопись, — приказал он, не оборачиваясь. — Поставь мне чернильницу и тростниковые перья. Приготовь все для работы.

— Слушаюсь, хозяин, — угрюмо ответил мальчишка.

Он был третьим сыном какого-то мелкого вельможи и не проявлял ровным счетом никакой склонности ни к светским наукам, ни к богословию. Однажды, всего лишь однажды, Реза позволил мальчишке остаться, когда его посетило чудище. Он надеялся, что тот сам все увидит, поймет и расскажет всем, что Реза не безумец. Но его надежды не оправдались. Когда существо появилось, замерев внутри волшебного круга, очерченного Резой в центре комнаты мелом пополам с золой с целью вызывать чудище, парнишка, казалось, вообще ничего не заметил. Он с тупым раздражением таращил глаза на своего наставника, в то время как тень внутри круга начала увеличиваться в размерах. У нее стали расти конечности, и постепенно она обрела некое карикатурное подобие человека. Когда Реза сказал видению несколько слов, мальчишка расхохотался. В его звонком смехе явственно слышались насмешка и презрение.

— Но почему? — в отчаянии обратился Реза к чудищу. — Почему ты не позволяешь ему увидеть себя?

В ответ у существа начали расти зубы. Они появлялись ряд за рядом, пока чудище не осклабилось в жуткой ухмылке.

— Он сам не хочет меня видеть, — произнесло оно.

Реза очень опасался, что мальчишка донесет о тайных занятиях своего наставника отцу, после чего обо всем узнают ярые ревнители истинной веры, сидящие во дворце, которые, в свою очередь, бросят его в темницу за колдовство. Но его ученик никому ничего не сказал и день ото дня продолжал являться на уроки. Только по его нерасторопности и презрительному тону Реза догадался, что навсегда потерял уважение мальчишки.

— Чернила окончательно высохли на страницах, что я написал вчера, — сказал Реза, когда ученик вернулся с перьями и чернильницей. — Они готовы к сохранению. Ты смешал лак?

Мальчишка посмотрел на него, бледнея на глазах.

— Я не могу, — угрюмо прохрипел он. — Пожалуйста… Это такой ужас. Я не хочу…

— Ну хорошо, — вздохнул Реза, — я сам все сделаю. Можешь идти.

Парнишка опрометью ринулся к двери.

Реза сел за стол, пододвинув к себе большую каменную чашу. Работа отвлечет его, пока не наступит вечер. В чашу он налил немного драгоценной канифольной мастики, которая с раннего утра томилась на угольной жаровне. Затем он добавил несколько капель темного масла из семян дамасской чернушки и стал помешивать образовавшуюся жидкость, чтобы она не застыла. Когда смесь достигла необходимой густоты, Реза осторожно поднял льняной холст, прикрывавший ничем не примечательный металлический горшок, стоявший на самом краю стола.

Комната сразу наполнилась ароматом: жгучим, тревожным, маняще женским. Реза вспомнил свою жену, живую, цветущую, носившую в себе ребенка, умершего вместе с ней. Этот аромат успел насквозь пропитать их ложе, прежде чем Реза приказал слугам вынести его и сжечь. На какое-то мгновение он ощутил себя потерянным. Усилием воли взяв себя в руки, он отделил то, что нужно, от вязкой массы и, подняв это металлическими щипцами, решительно опустил в остывавшую чашу с лаком. Он выждал несколько минут, постукивая пальцами по столу, и снова заглянул в чашу. Лак сделался светлым и блестящим, как мед.

Реза аккуратно разложил страницы, написанные им после последнего посещения чудища. Он писал по-арабски, а не на фарси, надеясь, что подобная предосторожность не позволит использовать его творение во зло, попади оно в руки невежд или непосвященных. Таким образом, рукопись представляла собой двойной перевод: сначала на фарси с безмолвного языка, которым изъяснялось чудище, который звучал в ушах Резы как ночные отголоски детства, когда сну предшествовало одинокое, немного пугающее путешествие из бодрствования в мир сновидений. Затем следовал перевод с фарси на арабский, язык ученых людей, столь же четкий и ясный, сколь расплывчатой и многословной была речь чудища.

В результате получалось нечто запутанное и не совсем понятное. Рассказы и истории в рукописи присутствовали, переданные настолько точно, насколько это удавалось Резе, но что-то все же терялось, чего-то не хватало. Когда чудище говорило, Реза впадал в некое состояние транса, видя затейливые множившиеся фигуры и очертания, которые превращались то в горы, то в неведомые морские берега, то в морозные узоры на стекле. В эти моменты он ощущал уверенность, что его желания осуществились и до истинного знания было рукой подать. Но как только он переносил повествования на бумагу, они непонятным образом менялись. Как будто главные герои — принцесса, нянька, птичий царь и все остальные — делались хитрыми и коварными, ускользая от Резы, в то время как он пытался описать их и их действия доступными человеку средствами.

Реза обмакнул кисть из конского волоса в каменную чашу и начал покрывать новые страницы тонким слоем лака. Масло из дамасской чернушки предохраняло толстые листы от скручивания и трещин. Другой ингредиент, который его ученик раздобыл с сильным предчувствием чего-то дурного, надолго сохранит рукопись после того, как самого Резы не станет, защищая ее от тления. Если он не смог разгадать истинный смысл слов чудища, то когда-нибудь кому-нибудь это удастся.

Реза так увлекся работой, что не заметил, как солнце проскользнуло за куполом дворца и исчезло среди вершин видневшихся на горизонте Загроских гор. В комнате стало свежо, и это напомнило Резе, что близятся сумерки. Сердце его забилось быстрее. Пытаясь опередить момент, когда страх по-настоящему овладеет им, он осторожно положил покрытые лаком страницы сушиться на решето. Рядом на полке расположились их собратья — толстая пачка листов, замершая в ожидании финала повествования. Когда Реза закончит свой труд, он сошьет их шелковой нитью и скрепит с обеих сторон прямоугольными кусочками обтянутого холстиной картона.

— И что потом?

Голос раздался, как всегда, в его голове. Реза выпрямился, хрустнув старческими суставами. Он старался дышать как можно ровнее.

— Потом я стану изучать их, — спокойным голосом ответил он, — я буду снова и снова перечитывать каждую историю, пока не запомню их все до единой и не познаю их истинный смысл.

Его слова, казалось, развеселили чудище. Оно появилось бесшумно и тихо сидело в очерченном мелом и золой «загоне» в центре комнаты, глядя на Резу своими желтыми глазами. Реза подавил бившую его дрожь. Вид чудища до сих пор вызывал у него смешанное чувство ужаса и торжества. Когда Реза вызвал его в самый первый раз, он едва поверил в то, что такое могущественное существо можно удержать в узде с помощью нескольких тщательно подобранных слов, начертанных на полу. Слов, которые его неграмотная домоправительница сметет безо всякой злобы или сожаления. Однако сам факт подобного «сдерживания», как полагал Реза, являлся свидетельством глубины его познаний. Ему удалось «привязать» к себе чудище, которому теперь приходилось день ото дня возвращаться до тех пор, пока оно не закончит свое повествование.

— Я стану изучать их, — говорит он. В голосе чудища сквозила злоба. — Но чего он надеется достичь? «Альф Яум» недоступен его пониманию.

Реза поплотнее запахнул халат и расправил плечи, пытаясь принять величавый вид.

— Ты утверждаешь, что это так, однако ваше племя никогда не славилось честностью.

— По крайней мере мы честны перед собой и не жаждем чужого. Человек был изгнан из райского сада за то, что съел один-единственный плод, а ты сейчас предлагаешь вырвать с корнем целое дерево, да так, чтобы ангелы ничего не заметили. Ты просто старый дурак, а Лжец нашептывает тебе в уши.

— Да, я старый дурак, — согласился Реза, тяжело опускаясь на скамью. — Но теперь уже поздно что-то менять. Единственный путь вперед — закончить работу. Дай мне завершить мой труд, и я отпущу тебя.

Чудище жалобно завыло и с силой врезалось в границу круга. Его тотчас же отбросило назад, словно оно столкнулось с невидимой преградой, которую воздвиг Реза.

— Чего ты хочешь? — захныкало чудище. — Зачем ты заставляешь меня рассказывать тебе то, чего мне нельзя говорить? Это не ваши истории. Они наши.

— Они ваши, но вы их не понимаете, — парировал Реза. — Только Адам был наделен настоящим умением мыслить, и только человеки облечены властью давать вещам и явлениям названия и имена. Те, кого ты называешь птичьим царем, ланью и оленем, — всего лишь символы, призванные утаить скрытый смысл. Точно так же поэт может сочинить аллегорический стих о беззубом льве, чтобы высмеять слабого правителя. В ваших историях скрыта тайная сила невидимого.

— Истории — суть смыслы сами по себе, — ответило чудище, издав нечто похожее на вздох. — Вот в чем тайна.

— Я присвою номер каждой части каждого рассказа, — сказал Реза, не обратив внимания на столь угрожающее заявление, — и таким образом создам код, определяющий их количественное соотношение друг с другом. Я обрету власть над ними…

Он вдруг умолк. До него донесся прохладный ветерок, подувший в открытое окно, и запах подсыхающего лака. Реза снова вспомнил жену.

— Ты лишился чего-то очень дорогого, — лукаво произнесло чудище.

— Не твое дело.

— Никакой рассказ, код или тайна на свете не могут воскресить мертвых.

— Я не хочу воскрешать мертвых. Я просто хочу знать… Я хочу…

Чудище внимательно слушало. Его желтые глаза сверлили Резу немигающим взором. Реза вспомнил травяные настои, банки, запах ладана, чтобы очистить воздух, суетливое перешептывание повитух, сновавших у залитой кровью постели и поднимавших чадру надо ртом, чтобы поговорить с ним, стоявшим рядом, беспомощным и охваченным отчаянием.

— Власти над знанием, — закончил он.

Чудище устроилось поудобнее, обхватив подобие колен подобием рук, и посмотрело на него.

— Возьми перо и бумагу, — произнесло оно, — я расскажу тебе последнюю, заключительную историю. Только учти, в ней есть предупреждение.

— Какое именно?

— Когда ты его услышишь, ты станешь совсем другим.

— Чушь какая-то.

Чудище улыбнулось.

— Бери перо, — повторило оно.

Глава первая

Алиф сидел на бетонном подоконнике в своей спальне и купался в лучах жаркого сентябрьского солнца. Его свет преломлялся сквозь бахрому пушистых ресниц юноши. Когда он смотрел на Город, чуть прищурившись, мир казался искаженным рисунком, составленным из белых и голубых ворсинок. А если смотреть вот так слишком долго, начинал болеть лоб. Тогда Алиф закрывал глаза и сосредотачивался на расплывающихся тенях за веками. Возле его ног лежал тоненький хромированный смартфон, пиратский экземпляр. Правда, как именно ему пришлось путешествовать сюда — на запад из Китая или на восток из Америки, — сам Алиф точно не знал. Да его и не сильно интересовали телефоны. Ему доставил его другой хакер, ловко справившийся с шифрами, которыми снабдил аппарат неведомый гигант-монополия, тщательно оберегавший свой патент. На экране высветились четырнадцать посланий, которые Алиф отправил Интисар за последние две недели. Он занимался самодисциплиной и заставлял себя писать ей не более одного раза в день. Но все четырнадцать так и остались неотвеченными.

Он взглянул на смартфон сквозь полусомкнутые веки. Если Алиф сейчас заснет, она может позвонить. Он вздрогнет и проснется от звонка и, конечно, неумышленно столкнет аппарат вниз, и тот обязательно упадет во внутренний дворик. И тогда Алифу придется быстро бежать вниз и искать его в густых жасминовых кустах. Впрочем, эти маленькие неприятности могут предотвратить большую: а вдруг она вообще не позвонит?

— Закон энтропии, — произнес юноша, обращаясь к смартфону. Аппарат продолжал сверкать на солнце и молчать. Далеко внизу черная с рыжим кошка, которая весь день охотилась на жуков в кустах, быстро перебежала двор. Теперь она, сойдя с пропеченной солнцем земли, по очереди поднимала лапы с розовыми подушечками, чтобы хоть немного остудить их. Алиф позвал ее, но кошка сердито заурчала и ловко проскользнула в заросли жасмина.

— Слишком жарко и для кошек, и для людей, — заметил Алиф.

Он зевнул и ощутил во рту неприятный металлический привкус. Воздух казался сгущенным и маслянистым, словно на землю его ровно выдыхала какая-то неведомая машина. Этот воздух насильственно вторгался в легкие, не производя при этом никакого облегчения, а в сочетании с удушающей жарой создавал в организме самую настоящую панику, рожденную инстинктом. Когда-то Интисар говорила Алифу, что город ненавидит своих жителей и пытается задушить их. Она радуется, когда они начинают задыхаться. Именно «она». Интисар почему-то была убеждена в том, что этот город имеет женский род. Так вот, она будто бы помнит еще те времена, когда чистые умы порождали чистый воздух. Это было еще в годы правления шейха Абдель Сабура, который так доблестно сражался с наступлением сюда толп европейцев. Это были годы расцвета великого университета Ямар аль Башира. Или даже еще раньше, во времена дворов Пари-Неф, Ониери и Бес. Да и названия у нее были более ласковые и приятные для слуха, чем сейчас. Ислам принес сюда святой джинн. Ну, по крайней мере так гласит легенда. Город расположен на полпути между обыкновенным миром и Пустым Кварталом, обиталищем гулов и ифритов, которые способны принимать звериное обличье. Город мог бы стать засильем потусторонних обитателей, как сейчас он переполнен туристами и нефтяниками, но этого не произошло. И все из-за того, что святой джинн услышал послание пророка, долго плакал, благословил его и впоследствии был погребен под мечетью Аль Башира.

— Я почти что решил, что ты и в самом деле веришь во все это, — сказал тогда Алиф Интисар.

— Конечно, верю, — ответила ему Интисар. И действительно, могила казалась достаточно реальной. По пятницам ее было разрешено навещать. Сверху на гробнице до сих пор оставался нетронутым тюрбан джинна.

На западе свет начал постепенно бледнеть у горизонта, там, где за Новым Кварталом начиналась пустыня. Алиф сунул телефон в карман, соскользнул с подоконника и очутился у себя в комнате. Наверное, когда окончательно стемнеет, он все же попытается связаться с ней. Интисар всегда предпочитала вечерние встречи. Впрочем, общество вовсе не возражало против того, что кое-кто нарушает общепринятые правила, главное, нужно было признавать их существование. А встречаться с девушкой после захода солнца мог только очень смелый человек. То есть они оба должны были давать себе отчет в том, что именно они совершают. И уж конечно, следовало позаботиться о том, чтобы оставаться непойманными. Аристократка Интисар, причинившая Алифу столько хлопот, черноволосая и сладкоголосая, была вполне достойна его стараний соблюдать осмотрительность.

Алиф понимал ее стремление оставить их встречи в секрете. Он сам вот уже сколько времени прятался за псевдонимом, в качестве которого выбрал одну-единственную букву алфавита. Он даже перестал думать о себе, как о человеке. Кто он такой? Всего лишь алиф, который по написанию напоминает прямую линию или, может быть, некую стену. Сейчас его настоящее имя казалось юноше каким-то невыразительным пустым звуком. Сам акт сокрытия тайны стал важнее самой тайны. Понимая это, он потворствовал Интисар. Что ж, раз ей хочется оставить их свидания в секрете, пусть будет так. Сам он уже успел устать от всевозможных тайн. Ну а если такая секретность разжигает ее любовь еще сильней, он и вовсе не собирается сопротивляться. Он подождет еще час или даже два.

Терпкий запах овощного супа и риса проник к нему в комнату через окно. Надо спуститься вниз, на кухню, и поесть — он сегодня только завтракал, и больше ничего не съел за весь день. Он уже двинулся к двери, но тут его остановил стук в дверь. Стучали из соседней квартиры, с обратной стороны той самой стены, где у него висел плакат с изображением Роберта Смита. Алиф с досады закусил губу. Может быть, ему удастся проскользнуть вниз и остаться незамеченным? Но стук повторился, и на этот раз он услышал в нем условный сигнал. Значит, она услышала, как он спустился с подоконника в комнату. Алиф вздохнул и два раза постучал по зернистому черно-белому колену Роберта Смита.

Когда он выбрался на крышу дома, Дина была уже там. Она смотрела на восток, в сторону моря. Вернее, в ту сторону, где оно находилось и было бы видно, если бы не мешали джунгли жилых домов.

— Что ты хотела? — без предисловий начал Алиф.

Она повернулась к нему, наклонила голову набок, и ее брови сдвинулись в узкой прорези никаба, почти полностью закрывающего ее лицо.

— Вернуть тебе книгу, — ответила Дина. — Что с тобой?

— Ничего. — Он раздраженно отмахнулся. — Ну, так давай тогда книгу.

Дина сунула руку в глубь длинного халата и извлекла из глубокого кармана потрепанный экземпляр «Золотого компаса».

— А разве ты не собираешься спросить меня, что я думаю по этому поводу? — требовательно произнесла Дина.

— Мне все равно. Наверное, английский язык оказался для тебя слишком сложным.

— Ничего подобного. Я поняла там все до последнего слова. Эта книга, — тут она помахала томиком в воздухе, — переполнена языческими образами. Это опасно.

— Не будь такой невежественной. Это же метафоры. Я же говорил, что ты ничего в ней не поймешь.

— Метафоры тоже могут быть опасными. Когда ты называешь что-то ложным именем, ты меняешь его сущность, а метафора — это и есть своеобразный способ называть вещи фальшивыми именами.

Алиф выхватил у нее книгу из руки. Зашуршала ткань, Дина нагнула голову и прикрыла глаза густыми ресницами. Хотя Алиф не видел ее лица вот уже десять лет, он знал наверняка, что в этот момент Дина надула губы.

— Ну прости, — искренне произнес он, прижимая книгу к груди. — Я сегодня неважно себя чувствую.

Дина молчала. Алиф бросил нетерпеливый взгляд за ее плечи. Там, вдали, за вычурными кварталами жилых домов, на холме виднелась сверкающая в сумеречном свете часть Старого Квартала. Где-то там, в одном из домов, находилась сейчас Интисар, как бесценная жемчужина, спрятанная в своей древней раковине с моллюском, стены которой целуют морские волны. Возможно, она сейчас работает над своей диссертацией, зарывшись в книги о раннем мусульманстве. А может быть, она решила отдохнуть и поплавать в бассейне на вилле своего отца. И скорее всего она сейчас думает о нем.

— Я ничего не собиралась говорить, — раздался голос Дины.

Алиф часто заморгал.

— О чем? — поинтересовался он.

— Наша служанка вчера случайно подслушала разговор соседок на базаре. Они говорили, что твоя мама индуска, хотя продолжает это скрывать. Они видели, как она покупала свечи для пуджи в том маленьком магазинчике на улице Насера.

Алиф молча уставился на нее, так крепко стиснув зубы, что они заныли. Через несколько секунд он резко развернулся и зашагал прочь по пропыленной крыше, мимо спутниковых антенн и растений в глиняных кадках. Не остановился он и тогда, когда Дина позвала его по имени.

 

На кухне мама стояла рядом со служанкой и ловко шинковала зеленый лук. На ее шее сзади, там, где начинался вырез ее длинной туники, на коже скопились капельки пота.

— Мама. — Алиф осторожно коснулся плеча женщины.

— Что такое, сынок? — Нож продолжал мелькать в ее руке, не останавливаясь ни на секунду.

— Тебе ничем не нужно помочь?

— Хороший вопрос. Ты что-нибудь ел?

Алиф уселся за крохотный стол на кухне и молча наблюдал за тем, как служанка проворно поставила перед ним тарелку с едой.

— Ты там на крыше с Диной разговаривал? — поинтересовалась мать, одновременно сгребая в кучку нарезанный лук и пересыпая его в большую миску.

— И что с этого?

— Не надо больше так делать. Очень скоро ее родители будут выдавать свою дочь замуж. А в хорошей семье может не понравиться то, что она проводит время на крыше дома с каким-то посторонним парнем.

Алиф поморщился.

— Что значит «с каким-то»? Я не посторонний парень, мы живем вместе в этом дурацком двухквартирном дуплексе еше с тех пор, как были детьми. Да мы с ней все время играли у меня в комнате.

— Тогда вам было по пять лет. А сейчас она уже почти женшина.

— У нее, наверное, все такой же большой нос.

— Не надо так говорить, сынок. Это грубо.

Алиф посмотрел на еду в тарелке и лениво потыкал ее вилкой.

— А я вот мог бы выглядеть, как Амр Диаб, и все равно это бы никого не волновало, — пробормотал он себе под нос.

Мама повернулась к нему и недовольно нахмурилась. Ее круглое лицо исказилось.

— Ты говоришь, как ребенок. А вот если бы тебе удалось сделать карьеру и накопить денег, тогда нашлось бы много индийских девушек, которые сочли бы за честь…

— Но только не арабских.

— А что такого особенного ты находишь в арабских девушках? — спросила мама. — Они очень много строят из себя, а уж красятся так, как танцовщицы в кабаре. А что бы они представляли собой без своих денег? Ни красоты, ни ума. Сомневаюсь, чтобы хоть одна из них умела хорошо готовить…

— А мне и не нужна повариха! — Алиф встал со стула и отодвинул его назад. — Я пойду наверх.

— Иди! И не забудь взять с собой тарелку.

Алиф резким движением схватил тарелку со стола, да так, что вилка со звоном упала на пол. Он переступил через служанку, которая нагнулась, чтобы поднять ее.

Вернувшись в свою комнату, юноша внимательно посмотрел на себя в зеркало. Индийская и арабская кровь гармонично сочетались, по крайней мере на его лице. Кожа у него была ровного бронзового цвета. Глаза достались ему от кочевников-бедуинов, а рот — от южноиндийских дравидов. Подбородок также казался ему вполне изящным. Да, довольно приятное, не лишенное привлекательности лицо, но его обладатель никогда не сможет сойти за чистокровного араба. Именно чистокровного, за которым бы стояли многие поколения эмиров и шейхов, — а о ком-то другом Интисар и слышать не желала.

— Сделать карьеру, — сказал Алиф своему отражению, раздраженно повторив мамины слова.

В зеркале он увидел, как вдруг ожил компьютерный монитор. Алиф нахмурился, глядя на ползущие по экрану строчки, показывавшие IP-адрес и пользовательскую статистику кого-то, кто пытался прорваться сквозь его криптографическую программу.

— Кто стучится в дверь ко мне? Ай-ай-ай, озорничать нехорошо.

Он сел за стол и внимательно посмотрел на плоский дисплей, почти новый, разве что с небольшой трещинкой, которую он сам устранил, купленный за полцены у Абдуллы в «Радио Шейх». IP-адрес злоумышленника определился как сервер, расположенный в Виннипеге, и это была его первая попытка проникнуть в операционную систему Алифа. Значит, простое любопытство. По всей видимости, «охотник» являлся таким же хакером, как и сам Алиф. Потыкавшись пару минут в системы зашиты, он отступил, но с «подарком» в виде трояна, который Алиф замаскировал так, что он выглядел как дырка в брандмауэре. Если этот незваный гость хоть чего-то стоил, он скорее всего несколько раз в день запускал какой-нибудь навороченный антивирус. Однако если повезет, Алифу понадобится всего несколько часов, чтобы досконально изучить все его методы хождения по Интернету плюс любимые маршруты.

Алиф включил небольшой вентилятор, стоявший у его ног, и направил его на системный блок. Процессор частенько перегревался, и на прошлой неделе Алиф чуть не сжег материнскую плату. Он не мог позволить себе расслабляться. Один-единственный день в офлайне — и его клиенты могли подвергнуться опасности. Власти Саудовской Аравии несколько лет гонялись за пользователем с ником Jahil69, разъяренные тем, что его сайт любительской эротики никак не поддавался блокировке и ежедневно собирал больше посетителей, чем любой другой интернет-сервис в королевстве. В Турции некие TrueMartyr и Umar Online призывали к исламской революции из таких мест, определить которые стало для сидящих в Анкаре чиновников непосильной задачей. Алиф был чужд всякой идеологии. С его точки зрения, каждый, кто мог платить за свою защиту и безопасность, мог рассчитывать на его услуги и называться как его душе угодно.

Вот цензоры — совсем другое дело. Именно из-за них Алиф скрипел зубами во сне, из-за тех, кто душил любые новые мысли, возвышенные или циничные. Полмира жило под их виртуальным колпаком из нулей и единиц, лишившись свободного доступа к информационным ресурсам. Алиф и его друзья читали слезливые послания своих изнеженных американских и английских коллег, выставлявших себя «активистами». Но вся их «активность» сводилась к пустой болтовне и раздраженному негодованию по поводу очередного законодательного акта, касавшегося мониторинга Сети. Это не вызывало ничего, кроме смеха. Абдулла, когда ему вдруг хотелось поговорить по-английски, называл их «тупыми моноглотами» [Моноглот — человек, владеющий или говорящий только на одном языке. — Здесь и далее примеч. пер.]. Они и представить себе не могли, что значит работать именно в Городе, а не в каком-то городском раю с четкими почтовыми индексами и нормальными законами, созданными для людей. Им бы и в голову не пришло, что значит жить в мегаполисе, похвалявшемся одной из самых передовых систем отслеживания активности в Сети, но в котором обычная почта работала из рук вон плохо. Эмираты с правителями в серебряных лимузинах и районами, где нет водопровода. С Интернетом, где каждый блог, каждый чат, каждый форум отслеживается на предмет незаконного выражения чьего-то несчастья или недовольства.

— Когда-нибудь придет и их час, — как-то сказал ему Абдулла.

Они наслаждались хорошим кальяном, сидя на ступеньках позади «Радио Шейх» и наблюдая за тем, как две дико ревущих кошары спаривались на мусорной куче.

— В одно прекрасное утро они проснутся и поймут, что их цивилизацию просто вытянули у них из-под ног — сантиметр за сантиметром, доллар за долларом, — точно так же, как и нашу.

— Но нам-то это не поможет, — произнес Алиф.

— Не поможет, — согласился Абдулла. — Но я-то уж точно почувствую себя гораздо лучше.

Тем временем их одолевали кошмары куда менее вселенского масштаба. Сидя на лекциях в университете и донельзя раздраженный громадными пробелами в курсе информационных технологий, который им читали те самые правительственные чиновники, что занимались зачистками киберпространства, Алиф решил поступать им назло. Он сам научится тому, чему его не научат они. Он поможет забивать их серверы порнороликами или призывать на их головы воинов Аллаха — для него не имело значения, что именно он станет делать. Лучше хаос, чем медленное удушение.

Всего лишь пять лет назад, даже меньше, цензоры действовали вяло и неповоротливо, стараясь вычислить их с помощью сайтов с социальным медиаконтентом и полагаясь при этом на старомодные методы розыскной работы.

Однако со временем кто-то все больше и больше снабжал их самыми передовыми и вместе с тем жуткими технологиями. Бесчисленные чаты и форумы буквально взорвались: кто их так хорошо обучил? ЦРУ? Скорее всего МОССАД, поскольку у ЦРУ не хватало широты мышления, чтобы придумать столь изощренные методы деморализации интернет-смердов. Вера их уж точно не объединяла: в Сирии этим занимались баасисты, в Тунисе — госчиновники, в Саудовской Аравии — сунниты-ортодоксы. И тем не менее их методы были столь же идентичны, сколь несоразмерны были их цели. Обнаружить, взломать, подавить.

В самом Городе зачистка киберпространства шла по нарастающей. Она, словно ядовитый туман, окутывала блоги и форумы недовольных, иногда проявляясь в виде непонятных глюков или серверных сбоев, а временами в резком падении скорости коннекта. Алифу и другим городским хакерам понадобилось несколько месяцев, чтобы понять, что за этими на первый взгляд вполне банальными вещами скрывается нечто большее. Тем временем были вычислены и взломаны хостинговые аккаунты нескольких глубоко законспирированных городских оппозиционеров, что лишило их доступа к собственным веб-сайтам. Все понимали, что это дело рук правительства. Прежде чем навсегда покинуть киберпространство, самый известный в Городе блоггер NewQuarterOl назвал все происходящее деяниями Руки Господней. По поводу того, что же представляла собой эта таинственная Рука, кипели жаркие споры: это программа, какой-то человек или же группа людей? Некоторые предполагали, что «Рукой» являлся сам эмир: разве не говорили, что Его Высочество прошел хорошую школу у китайцев, авторов знаменитого «Золотого Щита» [Проект «Золотой Щит» — система фильтрации содержимого Интернета в КНР.]? Как бы то ни было, Алиф ясно видел, что очередная волна киберзачисток закончится катастрофой. Взломанные аккаунты — только первые ласточки. В конечном итоге цензоры неминуемо доберутся до живых людей.

Как и все остальное, даже как сама цивилизация, аресты начались в Египте. На несколько недель, которые в конечном итоге привели к Революции 2011 года, интернет-пространство превратилось в поле битвы. Наиболее уязвимыми оказались блоггеры, использовавшие бесплатные программы и операционные системы. Алиф никоим образом не удивился тому, что их быстро обнаружили и бросили в тюрьмы. После этого начали исчезать более изобретательные нерды [Нерд — человек, помешанный на чем-то, в данном случае на компьютерах.], которые шифровали свои сайты. Когда насилие выплеснулось из Интернета на улицы, превратив широкие проспекты Каира и площадь Тахрир в арену кровавых схваток, Алиф безо всяких церемоний отказался от своих египетских клиентов. Стало очевидно, что каирский режим превзошел его возможности скрывать диссидентов в дебрях киберпространства. «Отсеки руку и спаси тело», — сказал себе Алиф. Если его имя станет известно какому-нибудь ретивому офицеру службы безопасности, то разномастное сообщество блоггеров, порнографов, исламистов и активистов других движений от Палестины до Пакистана окажется под ударом. Он, разумеется, заботился вовсе не о собственной шкуре, хотя ему было, по большому счету, наплевать, что случится через неделю. Конечно же, речь шла не о его собственной шкуре.

Потом он смотрел на канале «Аль-Джазира», как его друзей, которых он знал только по псевдонимам, забирали по тюрьмам. Все они стали жертвами агонизирующего правящего режима. Каждый из них имел свое лицо, но всякий раз Алиф ловил себя на том, что они сильно отличались от тех образов, которые рождались у него в голове. Они были или намного моложе, или, наоборот, старше тех, кого он себе представлял, или удивительно бледные, или с бородой, или с глубокими морщинами возле глаз. Одним из его заочных друзей оказалась девушка. Скорее всего ее изнасилуют в тюремной камере. Она, возможно, до сих пор оставалась девственницей и должна была пережить насилие.

Лучше отсечь себе руку.

Пальцы Алифа сами собой скользнули над клавиатурой.

— Метафоры, — негромко повторил он и напечатал по-английски это слово. Как всегда, Дина оказалась права.

По этой же причине Алифу не принесла радости ни победа египетской революции, ни ряд последовавших за ней мятежей. Триумф его безликих коллег во взломе системы за системой, принадлежавших разным правительствам, только лишний раз напоминал ему о его собственном малодушии. Город, когда-то являвшийся тираном-эмиратом среди других себе подобных, будто бы оказался вне времени. Наружу всплыли воспоминания о старых временах. Это стало больше походить на сон, от которого жители Города так и не сумели пробудиться. Алиф и его друзья продолжали борьбу, неизменно ослабляя цифровую крепость, созданную Рукой в надежде защитить загнивающее правительство эмира. И все же общая аура поражения никак не покидала сознание Алифа и его товарищей. История двигалась вперед, позабыв своих героев.

Краем глаза Алиф заметил, как загорелся где-то рядом зеленый огонек надежды. Интисар вошла в систему и теперь была доступна для связи. Алиф нервно выдохнул и приготовился к общению.

Alif: Почему ты не отвечаешь на мои послания?

Bab elDunya: Пожалуйста, оставь меня в покое.

Юноша почувствовал, как у него мгновенно вспотели ладони.

 

Alif: я чем-то обидел тебя?

BabelDunya: Нет.

Alif: Тогда в чем дело?

Bab_elDunya: Алиф, Алиф…

Alif: Я схожу с ума, скажи мне, что случилось.

Alif: Давай увидимся.

Alif: Пожалуйста.

 

Минута тянулась мучительно долго, но Интисар не отвечала. Алиф прижался лбом к краю стола в ожидании негромкого звоночка, который сообщил бы ему о том, что она наконец ответила.

 

Bab elDunya: На нашем месте через двадцать минут.

 

Алиф опрометью бросился к двери.

 

Он нанял такси, доехал на нем в дальний конец стены Старого Квартала, а оттуда направился пешком к заветному местечку. Стену с обеих сторон облепили любопытные туристы. Лучи заходящего солнца осветили ее полупрозрачные камни и окрасили их в ярко-розовый цвет. Это уникальное явление все приезжие пытались запечатлеть на свои мобильники и цифровые камеры, хотя и не слишком профессионально. Вдоль стены по всей улице выстроились сувенирные лавки и чайные забегаловки. Алиф с трудом протискивался через группу японок в одинаковых футболках. От кого-то из прохожих сильно несло пивом. И тут Алиф чуть не закричал от отчаяния. Прямо перед ним вырос местный гид со своим флажком, а это свидетельствовало о том, что за ним тянулась огромная группа туристов.

— Попрошу посмотреть налево! Сто лет назад эта стена окружала весь город. Тогда к нам туристы на самолетах не прилетали. Их сюда привозили настоящие верблюды! Представьте себе, вы едете верхом на верблюде через всю пустыню, и вдруг — на тебе! Море! А на берегу моря стоит прекрасный город, окруженный стеной из настоящего кварца! Это может показаться миражом. Да и все поначалу думали, что это самый настоящий мираж!

— Прости меня, брат, — обратился к гиду Алиф на урду. — Но я вовсе не мираж. И позволь мне пройти.

Гид молча уставился на него, но потом пришел в себя и заговорил:

— Мы все приезжаем сюда, чтобы заработать себе на жизнь, брат. — Он презрительно поджал губы. — Не спугни мне барыш.

— Я сюда не приезжал. Я здесь родился и вырос.

— Маша Аллах! Извини меня. — Он расставил ноги пошире, и вся его группа послушно выстроилась позади него в линейку, как цыплята за наседкой. Алиф устремился мимо них вниз по улице. Он уже почти видел крышу из гофрированного железа той самой чайной, где они должны были встретиться с Интисар.

— Да всем уже глубоко наплевать на то, что несколько старомодных толстяков Викторианской эпохи когда-то приезжали сюда посмотреть на стену, — выпалил он, проходя мимо гида. — Они давным-давно умерли. Зато у нас теперь тут полно живых европейцев, которые наводнили наши нефтяные поля. Ты лучше туда их своди на экскурсию.

— Ты просто сумасшедший, — поморщился гид. Он стоял в стороне, одной рукой придерживая свой выводок. Алиф за пару секунд сумел доказать ему, что классовая связь куда более крепкая, чем какое-то стремление сделать свой бизнес. Прижав руку к сердцу в знак благодарности, Алиф проскочил мимо труппы и помчался дальше своей дорогой.

Чайная была ничем не привлекательна и особо не запоминалась. Ее стены были разрисованы акриловыми красками с размытыми изображениями знаменитых городских пейзажей Нового Квартала. Владелец этого сомнительного заведения — малаец, который не говорил ни слова по-арабски, — потчевал своих гостей «настоящими» напитками на основе гибискуса, которые вышли из моды несколько десятилетий тому назад. Ни один уважающий себя житель Города и нотой бы не ступил в это жалкое заведение, носящее гордое имя чайной. Именно по этой причине Интисар и Алиф и выбрали его местом своих тайных встреч. Когда Алиф вбежал в чайную, Интисар уже стояла в дальнем углу спиной к залу и рассматривала маленькую витрину с пыльными открытками. Алиф почувствовал, как кровь прилила к его голове и в висках застучало.

— Ассалам алейкум, — поздоровался юноша. Она повернулась, и бусины из черного янтаря, окаймляющие ее никаб, нежно стукнулись одна с другой, производя довольно приятный звук. Огромные черные глаза уставились на вошедшего.

— Прости меня, — прошептала она.

Он одолел небольшой зал в три размашистых шага и взял ее ладонь, закрытую перчаткой. Малаец возился с чем-то возле умывальника в другом конце чайной, низко опустив голову. Алиф подозревал, что Интисар дала ему деньги за молчание.

— Ради Бога, — начал он, с трудом переводя дыхание от быстрого бега, — что случилось?!

Она опустила глаза. Алиф провел пальцем по ее ладони в сатине и почувствовал, как девушка задрожала. Ему захотелось сорвать с нее никаб и прочитать все по ее лицу, непроницаемому и непонятному из-за черного крепа. Он до сих пор помнил аромат ее кожи. Правда, с тех пор прошло не так много времени. Но одна мысль о том, что их разделяет эта ткань, была для Алифа невыносимой.

— Я ничего не могла поделать, — пояснила девушка. — Все устроили без меня. Я пыталась, Алиф, клянусь, я пыталась сделать все возможное. Я говорила отцу, что сначала хочу окончить университет, а потом путешествовать. Но он смотрел на меня, как на сумасшедшую. Это его приятель, и отказать ему было бы равносильно оскорблению…

Алиф затаил дыхание. Он взял ее за руку и начал снимать перчатку, не обращая внимания на ее легкое сопротивление. Через несколько секунд он уже смотрел на ее белоснежные пальцы. На одном из них сияло кольцо, свидетельствующее о помолвке. Сейчас оно казалось Алифу тяжелым камнем, брошенным жестокой рукой на мягкую почву. Он чуть не задохнулся от возмущения и неожиданности.

— Нет, — замотал головой юноша. — Нет, ты не можешь так поступить. И он тоже не может. Мы сбежим отсюда… Мы уедем в Турцию. И для того чтобы пожениться там, нам не потребуется согласие твоего отца. Интисар, послушай…

Но она тоже упрямо замотала головой:

— Мой отец все равно найдет способ, чтобы уничтожить тебя.

К своему ужасу, Алиф вдруг почувствовал, как на его глаза наворачиваются слезы.

— Нет, ты не можешь выйти за него замуж, — прохрипел он. — Ты моя супруга в глазах Господа Бога и уже не можешь принадлежать никому больше.

Интисар горько рассмеялась:

— Мы просто подписали какую-то бумажку, которую ты распечатал на своем компьютере, — напомнила она. — Это была детская забава, шалость. Ни одно государство не признает ее как документ.

— Шейх признает. И религия признает тоже!

Малаец зашевелился, шаркая ногами. Ничего не говоря, Интисар увлекла Алифа в маленькое подсобное помещение в дальнем углу зала и закрыла за ними дверь.

— Не кричи, — зашипела она. — Ты нарываешься на скандал.

— Он уже начался.

— Хватит! Не надо все превращать в трагедию.

— А ты не веди себя со мной так снисходительно. — Алиф гордо вскинул подбородок. — Кстати, сколько ты заплатила этому малайцу? По-моему, он во всем готов услужить тебе.

— Прекрати. — Интисар приподняла ткань своего никаба. — Я не собираюсь сражаться с тобой. — Одна непослушная прядь волос прилипла к ее щеке, и Алиф осторожно поправил ее, прежде чем нагнулся и поцеловал девушку. Он наслаждался вкусом ее губ, ее зубов и языка. Наконец она отпрянула прочь. — Слишком поздно, — сообщила Интисар.

— Ничего подобного. Я буду защищать тебя. Пойдем со мной, и я всегда и везде стану защищать тебя.

Ее губы чуть дрогнули.

— Ты еще совсем мальчишка, — негромко произнесла она. — Но это уже не игра. Мы можем обидеть человека.

Алиф изо всех сил ударил кулаком по стене, и Интисар пронзительно вскрикнула. В течение бесконечной секунды они смотрели друг на друга. Снаружи малаец начал сам колотить по закрытой двери.

— Как его зовут? Скажи мне, — потребовал Алиф.

— Нет, не скажу.

— Мать твою!.. Как его зовут?!

Интисар побледнела.

— Аббас, — наконец сдалась она. — Аббас аль-Шахаб.

— То есть Аббас Метеор? Какое глупое имя. Я убью его. Он будет пронзен мечом, который я сделаю сам из его собственных костей…

— Ты говоришь, как какой-то герой из комиксов. Ты даже сам не понимаешь, что говоришь. — Она прошла мимо него и открыла дверь кладовки. Малаец начал что-то лепетать на непонятном диалекте. Не обращая на него внимания. Алиф последовал за девушкой в зал чайной. Интисар расплакалась.

— Иди домой, Алиф, — дрожащим голосом произнесла она, закрывая лицо никабом. — И сделай так, чтобы я больше никогда не видела твоего имени. Пожалуйста, ради Бога, сделай это. Я… Я этого больше не выдержу.

У юноши заплетались ноги, он наткнулся на ножку стула и чуть не потерял равновесие. В тот же миг Интисар исчезла в сумерках наступающего вечера, как черное неясное знамение в темнеющем воздухе.

Глава вторая

В глубине шкафа у Алифа хранилась заветная коробка. Он прятал ее за кипой зимнего белья, которое выгладила и аккуратно сложила для юноши служанка еще весной. Отодвинув свитеры и шерстяные штаны, Алиф извлек коробку из недр шкафа и водрузил на кровать. В горле у него встал комок, но молодой человек никуда не торопился. Он терпеливо выжидал. Горло снова неприятно сдавило. Но плакать он не мог, иначе женщины насядут на него и забросают своими бесконечными вопросами. Алиф давно занимался управлением своим собственным телом. Когда он понял, что ему удалось справиться с собой, он осторожно приподнял крышку коробки. Внутри лежала сложенная в несколько раз ситцевая простыня. Развернув ее наполовину, он увидел небольшое пятнышко. Теперь оно стало бурым и совсем не напоминало кровь, а по форме походило на индийский субконтинент.

Пятно образовалось в один из дней той самой недели, когда мама Алифа сопровождала его отца в одной из его бесчисленных командировок. Алиф уговорил служанку навестить ее родителей, которые жили в соседнем эмирате, пока его собственные отсутствовали в доме. При этом он убедил ее в том, что прекрасно справится с хозяйством сам. Служанка отнеслась к его доводам скептически, но ее понадобилось чуть-чуть подтолкнуть, и она все же согласилась на время уехать в родной дом. Алиф передал Интисар ключи от ворот во двор и предупредил ее, чтобы она оделась попроще. Если соседи заприметят ее, то примут за Дину. Когда она приехала в первый же вечер, Алиф, не говоря ни слова, сразу же приподнял ткань ее никаба. Его сразило ее прекрасное лицо, которое он представлял себе много раз в течение нескольких месяцев и долго фантазировал на данную тему. В ту же секунду он позабыл обо всех ливанских поп-звездах и египетских актрисах. Конечно, у нее должно было быть именно такое лицо, и никакое другое. Эта ямочка на подбородке, то появляющаяся, то вдруг исчезающая, эти губы, может быть, даже чересчур пухлые, эти изящные изогнутые брови. Алиф и прежде подозревал, что эта женщина удивительно красива, ведь она разговаривала именно так, как это умеют только прекрасные женщины. Но даже он не был готов увидеть такую ослепительную красавицу.

— О чем ты думаешь? — прошептала она.

— Я не могу сейчас думать, — ответил он и рассмеялся.

Смущенно улыбаясь, они подписали брачный контракт, который Алиф нашел в Интернете и распечатал для них двоих. Эта бумага вполне удовлетворяла мужчин, которые жили в зоне Персидского залива, но уже переживали за то, каким образом им придется очиститься от грехов, которые они собирались совершать в других уголках земли. И хотя этот псевдодокумент немного прибавил Алифу смелости, все же ему понадобилось еще три дня Для того, чтобы он отважился обнажить другие части ее тела, не считая лица. Они оба казались себе крайне неловкими и даже неуклюжими. Алиф был сражен красотой ее тела, несмотря на то что даже без одежды кое-что все Равно по-прежнему оставалось скрытым от его глаз. Девушку, в свою очередь, тоже изумил и заинтриговал вид обнаженного юноши. Итак, руководимые инстинктами, они и совершили все то, в результате чего и образовалось вот это самое пятно. Кровь принадлежала Интисар, но Алифа не оставляло странное чувство, что и капля его крови пролилась сверху пятна, как невидимое свидетельство его прежнего незнания и невежества. Уже потом он повторял и повторял, что любит ее, пока она не попросила его замолчать. Интисар сама испугалась той силы, которую приобрела над молодым человеком.

Алиф нагнулся и принялся что-то искать в яшике письменного стола. Контракт лежал под другими документами в папке без названия, между двумя пустыми коричневыми конвертами. Он вынул из папки единственный листок с текстом и пальцами на ощупь нашел то место, где бумага чуть продавилась от давления на нее шариком ручки. Здесь Интисар поставила свою подпись. Его собственная напоминала каракули первоклассника. Тогда она еще расхохоталась, когда увидела его настоящие имя и фамилию. Они казались обычными и очень скучными в отличие от его звонкого псевдонима, которым Интисар всегда называла молодого человека. Именно его она произносила уже под утро, когда они оба лежали в его кровати бок о бок и перешептывались в тусклом свете уличного фонаря в ожидании рассвета.

Алиф положил листок на место и закрыл ящик стола.

Интисар он открыл для себя несколько месяцев назад, на одном из интернет-форумов, где такие же хакеры, как и он сам, изливали желчь на эмира и его правительство, скрываясь при этом под разными умными псевдонимами. Интисар аккуратно встряла в их обсуждение, и сделала это довольно красиво. Временами она бросала в их сторону мягкие упреки, защищая эмира, а иногда, наоборот, раззадоривала и делала критику еще более изощренной. Она обладала обширными знаниями, и ее арабский был безупречен. Поэтому Алиф очень быстро опознал в ней истинную аристократку. Но раньше ему почему-то казалось, что высший свет старается обходить Интернет стороной, полагая — и не без оснований, — что там «ошивалась» одна шпана и социальные отбросы общества. Интисар сразу же заинтриговала юношу. Он начал отсылать ей электронные послания, куда вписывал на свое усмотрение цитаты из Ататюрка и Джона Адамса, она отвечала ему цитатами из Платона. Алифа покорила такая необычная переписка. Он переслал ей деньги на новый дорогой мобильный телефон, чтобы она могла звонить ему без страха быть застигнутой врасплох своими родственниками. Затем в течение нескольких недель вечерами они подолгу разговаривали друг с другом, иногда по нескольку часов.

Потом они договорились встретиться в той самой чайной, где Интисар объявила ему о разрыве. Алиф тогда чуть было не сорвался — его нервы были уже на пределе. Но он раньше никогда не проводил свое свободное время с девушками, если не считать Дины, конечно. Когда он впервые увидел Интисар, то позавидовал ей, вернее, тому, что ее лицо скрывал никаб. Сам Алиф не мог знать, дрожат ли У нее руки, как у него самого, покраснели ли щеки и не подкашиваются ли у нее ноги, отказываясь повиноваться, как это происходило с ним самим в тот ответственный момент. Получалось, что Интисар обладала значительными преимуществами. Она могла хорошенько рассмотреть его и решить для себя, находит она его красивым или просто привлекательным. Она могла, не торопясь, принять к сведению, что он носит только черное, и отсюда сделать вывод, оскорбляет ли данный факт ее чувства или все-таки нет. Самому же Алифу не оставалось ничего другого, как влюбиться по уши в лицо, которое он еще и не видел.

Он достал простыню из коробки и вдохнул ее аромат. Она пахла нафталином, запах духов девушки давным-давно выветрился. Исчезли и напоминания от их ноющих тел и переплетенных конечностей. Юношу теперь смущало еще и то, как странно складывались для него обстоятельства. Ведь еще год назад он не был даже знаком с ней, а еще через год может получиться так, как будто они и вовсе никогда не встречались. Ярость, охватившая его в чайной у малайца, затихла, и ее место занял самый настоящий ступор. Сколько времени она планировала это формальное свидание? В какой-то из дней, когда он сидел перед своим компьютером и ни о чем не подозревал, она, оказывается, успела с кем-то обручиться! Что уже успело произойти между ней и этим незнакомцем? Успел ли он прикоснуться к ней или пока нет? От одной этой мысли Алифу становилось тяжело. Он тихо взвыл и согнулся, словно свернувшись в комок вокруг простыни. В висках застучала кровь.

В дверь спальни кто-то громко постучал. Прежде чем Алиф успел отреагировать, в комнату вошла мать, прижимая к груди длинный конец своего шарфа.

— Боже всемогущий, сынок, что это за звуки раздавались из твоей комнаты? Что-то случилось?

Алиф одним быстрым движением швырнул простыню в коробку.

— Все в порядке, — неуверенно произнес он. — У меня что-то в боку закололо.

— Может, тебе стоит принять парацетамол? Или просто попить содовой?

— Нет-нет, ничего не нужно. — Он попытался улыбнуться, давая матери понять, что с ним ничего плохого не произошло.

— Ну хорошо. — Мама еще раз критически осмотрела его, поджав губы, потом повернулась и ушла. Алиф выпрямился и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Затем он снова вынул из коробки простыню и аккуратно сложил ее, постаравшись при этом запрятать пятно в самую ее середину. Затем в ящике своего стола он отыскал клочок бумаги, на котором вывел: «Это принадлежит тебе. Может, оно тебе нужно».

Подписываться он не стал, а просто сунул записку вместе с простыней в коробку, которую тут же тщательно обмотал липкой лентой. Сверху обернул газетой «Аль Хали», которую нашел у себя на полке, и сразу же постучал в стену, выбивая для Дины условный сигнал.

 

Прошло десять минут, прежде чем Дина появилась на крыше. Алиф пристроил коробку у ног. Сам он сейчас покачивал ногой в кроссовке с развязанными шнурками, чем сразу заинтересовал черную с рыжим кошку. Это создание появилось здесь между кадками с растениями как по волшебству, словно кошке для этого даже не пришлось пользоваться лестницей. Вот он снова резко дернул ногой, невольно наблюдая за тем, как кошка метнулась вверх за взлетевшими в воздух грязными шнурками. Алифа раздражало сейчас все, в том числе и опоздание Дины, ведь он подал ей условный сигнал, означавший, что ему срочно требовалась ее помощь. И когда она появилась на крыше возле лестницы, он был готов наговорить ей много неприятного.

— Ты будь с ней поосторожней, — предупредила Дина, нагибаясь к кошке и таким образом приветствуя ее. — Все кошки наполовину джинны, а вот эта — на три четверти, как мне кажется.

— Ты где была так долго? — потребовал Алиф ответа, перекладывая коробку под мышку.

— Молилась на Магриб, — фыркнула девушка.

— Бог велик. Мне нужна твоя помощь.

Дина подошла к самому краю крыши и присела на корточки, чтобы стряхнуть пыль с карликового бананового Деревца, растущего в одной из кадок. Кошка послушно следовала за ней, успевая прижиматься к ногам девушки и громко урча от удовольствия.

— Ты довольно грубо со мной обошелся, — заявила Дина, даже не глядя в сторону юноши, — а я всего лишь хотела поговорить с тобой о книге.

Алиф присел рядом с девушкой.

— Извини. Я самый настоящий осел, — начал он. — Прости меня. Мне надо сделать одну важную вещь, и я не знаю, кого еще я мог бы попросить об этой услуге. Пожалуйста, Дина, помоги мне. Если бы у меня была сестра, я бы, конечно, доверился ей, но ведь ты…

— У тебя есть сестра. Я сама танцевала на ее свадьбе.

Алиф грустно рассмеялся.

— Она мне сестра только наполовину, да и видел я ее раза четыре в жизни. Ты прекрасно знаешь, что та, другая семья моего отца меня попросту ненавидит. Что же касается Фатимы, я для нее темнокожий дальний родственник, а никакой не брат.

Взгляд у Дины заметно потеплел.

— Да, пожалуй, я привела плохой пример. Пусть Бог простит их за все, что они успели нагрешить в отношении тебя и твоей матери.

— Грехи, — негромко произнес Алиф, легонько шлепнув ладонью по банановому листу. В воздух взлетело небольшое облачко пыли. — Но ведь ты сама совсем недавно назвала мою маму индуской.

Дина вскрикнула и закрыла лицо руками:

— Как я могла забыть! Я сердилась тогда и…

— Не надо, перестань. Ты святая. Не мучайся так.

Она положила ладонь на землю рядом с коленом юноши.

— Ты же сам знаешь, что моя семья никогда не осуждала ее за веру, — напомнила Дина. — Мы любим ее. Она для меня как родная тетя.

— У тебя есть настоящая тетя. Она меня даже как-то раз угощала своей стряпней.

Дина от досады прищелкнула языком:

— Ты всегда найдешь что ответить. — Она обхватила руками колени и теперь совсем перестала походить на женщину. Сейчас со стороны она больше напоминала какое-то ее абстрактное изображение при помощи чернил на мятой бумаге. Алифу вспомнилось, как однажды, в возрасте двенадцати лет, Дина вдруг объявила, что с этого дня будет носить никаб. Тоненькая стенка между квартирами не скрыла от ушей Алифа ни слез ее матери, ни грозных упреков отца. В Старом Квартале аристократки вроде Интисар, разумеется, носили никаб, но так было принято издавна. И этот шелковый, усыпанный дорогими бусинами кокон символизировал не религиозные убеждения, а лишь подчеркивал ее общественное положение. Что же касается Дины — она была девушкой совсем другого ранга. Это просто рабочая сила, приезжие из Александрии. В будущем Дина должна была бы стать украшением офиса какого-нибудь бизнесмена или нянькой для его детей. Она никогда бы не носила никаб, а время от времени становилась бы доступной и для своего благодетеля, который платил бы ей за работу гораздо меньше, чем она того заслуживала. Для нее объявить себя посвященной и начать носить никаб не из-за денег, а ради Господа Бога было не то что странным — это означало попросту «выпендриваться» среди равных себе. Алифу тогда исполнилось четырнадцать, но даже он — прыщавый подросток — сразу понял, почему так сильно расстроились родители Дины. Быть святым в наше время совсем не выгодно.

— И что же это за услуга? — наконец поинтересовалась Дина.

Алиф поставил коробку перед ней.

— Мне нужно, чтобы ты отнесла вот это на одну виллу в Старом Квартале и передала девушке, которая там живет.

Когда Алиф произносил эти слова, он почувствовал что-то вроде сожаления, но отступать было уже нельзя. Когда Интисар увидит, что он решил передать ей, она будет считать его мерзавцем. Может быть, именно этого он и добивался: чтобы окончательная сцена в их отношениях стала куда более отвратительной, чем та, которую срежиссировала в чайной сама Интисар. Да, он напомнит ей, кем они были друг для друга раньше, он накажет ее по-настоящему.

— Это в Старом Квартале? Но откуда у тебя знакомые в Старом Квартале? Там ведь одни аристократы живут.

— Ее зовут Интисар. Не важно, откуда я ее знаю. Адрес такой: улица Малика Фарука, дом семнадцать. Это напротив небольшого майдана с фонтаном из черепицы в самом центре. Очень важно, чтобы ты передала ей это из рук в руки. Именно ей, а не ее слуге или брату. Договорились?

Дина подняла коробку и внимательно осмотрела ее.

— Я даже не знакома с этой Интисар, — пробормотала девушка. — Она не возьмет у меня вот это из рук без разумного объяснения. Может, там бомба лежит внутри.

Алиф горько усмехнулся. Что ж, она не так уж и далека от истины.

— Интисар знает, кто ты такая, — спокойно ответил он.

Дина изучала выражение его лица из-под бахромы своих ресниц.

— Ты сегодня какой-то странный. Мне не очень нравится, что ты рассказываешь обо мне разным подружкам из Старого Квартала с такими вычурными именами.

— Ни о чем не беспокойся. После того как ты поможешь мне, мы больше никогда не будем о ней вспоминать.

Дина поднялась на ноги, отряхивая халат от пыли, и сунула коробку под мышку.

— Хорошо, я все сделаю так, как ты сказал. Но если я совершу грех и ты об этом знаешь, вся вина ляжет на тебя.

Алиф горестно улыбнулся:

— Моя голова уже гудит от огромного числа грехов. Плюс один маленький грешок уже не будет иметь никакого значения.

Дина недовольно нахмурилась: меж ее бровей нарисовалась сердитая складочка.

— Ну что ж, я все равно это сделаю, но только ради тебя.

— Спасибо.

Он наблюдал за тем, как она удаляется по крыше и скрывается в лестничном проеме. Когда ее шаги стихли, Алиф прислонился лбом к краю глиняной кадки с банановым деревом и тихо заплакал.

 

На следующий день Алиф не выходил из дома. Он взял свой нетбук на крышу и долго медитировал, наблюдая за мигающим курсором на пустом экране редактора Комодо. Он совсем не обращал внимания на служанку, которая медленно передвигалась к бельевой веревке и назад, вывешивая один за другим ковры, чтобы дать им возможность немного проветриться на свежем воздухе. Снова появилась все та же кошка, аккуратно вышагивая по бордюру крыши. Она остановилась возле Алифа и посмотрела на него так, словно в ее желтых глазах отразилось некое участие к молодому человеку и его незавидной судьбе. Уже ближе к вечеру на крышу вышла Дина, и они вместе с ее матерью принялись шелушить горох. Но, завидев его, босоногого, с лицом, освещенным мертвенным голубым светом монитора, тут же перешли на противоположную сторону крыши, о чем-то едва слышно перешептываясь.

Алиф проигнорировал женщин. Он сосредоточился и ждал наступления вечера. Молодой человек наблюдал за тем, как солнце, опускаясь за пустыню, становилось все краснее. Начиналось священное время, город слово принялся мерцать в дымке пыли. Там вдали, между неровными рядами жилых домов, виднелась часть знаменитой стены Старого Квартала. В лучах заходящего солнца она окрасилась в такой изумительный оттенок, название которому было трудно подобрать. Нет, это был не розовый, как его банально называли все вокруг, а скорее золотисто-розоватый, таким цветом отливает свадебное одеяние невесты из нежнейшего шелка. И в этот торжественный миг в центре Старого Квартала, с высоты древней мечети послышался призыв к намазу. Его подхватили голоса сотни других муэдзинов со всех мечетей, расположенных за стеной Старого Квартала, и каждый следующий голос казался чуть тише предыдущего. Но Алиф выслушал только первый мягкий баритон, после чего решительно надел свои наушники. Ему даже показалось, что в голосе прозвучал некий упрек, ведь юноша желал того, о чем не смел даже думать.

Когда на улице стемнело, Алиф пошел в дом. Он умылся, побрился и взял у заглянувшей к нему служанки тарелку с рыбой под соусом карри. Наскоро перекусив, он снова вышел из дома. На углу улицы он на секунду остановился, подумав о том, не стоит ли ему нанять такси, но потом передумал. Вечер выдался чудесный, и он не мог отказать себе в удовольствии прогуляться пешком. С другой стороны улицы Алифа рассеянно поприветствовал сосед по дому. В районе Бакара (названном так из-за находившегося здесь когда-то рынка скота) селились все те, кто прибыл сюда из других стран в надежде найти работу — из Индии, Бангладеш, Филиппин и маленьких арабских государств Северной Африки. Другими словами, это был самый обыкновенный район, похожий на многие другие, тоскливо тянущиеся между Старым и Новым Кварталами и чем-то напоминающие руки просящих милостыню.

В сумерках уже вспыхнули неоном рекламы, возвращая Город к жизни и призывая посетить булочные и аптеки сразу на нескольких языках мира. Алиф быстро миновал и их тоже. Скоро он очутился в переулке, где сильно пахло озоном. Наверху отчаянно работали кондиционеры, и капли фреона попадали прямо на голову Алифа. Добравшись почти до самого тупика, юноша постучался в какую-то не слишком заметную и ничем не привлекательную дверь жилого дома. Внутри послышались шаги. Затем Алиф понял, что этот «кто-то» начал рассматривать его особу в дверной глазок.

— Кто там? — раздался голос мальчика, который уже мог называться юношей.

— Абдулла дома? — поинтересовался Алиф.

Дверь чуть приоткрылась, в щели появился нос и свисающие вниз усы.

— Это Алиф, — послышался другой голос из глубины комнаты. — Впусти его.

Щель увеличилась. Алиф прошел мимо подозрительного мальчика-юноши и очутился в просторной комнате, до потолка уставленной вдоль стен коробками с комплектующими для компьютеров. На большом рабочем столе-верстаке в центре этой комнаты были навалены такие же запчасти: материнские платы, оптические дисководы, крошечные прозрачные микропроцессоры в бета-версии и многое другое. Абдулла сидел верхом на краю верстака с лазерной ручкой в руке и возился с печатной схемой.

— Что же привело тебя на «Радио Шейх»? — осведомился он, даже не глядя в сторону гостя. — Не видели тебя, кажется, уже несколько недель. Мы уж подумали, не схватил ли тебя сам Рука?

— Господь этого не допустит, — машинально произнес Алиф.

— Господь велик. Ну, как жизнь?

— Как дерьмо.

Абдулла поднял на приятеля удивленные глаза и глупо улыбнулся, демонстрируя крупные заячьи зубы.

— Скажи: «Брат, прости меня». Я обычно слышу в ответ только «хвала Всевышнему». Только один тип как-то раз ответил мне примерно так же, как и ты. Но у него был сифилис в последней стадии и член уже буквально отваливался. Надеюсь, у тебя причина не менее весомая.

Алиф уселся на полу.

— Мне нужен твой совет.

— Вряд ли я тебе смогу помочь. Но все равно выкладывай.

— Мне нужно сделать так, чтобы один человек никогда не обнаружил меня онлайн.

Абдулла презрительно фыркнул:

— Да перестань ты. В этом вопросе ты разбираешься лучше всех остальных, вместе взятых. Заблокируй все его ники, поставь фильтры, короче, сделай так, чтобы с его IP-адреса невозможно было проникнуть к тебе на сайты…

Но Алиф не стал дослушивать. Он уже отрицательно мотал головой.

— Нет. Это не совсем то. Я имею в виду не ники и не адрес. Это вопрос не из цифрового мира. Я имею в виду самого человека как личность.

Абдулла отложил работу и внимательно посмотрел на гостя.

— Меня так и подмывает сказать тебе, что это попросту невозможно, — медленно произнес он. — Ты хочешь научить компьютерную программу определять человека вне зависимости от того, каким компьютером, логином или адресом он пользуется.

— Да, именно это я и имел в виду, — подтвердил Алиф, и глаза его заблестели. — И кстати, этот человек не «он», а «она».

— Она? Она! Вот почему у тебя все так плохо! — рассмеялся Абдулла. — У брата Алифа, оказывается, неприятности с девчонкой! Ах ты, несчастный отшельник! Я же знаю, что тебя и из дома-то не вытащить никуда. Как же тебе удалось еще и в проблему вляпаться?

Лицо Абдуллы мелькало у Алифа перед глазами размытым пятном.

— Заткнись, — нахмурился Алиф. — Или, клянусь Богом, я вколочу тебе в горло твои никчемные заячьи зубы.

Абдулла чуть не поперхнулся от неожиданности.

— Ну ладно, ладно, я понимаю, что это все очень серьезно. Я все уже понял, — поспешно пролепетал он. Алиф промолчал, и молодой человек нервно заерзал на верстаке. — Раджаб! — позвал он второго парнишку, который отошел в дальний угол комнаты и возился там с какими-то деталями. — Пожалуйста, побудь немного хозяином, угости нас чаем.

— Чтоб твоя мама такой хозяйкой побыла, — недовольно буркнул Раджаб, но все же послушно выскользнул за дверь. Когда замок за ним защелкнулся, Абдулла снова повернулся к Алифу.

— Давай думать вместе, — предложил он. — Теоретически каждый человек обладает уникальным стилем набора текста на клавиатуре. Это и количество ударов в минуту, это интервалы между ударами и все такое прочее. Нужна хорошая программа регистрации нажатия клавиш, соответствующим образом настроенная. И тогда она, возможно, сумеет определить человека по стилю набора текста. Конечно, не надо забывать и о возможных погрешностях и ошибках.

Алиф размышлял с минуту, прежде чем заговорил.

— Может быть, — наконец произнес он. — Но для этого нужно иметь много исходного материала. Только тогда удастся распознать характерный стиль определенного человека.

— Может, так, а может, и нет. Все зависит от того, насколько уникален этот стиль. Это еще никто не изучал.

— А что, если пойти еще дальше, — увлекся Алиф, поднимаясь с пола и начиная расхаживать по комнате. — Усовершенствовать программу так, чтобы потом она могла сравнивать этот стиль с использованием грамматических правил, синтаксиса, правописания…

— Доля использования определенных лингвистических единиц в процессе общения в Сети? Сравнить, например, английский с арабским, с урду, хинди, малайским и так далее. Это весьма трудоемкая задача, Алиф. Даже для тебя.

Они оба замолчали, думая теперь о чем-то своем. В это время в дверях появился парнишка с металлическим подносом, на котором стояли две чашки ароматного чая. Алиф взял одну и, зажав между ладонями, прокатил чашку по коже, наслаждаясь ее теплом.

— Если бы такая программа заработала… — негромко произнес он.

— Если бы она заработала и об этом стало известно, все разведслужбы на земле начали бы охотиться за тобой, чтобы заполучить ее для себя.

Алифа даже передернуло от такой перспективы.

— Может, и заморачиваться не стоит, брат? — высказал свое предположение Абдулла. Потом он вытянул из-под верстака свои огромные ступни и встал на ноги. — Это всего-навсего девица, и все.

Алиф посмотрел в чашку на темные чаинки и бросил туда кусочек сахара. Глаза его затуманились.

— Это не просто какая-то девица. Это королева, философ, красавица, достойная самого султана…

Абдулла поморщился и покачал головой:

— Никогда и подумать не мог, что этот день все же наступит. Посмотри на себя, ты же превратился в какого-то безвольного хнычущего хлюпика.

— Ты ничего не понимаешь.

— Я все понимаю. — Абдулла приподнял брови. — у тебя есть то, что отсутствует у всех нас, — благородная цель. И не надо забывать о ней во имя сиюминутной прихоти своего члена.

— А я больше не хочу служить во имя благородной цели. Я просто хочу стать счастливым.

— И ты полагаешь, что женщина сможет сделать тебя счастливым? Сынок, посмотри в зеркало. Она уже сделала тебя самым несчастным.

Алиф неспешно приблизился к коробкам у стены.

— Сколько ты хочешь вот за это? — поинтересовался он, вынимая внешний жесткий диск. — Мне понадобится дополнительное пространство.

Абдулла тяжело вздохнул:

— Бери просто так. Да пребудет с тобой Господь!

 

Очутившись снова в своей комнате у себя дома, Алиф извлек из ящика стола пачку сигарет, ароматизированных гвоздичным маслом. Но сначала он раскрыл пошире окно, и уже потом, удобно устроившись на подоконнике, закурил и выпустил в ночной воздух колечки голубоватого дыма. Внизу, на листьях жасминовых кустов, что росли во дворе, блестели капельки росы. Запах жасмина смешивался с гвоздикой и с легким ветерком возвращался в комнату. Алиф набрал полные легкие воздуха. В раннем детстве ему казалось, что из этого окна будто бы можно увидеть море, светящееся и чуть дрожащее огнями жилых кварталов. Теперь он понимал, что свет окон отражался не на поверхности моря, а в густом смоге Города. Тем не менее образ моря по-прежнему успокаивал его. Внизу кусты жасмина начали тихонько подрагивать. Алиф посмотрел во двор и увидел, как по нему крадется черная с рыжим кошка. Он позвал ее. Она подняла голову, окидывая его взглядом глаз-блюдец, и тихонько мяукнула. Алиф протянул вперед руку. Кошка беззвучно легким прыжком взлетела на подоконник и принялась тереться мордочкой о ладонь юноши.

— Хорошая киска, — похвалил ее Алиф. — Ласковая киска.

Он выкинул окурок в окно и отвернулся, вытирая руки о джинсы. Кошка уютно устроилась на подоконнике и продолжала наблюдать за Алифом, наполовину закрыв глаза.

— Оставайся там, — предупредил Алиф, усаживаясь за стол. — Только не спрыгивай вниз. Нашей служанке религия не позволяет разрешать кошкам ходить по комнатам. Ей от твоей шерсти может даже плохо стать.

Кошка моргнула словно в знак согласия. Алиф дотронулся до беспроводной мыши, и тут же послышались легкие щелчки, означавшие, что экран вернулся к жизни. В ящике у него обнаружилось несколько новых сообщений. Подтверждение о переводе 200 дирхем от клиента, представление некоего сирийского активиста, который заинтересовался услугами Алифа. Нашлось письмо от одного русского хакера, с которым Алиф играл в виртуальные шахматы. Русский сделал ход и теперь угрожал единственному слону Алифа. Заблокировав продвижение русского вперед при помощи своей пешки, Алиф создал новый файл и задумался.

— Интисар, — произнес он, обращаясь к кошке. — Растини. Сар Инти.

Кошка раскрыла глаза и снова зажмурилась.

— Тин Сари, — продолжал Алиф, одновременно набирая все произнесенные им слова на экране. — Да, вот это то, что надо. Я думал не на том языке. Вуаль из тины для капризной принцессы.

Почти всю ночь он модифицировал имеющуюся у него программу регистрации нажатия клавиш при помощи целого набора генетических алгоритмов. Он надеялся, что с их помощью она сможет распознавать стиль печатания на клавиатуре определенного человека. Только один раз он пробрался на кухню, чтобы сварить себе чашечку турецкого кофе, куда он добавил немного кардамона, предварительно измельчив его с помощью ложки и гранитной столешницы. Когда он вернулся в свою комнату, то заметил, что кошка с подоконника уже исчезла.

— Все они уходят, — пробормотал юноша. — Даже те, кто в кошачьем обличье.

Затем из меню он выбрал компьютер, принадлежащий Интисар. Когда он работал с ним в первое время, то использовал удаленный доступ, чтобы Голливуд, его индивидуально настроенный гипервизор, мог отслеживать ее статистические данные. Время от времени он благодушно проводил с компьютером что-то вроде профилактической работы.

Алиф уничтожал все вредоносное программное обеспечение, которое не вылавливал ее коммерческий антивирус, включал свои собственные программы дефрагментации, стирал временные файлы. Другими словами, делал все то, что среднестатистический пользователь либо вообще забывает сделать, либо просто не может этому научиться по каким-то причинам. Как только он замечал, что система отслеживания активности в Интернете начинала проявлять повышенное внимание к его клиентам, Алиф мог не спать ночами и в эти дни свести общение до минимума. Интисар, как правило, обвиняла его в том, что он совсем не уделяет ей времени. Его это не обижало, но все равно он так и не признался ей в том, что, работая с ее компьютером, все же оказывает ей вот такие крохотные знаки внимания, если это можно так назвать. Она и не знала, что экземпляр ее незаконченной диссертации находится за одним из его межсетевых экранов, что гарантировало сохранность ее трудов даже в случае апокалипсиса. Вот такие действия имели для него некий смысл. Остальное казалось недосягаемым и попросту непереводимым.

Он проскользнул в ее компьютер и создал там узел для Тин Сари (версия 1.0) и соединил его с ботнетом компьютеров своих клиентов. Ботнет будет обрабатывать поступающую от нее информацию, отсылая результаты Алифу через Голливуд. Алиф испытал что-то вроде угрызений совести за то, что без спроса использовал машины своих клиентов, да еще для таких эгоистичных целей. Но никто из них и не заметит новой программы, работающей где-то на задворках их систем. Ну а если кто и заметит, то все они давно и достаточно хорошо знают Алифа, и никто не станет задавать ему лишних вопросов. Как только Тин Сари начнет передавать свои данные, он сможет очистить алгоритмы, исправить ошибки и добавить новые параметры. Конечно, на это потребуется и время, и терпение, но если Абдулла прав, в конце Алиф получит самый настоящий цифровой портрет Интиcap. Затем Алиф сможет проинструктировать Голливуд, чтобы тот отфильтровывал всех пользователей Интернета, которые подходили под ее описание, делая их. таким образом, невидимыми друг для друга. В итоге получится, что он выполнил ее просьбу — она больше никогда и ничего о нем не услышит и не узнает.

— Это взлом, — негромко произнес Алиф. — Я повешу между нами занавес. Дина сказала бы, что нам двоим не стоит смотреть друг на друга.

Да, так сказала бы Дина, но не он сам. Его собственные мотивы были попросту смехотворными, и он не стал бы говорить о них вслух. Прячась таким образом от Интисар, он делал невозможным ее возвращение. Даже если бы она и захотела все изменить, то уже ничего не смогла бы сделать. Таким образом, он исключал возможность испытать унижение от сознания того, что она и не пыталась вернуться к нему.

Боковым зрением он начал наблюдать какие-то яркие вспышки. Алиф часто заморгал. Значит, он слишком долго смотрел на экран монитора. Голова у него гудела. Небо тем временем успело поменять цвет. Скоро муэдзины начнут призывать совершить намаз. Он выключил монитор и отодвинулся от стола. Не раздеваясь, Алиф упал на кровать, чувствуя, как усталость и страшная слабость одолевают его.

Глава третья

На следующее утро Алиф проснулся от звуков музыки, несущейся из колонок, присоединенных к плоскому монитору. Он открыл глаза и увидел на экране последний клип ливанской восходящей звезды по имени то ли Дания, то ли Рания, а то и вовсе Хания. Причем сначала на экране возникла ее попка, и только потом появилась вся певица. Она перекатывалась с боку на бок на постели, усыпанной розовыми лепестками, и страдала из-за того, что ей очень хотелось персиков, а бананов почему-то нет. Алиф дотронулся до резинки своих трусов и потянул за нее. Но тут в дверь постучали, и ему пришлось вставать. Он открыл дверь ровно настолько, чтобы в образовавшуюся шель принять поднос с завтраком от служанки.

Он поел за письменным столом, слыша, как мать внизу на кухне гремит кастрюлями и сковородками. Она уже начала готовить обед, еше не закончив переваривать завтрак. Алиф попытался посчитать, сколько недель назад к ним приходил отец, и не смог. В детстве он всегда с приятным чувством ждал, когда в прихожей послышатся шаги отца. Мать заранее готовила для него кожаные тапочки, и если отец надевал их, это означало, что он явился к ним надолго. Тогда он часто приходил к ним. Теперь, когда отец оказывался в Городе, он звонил из богатой квартиры в Старом Квартале, принадлежавшей его первой жене. Несколько раз эту квартиру он называл домом. В то время, когда Алифу еще было не все равно, он поинтересовался, почему их маленькое двухквартирное жилище он не считает своим домом. Тогда отец дипломатично ответил сыну: «Это твой дом».

Покончив с завтраком, Алиф выпил чая и снова плюхнулся на кровать, намереваясь погрузиться в сладкий сон. За стенкой было слышно, как Дина говорит с кем-то по телефону, ее голос привычно то повышался, то понижался, в зависимости от эмоций. Он положил ладонь на отслаивающуюся штукатурку рядом с плакатом Роберта Смита и задумался. Дина тоже, как и он сам, была единственным ребенком в семье. Ее мать тщетно ждала пополнения семейства — один выкидыш следовал за другим. Мать Алифа тихим вкрадчивым голосом докладывала об этом его отцу в те давнишние времена, когда уговаривала его завести еще одного ребенка. Но Алифу, как и Дине, не суждено было обзавестись родным братом или сестрой к тому же у его отца уже была Фатима и Хазим и Ахмед — светлокожие потомки его первой жены. И конечно, ни они, ни его кошелек не выдержали бы появления еще одного отпрыска. Алиф думал о том, не стала ли Дина чем-то вроде упрека для своей матери, напоминания о единственной радости за все долгие годы бесплодия.

Дина замолчала, потом Алиф услышал, как открылась и снова закрылась дверь в ее комнату. Алиф убрал ладонь со стены. Он встал, включил компьютер и уселся за работу.

 

Первая версия программы Тин Сари ничего толком Алифу не рассказала о том предмете, на который была нацелена. Интисар постоянно писала электронные письма на арабском и сидела в чатах, где общалась, как правило, на английском. То же самое с микроблогами. Но это можно было сказать почти о каждом пользователе в Городе. Ее система набора текста оказалась настолько сложной, что программа отказывалась находить закономерности. Получалось, что одни письма она писала стремительно, над другими часто задумывалась и никуда не торопилась. Вероятно, все зависело от самого текста и того факта, как срочно ей нужно было отправить то или иное послание. В течение нескольких недель Интисар словно ускользала от него. Это дало повод Алифу еще раз подумать о том, что, наверное, эта девушка была сделана из более тонкой материи, чем та, которую сумела бы распознать его компьютерная программа.

Данные продолжали поступать. Алиф четко представлял себе, как Интисар сидит за своим столом, небрежно собрав волосы в пучок, чтобы они не попадали ей на лицо и не мешали. Она одета только в футболку и легкие спортивные штаны для бега. Девушка сосредоточенно пишет письма друзьям, строя всевозможные планы, или работает над своей диссертацией. Она трудилась над ней и проводила всяческие исследования уже тогда, когда он с ней только познакомился. Девушка должна была закончить университет, получив самые высокие опенки, на какие только может рассчитывать студент. Таким образом, имея отличное образование и происхождение, она станет идеальной женой для человека, имя которого Алиф возненавидел до такой степени, что ему самому стало страшно.

Без Интисар Алиф как будто поплыл по течению. Его жизнь снова ограничилась общением с женщинами в доме и мужчинами за его пределами. Он выслушивал то, что говорила ему мать или служанка, потом так же безразлично воспринимал сальные шуточки Абдуллы и других своих приятелей. Все это уже не имело большого значения, потому что он был лишен голоса Интисар — такого высокого и соблазнительного, в особенности в те мгновения, когда Алиф исследовал ее и обнаруживал все новые характеристики ее великолепного тела. Работа стала ему в тягость. Она как будто напоминала Алифу о его смешанном происхождении. Он считал себя нежеланным в этом мире, второсортным человеком, недостойным более интересной и высокооплачиваемой работы. Он машинально проводил диагностику, занимался рутинной работой и одновременно размышлял над тем, что теперь, видимо, его безутешное горе останется с ним до последнего дня его никчемной жизни.

Он вынимал их брачный контракт и смотрел на него каждый день, каждый раз чувствуя себя глуповато. Какая наивность — решить, будто эта бумажка может иметь хоть какое-то значение. Да, видимо, он насмотрелся всяких египетских фильмов и начитался дешевых книжек. Раньше его переполнял романтизм — как это заманчиво — устроить тайный брак. И как сейчас это казалось смешно и нелепо! Он сам почему-то составил у себя в голове целую цепочку чудесных происшествий, достойных составить волшебную сказку с счастливым концом. Отец выгоняет Интисар из дома, как говорится, в том, что на ней в ту минуту было надето. Алиф проявляет мужество и берет всю ответственность за несчастную девушку на себя. Он оставляет ее на попечительство своей заботливой матушки, а сам в это время готовит для них семейное гнездышко. Но шли недели, и эта сказка постепенно вытиралась из его памяти, вызывая теперь лишь болезненные отрывочные воспоминания.

Но затем программа Тин Сари показала ему нечто такое, чего он от нее уже и не ожидал. Примерно через месяц после того, как он установил на компьютер Интисар ее рабочую версию, пасмурным днем, ему пришло сообщение. Алиф в это время занимался переработкой некоторых кодов, куда попал вирус, и эти новости были ему совершенно ни к чему.

— Что ты от меня хочешь? — недовольно буркнул он, но тем не менее нажал на нужные клавиши, чтобы выяснить причину такой активности своей программы. Она сообщила ему. что на одном из ноутбуков нашелся паттерн, соответствующий заложенному в программе. Не желает ли Алиф присвоить ему название?

Алиф смотрел на мигающий курсор и словно не верил своим глазам. Потом он машинально напечатал «Интисар».

Создать фильтр для «Интисар» в диагностической программе Голливуда?

Ввод.

В системном блоке раздались щелчки и поскрипывание. Алиф закрыл все программы, с которыми работал, и сосредоточился на экране.

— Не может быть! Господь всемогущий! — выдохнул он. Затем он нажал на клавишу, чтобы просмотреть отчеты Тин Сари. Программа наблюдала за Интисар в течение пяти недель и сделала вывод, что девушка пользуется арабским и английским в соотношении 2,21165 к 1, избегала сокращений и, что самое странное, когда печатала на своем родном языке, выбирала именно те слова, где буква «алиф» занимала положение в середине слова. Алиф снова задумался. Интересно, какой вывод можно сделать из такой подсознательной любовной поэзии? Словно загипнотизированный, он предложил программе изучить несколько электронных писем от его двоюродных братьев, пару статей из спортивной колонки популярного еженедельника и еще какие-то тексты, чтобы выяснить, нет ли тут ошибки, но Тин Сари безукоризненно отыскала в них все слова, которые использует Интисар.

Алиф попытался сообразить, что именно стараются сообщить ему полученные алгоритмы. Может быть, где-то в глубине мозга существует нечто похожее на лингвистическую ДНК, некий набор связанных между собой завитков и спиралей, который принадлежит только одной-единственной личности, и никому более на всем свете? Прошло несколько дней, но Алиф за все это время так и не смог взять себя в руки и начать работать. Он не написал ни одного электронного письма, ни единой строчки кодов, а только думал о том, какая же часть его души расположена на кончиках пальцев, набирающих тексты. Получалось, что любое слово, напечатанное им, вместе с другой информацией сообщало и его собственное имя. Скорее всего стать другой личностью становится невозможным, и не важно при этом, за каким аватаром или псевдонимом ты пытаешься спрятаться.

Программа вела себя так, что Алифу стало не по себе. Он писал ее, используя некую сомнительную логику, используя серых посредников в черно-белом цифровом мире программирования. Алиф умел разговаривать в черно-белом формате и заставлять нули и единицы распознавать друг друга. Наверное, поэтому он так преуспел в своей работе. Но Тин Сари не должна была сработать именно так, как у него получилось, несмотря на то что он втайне именно на это и рассчитывал. Она смогла опознать совершенно эзотерический паттерн, невзирая на свои недостатки. Алиф ничего не понимал, и законы математики ему в этом не помогали. Впервые в жизни он разработал программу и не понимал, как и почему она работает.

Когда Тин Сари безошибочно определила Интисар по одному предложению, которое та написала в день низкой активности, Алиф позвонил Абдулле.

— Брат, — начал он, — ты должен прийти ко мне и увидеть все своими глазами.

— Что именно? — поинтересовался Абдулла. Было слышно, что он отчаянно что-то грызет.

— Ты помнишь, я тебе рассказывал про один ботнет? Языковой фильтр или что-то вроде того.

— Когда у тебя возникли проблемы с твоей девчонкой?

Алиф гневно сверкнул глазами:

— Ну да.

— И что там такого необычного?

— У меня просто душа в пятки ушла, когда программа заработала. Где-то я, наверное, допустил ошибку. Я хочу, чтобы ты сам просмотрел алгоритмы и убедил меня в том, что я еще не сошел с ума.

— Что-то не то получилось? — Тут в трубке раздался хруст, словно приятель что-то энергично жевал.

— Не совсем так. Дело в том, что… послушай, что ты там грызешь?

— Морковку. У меня теперь спортивный режим.

— Поздравляю. Короче, приходи.

Абдулла подъехал через полчаса, в старой армейской форме и с рюкзаком через плечо, который безо всяких церемоний тут же швырнул прямо на постель Алифа. Затем он так же лихо перевернул пустую корзину для бумаг и уселся на нее перед компьютером рядом с товарищем.

— Дай мне глянуть на твое творение. Ты в чем его писал?

Алиф включил для него Тин Сари (версия 5.2).

— C++, но все остальное я сделал сам, так что система совершенно новая, если можно так выразиться. Там полно всяких модификаций и усовершенствований.

— Ничего не понял, ну да ладно. — Абдулла принялся быстро просматривать строки кодов. Его глаза блестели в свете монитора. Но внезапно выражение его лица сменилось на удивленное.

— Алиф, — медленно проговорил он, — а вот это что такое?

Алиф поднялся со своего места и принялся нервно расхаживать взад-вперед по комнате.

— Не знаю. Представляешь, сам не знаю! Первая версия никуда не годилась. Но я все возился и возился с ней. Под конец я уже сам слабо соображал, что я пишу и для каких целей. Я просто решал бесконечные проблемы по мере их поступления. Параметры и исключения стали для меня одним и тем же. Я устал повторять одно и то же: «так, так, но не так» — и начал твердить просто: «вот так, так и еще вот так». И программа стала слушаться меня!

— Мы с тобой сейчас говорим о кодах?

— Я уже запутался сам.

Абдулла в отчаянии принялся стучать ногой по полу.

— Так ты говоришь, что программа заработала?

Алифа передернуло, но он промолчал.

— Она не только работает, брат. Она меня пугает. Сегодня она безошибочно определила ту девчонку, о которой я тебе рассказывал. Причем только лишь по одному напечатанному ею предложению. По одному-единственному, Абдулла. Это невероятно, так не бывает. Ни одна математическая программа не в состоянии это сделать, потому что слишком мало исходных данных.

— Значит, ты где-то что-то сделал не так.

— Но почему такой результат?

Абдулла «подъехал» поближе к другу на корзине для бумаг.

— Это что же — такой изощренный способ напроситься на комплимент? Ты хочешь, чтобы я во всеуслышание назвал тебя гением? Если бы я знал, что ты зовешь меня сюда только для того, чтобы потешить твое самолюбие, я бы купил смазки, наверное.

Атиф со стоном повалился на кровать и потер уставшие глаза.

— Мне на него наплевать, — произнес он. — Я только хочу понять, что произошло. И может быть, мне важно мнение стороннего наблюдателя, так сказать.

Абдулла сложил губы трубочкой, закрывая заячьи зубы.

— О чем ты говоришь? о системе распознавания личности? Мы это делаем машинально, автоматически. Я, например, мгновенно узнаю твой голос по телефону. Наверное, я бы узнал твои письма даже без того, чтобы поглядеть на адрес отправителя. Так поступает каждый, у кого голова на месте и кто не страдает душевным расстройством. Но машина этого делать не умеет. Им обязательно нужен адрес или псевдоним, чтобы опознать того, кто прислал тебе то или иное сообщение. Если изменить эти показатели, человек станет для машины чем-то вроде невидимки. Но если все то, что ты мне наговорил, — правда, то получается, что ты научил бездушную машину думать. Скажу больше. При помощи своей программы ты снабдил свой комп не чем иным, как интуицией!

Алиф смотрел на Абдуллу краем глаза. Тот сидел перед компьютером, чуть согнувшись и скрючив пальцы ног там, где они касались корзины для бумаг.

— И ты так спокойно можешь об этом рассуждать? — удивился Алиф.

Абдулла поднялся на ноги.

— Да, потому что я не верю в правдивость твоих слов. Это невозможно, хотя ты и сам это прекрасно понимаешь. И тому, что твоя программа так четко сработала, должно найтись другое, вполне разумное объяснение. Но в любом случае то, что у тебя получилось, просто замечательно, и я тебя с этим поздравляю. — Он подхватил с кровати свой рюкзак и напоследок заметил: — Тебе надо почаще выходить из дома и гулять на свежем воздухе, Алиф. Ты неважно выглядишь.

 

Он сдержал свое обещание стать невидимым для нее. Используя созданный Тин Сари профиль Интисар, он отправил инструкции для Голливуда сделать для этой девушки невидимым свое цифровое присутствие в Сети. Если она захочет посетить его страничку (ну, если это вообще когда-либо произойдет), он спрятал ее так далеко и глубоко в Паутине, что ее браузер просто не отыщет ее и сообщит, что такая попросту не существует. Интисар может создавать тысячи новых адресов и посылать ему кучи писем, но все они вернутся к ней назад неотправленными. Поиск его имени — и данного при рождении, и вымышленного — ни к чему не приведет. Со стороны все будет выглядеть так, будто он навсегда исчез из электронного мира.

Он не мог осмелиться и повернуть против себя свое же оружие. Слишком страшно было сознавать, что она станет буквально невидимой для него. Он оставил Голливуд подключенным к компьютеру Интисар, рассчитывая на то, что дополнительная информация не помешает Тин Сари дополнить цифровой портрет девушки. Кроме того, это, возможно, каким-то образом поможет ему самому быстрей разобраться в непонятных паттернах и языке-внеязыка, который он создал. Нет, он не шпионил за ней. Он не читал ее электронную почту, не проверял ее на чатах. Он просто изучал паттерны, которые Тин Сари обнаружила в ее словах. Алиф твердо сказал себе, что перешел от состояния горестного переживания за свою судьбу в чистую науку. Иногда он даже начинал сам верить в это.

В октябре из глубины континента в Город принесло песчаную бурю. Все утро Алиф пролежал в кровати. До его слуха доносились разрозненные звуки с крыши: Дина вместе со служанками бегали взад-вперед, чтобы поскорей унести белье в квартиру, прежде чем в него успеет набраться песок. Алиф стиснул зубы и почувствовал между ними крошечные песчинки. Не важно, как бы тщательно ты ни заклеивал окна, песок все равно проникал в квартиру через мельчайшие щели вопреки всем законам природы. Скоро ему придется встать и обработать внутренности своего компьютера при помощи маминого фена, включенного без обогрева воздуха. Этому его научили вот такие песчаные бури. Он закрыл глаза, чтобы не видеть этого противного тусклого серого света дня. Можно еще немного полежать.

Удар в окно заставил его мгновенно вскочить с кровати. Он в один прыжок очутился у подоконника, откуда с улицы на него жалобно смотрела черная с рыжим кошка. Она прижала уши, всю ее шерсть покрывал желтоватосероватый слой пыли.

— Боже мой! — Алиф быстро отклеил часть липкой ленты с окна, которое плотно закрыл от песка, и кошка тут же пролезла в образовавшуюся щель и впрыгнула к юноше в комнату. Она приземлилась возле ножки кровати и тут же чихнула.

— Ты только посмотри на себя, какая ты грязная! Я тебя не узнал сразу. От тебя сейчас везде песок будет оставаться.

Кошка снова чихнула и принялась отряхиваться.

— Тебе лучше вести себя тихо, а то сюда служанка заявится с метлой, чтобы выгнать тебя прочь. И пожалуйста, не надо нигде писать. — Алиф снял длинную, до пола, рубаху, которую надевал на ночь, и выбрал себе черную футболку. Одевшись, он открыл дверь и забрал поднос с чаем, домашним сыром и аппетитной лепешкой, который оставила ему служанка. Чай давно остыл и Алиф опустошил стакан одним глотком. Присев на корточки возле компьютера, он осторожно снял корпус и принялся изучать его внутренности. Тонкий слой пыли покрывал лопасти вентилятора, и юноша дунул на него в качестве эксперимента.

— Не так уж и плохо, как могло быть, — пробурчал он себе под нос. Кошка принялась тереться о его ногу. Но как только Алиф поставил корпус назад на системный блок, из колонок раздался сигнал, означавший тревогу в системе безопасности.

— Черт! Вот черт! — Алиф бросился к столу и вернул к жизни дремавший до сих пор монитор. Скорость соединения падала на глазах. Голливуд прислал отчет о целой серии ошибок.

Значит, это снова Рука действует.

Алиф почувствовал, как его бросает в пот, и его капельки тут же выступили у него на верхней губе. Юноша попытался сосредоточиться: ему нужно было защитить всех тех, кто полностью зависел сейчас от него. Одного за другим он отключал своих клиентов от Голливуда.

 

Конец ознакомительного фрагмента