Алекс Орлов - Подземная война (Сокровища наместника - 3)

АЛЕКС ОРЛОВ

ПОДЗЕМНАЯ ВОЙНА

Налетавший с моря ветер раскручивал парусное колесо, деревянный вал которого скользил по медным муфтам и через кожаный ремень вращал каменный диск, игравший роль маховика.

В небольшом цеху было установлено четыре самоходных иглы, так что силы им требовалось немало: Ламтак брал заказы на ремни и глейки из воловьей кожи — самой крепкой. Не отказывался и от невыделанной, жесткой, как буковый чурбак.

Обувщиков и шорников в городе было с избытком, а летом подтягивались работники из деревень, но шить из сырой кожи никто не брался — работы много, а оплата грошовая.

Ламтаку в то время деваться было некуда, сидеть на шее у Мартина с Рони он не мог. Стал брать в работу самое тяжелое шитье, а также подряды на тяжкое кожемяцкое дело — сила на это у него в руках имелась. Однако город Пронсвилль был дорог для проживания, и грошовые заработки нужду Ламтака ничуть не покрывали. Тогда он и решил смастерить машину, о которой давно задумывался, чтобы работала, как мельница, но только не для помола, а для шорницкого промысла.

И у него получилось, он знал, как выглядит такая машина, поскольку подсмотрел ее у гномов в городе Пяди. Понятно, что пядские гномы никому машину не показывали, но Ламтак нашел способ проникнуть в цех, и одного взгляда ему было достаточно, чтобы во всем разобраться.

Другое дело, что пядские гномы работали на лошадином приводе — у них в мастерской по кругу ходили два мула. Ламтаку же с мулами возиться не хотелось, и он понадеялся на ветер — и, как оказалось, не прогадал.

Теперь он не боялся никакой тяжелой работы и стал брать больше товара на кожемяцкую переработку, а также недорогое шитье из сыромятной кожи. Пошли первые деньги, распространилась молва, и скоро Ламтака пришли бить завистливые конкуренты.

Первый раз он с успехом оборонялся сам, а в другой раз позвал Бурраша, который работал в порту в артели грузчиков. Орк так поколотил половину шорников города, что в третий раз бить Ламтака они так и не собрались.

Наблюдая за воздушным колесом и слушая ход деревянной оси по смазанным рыбьим жиром муфтам, Ламтак услышал, как его позвал работник Пурташка — беспризорный портовый воришка, которого порекомендовал Бурраш.

Поначалу гном опасался, что Пурташка станет воровать, но тот признался, что не может сделать этого, поскольку господин Бурраш дал ему последний шанс, и если он не устоит — господин Бурраш его утопит.

— Хозяин, там к вам пришли! — крикнул Пурташка, высовываясь из люка.

— Сейчас спущусь, — ответил Ламтак, бросая на вертящийся вал короткий взгляд.

— Там вроде как ваши земляки или даже родственники… — добавил Пурташка, когда гном спустился из мельничной башни.

— А вот это не твое дело, беги обратно.

Пурташка убежал в цех, а Ламтак вышел на воздух, где его дожидался гость.

Уж лучше бы никто не дожидался, потому что это был не просто гном, а господин Дунлап, видеть которого Ламтаку совсем не хотелось. Однако он не подал виду и, широко улыбнувшись, шагнул навстречу гостю и первым подал руку, чтобы обменяться рукопожатиями.

— Здравствуйте, господин Дунлап, очень рад вас видеть!..

— И я очень рад, что наконец нашел тебя, славный Ламтак, — ответил Дунлап, скрывая злую ухмылку. Он прекрасно понимал, что Ламтак ему вовсе не рад.

— Проходите в мою конторку, господин Дунлап. Угощу вас шербетом.

— О, ты помнишь, что я люблю шербет, — улыбнулся Дунлап, потом поднял голову и посмотрел на парусное колесо.

— Недурно, недурно придумано, — произнес он и прошел в конторку.

Ламтак зашел следом и, прикрыв дверь, направился к шкафу, в котором хранил шербет и засахаренные фрукты. Сложив угощение на серебряное блюдо, он поставил его на стол перед гостем и, приняв у него бархатную шапочку, положил ее на комод.

— Странно, что ты не подаешь мне горячую воду, как принято у паркинов. Полагаю, за столько времени ты перенял многие их обычаи, — издалека начал Дунлап, пробуя шербет и прислушиваясь к тарахтению иголок.

— Я подаю ее только паркинам, господин Дунлап.

— Вижу, ты преуспеваешь, Ламтак.

— Не будут отрицать, господин Дунлап.

— Сколько у тебя работников?

— Четверо.

— Это хорошо, — кивнул гость, переходя от шербета к засахаренным фруктам. — Я также слышал, что у тебя среди паркинов есть друзья.

— Это верно, господин Дунлап, — ответил Ламтак, стараясь выглядеть невозмутимо, хотя эта беседа была похожа на допрос.

— И даже орки, я слышал, у тебя в чести?

— Мы вместе воевали, господин Дунлап.

— Да, я помню, как ты сбежал от господина Таигли, чтобы стать солдатом.

— Я не сбежал, господин Дунлап. Господин Таигли погиб, и больше некому было учить меня.

— Господин Таигли погиб, но жив его сын.

— Когда я ушел из Дома Ювелиров, новый господин Таигли был еще младенцем, — напомнил Ламтак, оглаживая бороду, чтобы скрыть волнение.

— У тебя есть еще какие-нибудь сладости, Ламтак? Может быть, мед или конфеты?

— И мед, и конфеты, господин Дунлап, — ответил Ламтак, вставая.

— Давай конфеты, Ламтак. Как по мне, так паркины не так уж и бестолковы, если сумели изобрести такое лакомство.

Пока хозяин раскладывал перед гостем новые угощения, тот прислушивался к доносившемуся из цеха шуму.

— Хорошо твои работники трудятся, иголки все время стучат.

— Я долго учил их, господин Дунлап.

— Паркинов учи не учи, лучше гномов они мастеровыми не станут.

— Да, господин Дунлап.

— Конфеты! — радостно произнес гость, пододвигая к себе очередное угощение.

— Кушайте на здоровье. Если хотите, я дам вам с собой целую корзинку.

— Конечно, Ламтак, конечно, — кивал гость, и сахарная пудра сыпалась на его длинную бороду, значительно более длинную, чем у Ламтака, который, пожив среди людей, стал ее немного укорачивать. Так было удобнее.

— Одного я не понимаю, — сказал гость, делая перерыв. — Почему ты не используешь мулов, как все добропорядочные гномы? Я был в Пяди, так вот тамошние мастера крутят эту штуку двумя мулами. Вот это я понимаю, серьезная работа, а твое колесо с парусами похоже на какое-то баловство, как у мальчишек с воздушными змеями.

— Немного похоже, господин Дунлап, — согласился Ламтак, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно.

Ламтак понимал, что господин Дунлап, главный поверенный в делах его бывшего благодетеля — господина Таигли, решил напомнить ему о старых обязательствах и о претензиях, которые Ювелирный Дом мог ему предъявить. Но, как это бывало у гномов, разговор не сразу переходил к делу, и поначалу беседа касалась только отвлеченных тем, пока партнеры приглядывались друг к другу, выбирая подходящий момент для атаки.

— Ты должен был отработать у господина Таигли пятнадцать лет.

— Да, господин Дунлап, это так.

— А ты отработал только три, а потом сбежал.

— Я ушел с пепелища, господин Дунлап.

— Ты происходишь из худого рода, Ламтак, — не слушая объяснений, продолжал Дунлап, не забывая есть конфеты одну за другой. — Тебе предстояло работать на рудниках, поднимать уголь или, если повезет, сажать в долине лук и репу. Я прав?

— Вы правы, господин Дунлап.

— И тогда тебе в голову пришла мысль пойти к господину Таигли и попроситься в Ювелирный Дом.

— Да, это так, господин Дунлап.

— Вот эти желтенькие мне нравятся больше, у тебя нет еще таких?

— Я посмотрю, господин Дунлап.

Ламтак поднялся и стал искать в буфете, а гость прервал свою речь, снова прислушиваясь к частому стуку иголок.

По всему выходило, что шили воловью упряжь, и за то время, пока они тут говорили, работники сделали Ламтаку три монеты медью. А может, и все пять.

Ламтак насыпал на блюдо еще желтых конфет, и Дун-лап продолжил речь:

— Господин Таигли снизошел до тебя, выродка из худого рода, и позволил учиться на ювелира, за что ты потом должен был отработать пятнадцать лет.

— Вы уже говорили сегодня об этом, господин Дунлап, — не удержался Ламтак.

— О, да ты стал дерзок, Ламтак! Это следствие твоего общения с паркинами!..

— Господин Дунлап, переходите к делу. Я давно не с Ювелирным Домом, однако понимаю, что остался должен. Я могу шить обувь и упряжь, но мои руки уже плохо помнят, что такое резец, а пальцы не различат граней камня.

— Ну хорошо, видно, среди паркинов так принято — сразу быка за рога.

Дунлап отряхнул с рук сахар и огладил бороду.

— Ладно, не волнуйся, Ламтак, тебе не придется шить сто возов башмаков и седел для покрытия долга перед господином Таигли. Достаточно будет сделать то, что ты делаешь лучше всего.

— И что же, господин Дунлап?

— Драться.

— Но с кем?

— У Дома Ювелиров появилась проблема — Дом Литейщиков.

— Дом Литейщиков? Никогда не слышал о таком доме, — покачал головой Ламтак.

— Он появился лет семь назад, и совсем никакие они не литейщики, они катают медь.

— Но почему называются литейщиками?

— Это уже не так важно, — отмахнулся Дунлап. — За то время, что ты находился на войне и среди паркинов, цеха сильно изменились. Обычаи стали забываться, традиции стираться, и все перепуталось.

Дунлап вздохнул.

— Дом Литейщиков захватил две пустоши и два луга, которые принадлежали Дому Ювелиров.

— Пустоши — это где отвалы ядовитых руд?

— Да, они самые.

— Но на них же ничего не растет.

— Не растет. Но между ними два больших луга, на которых таки растет презамечателъный клевер, который Дом Ювелиров продавал крестьянам-паркинам за хорошие деньги.

— Но при чем здесь клевер? Почему сеном теперь занимается Ювелирный Дом?

Дунлап развел руками и покачал головой.

— Ты меня слушаешь, Ламтак, или я просто тут сотрясаю воздух? Гномы сейчас не хуже паркинов понимают, что нужно работать по разным ремеслам. Если не идет торговля льном, продавай уголь, если не пошел уголь, сей пшеницу, и так далее. Эти луга были выкуплены еще у пришлых орков во времена Большого дыма. А теперь пришли эти литейщики и сказали — тут были наши земли, и мы восстановим права.

— Но у Ювелирного Дома должна быть охрана.

— И должна, и есть. Но их всего полсотни, и они вооружены дубинками с шипами. А эти выставили наемных разбойников-паркинов. Здоровенных, как орки.

— Но есть же шерифы, какая-то королевская власть.

— Нет там власти. А шерифы боятся соваться, разбойники их и так на дух не переносят. Мы закликали одного такого шерифа, и знаешь, Ламтак, что он нам сказал?

— Что?

— Он сказал, я в ваши дела влезать не собираюсь. Разбирайтесь сами.

— У нас в пригороде другие шерифы.

— Ай, — махнул рукой Дунлап. — Все они одинаковые, эти паркины. Мы ему сказали: ты же должен поддерживать порядок ради короля, а он нам сказал, что если будет мятеж против короля, тогда он вмешается. Вот и весь шериф.

— Итак, господин Дунлап, куда и когда я должен приехать?

— Приезжать нужно в Фарнель, и чем быстрее, тем лучше.

— Но ведь Ювелирный Дом…

— Да, Ювелирный Дом находится в долине, но вся эта банда кормится в Фарнеле, у их предводителя там главная ставка.

— Фарнель, — произнес Ламтак и задумчиво почесал бороду. — Это на границе с Ингландией.

— Да, а что тебя тревожит?

— Ничего, господин Дунлап.

— Так мы можем ожидать от тебя благородного поступка?

— Я должен дому, господин Дунлап.

— Я был против, но господин Таигли настоял, чтобы тебе заплатили. И тебе, и всем, кто придет с тобой. По двадцать серебряных терций.

Было видно, что Дунлап категорически не согласен с такой расточительностью молодого господина.

— И еще, если все пойдет хорошо, вам заплатят по пять терций золотом сверху.

— Что ж, это упрощает дело, господин Дунлап. И, кстати, как вы меня нашли?

— Мир гномов тесен, — усмехнулся Дунлап и потянулся за еще одной конфетой, однако передумал. — У тебя же имеется вклад в банке Толефсона.

— Это небольшой вклад, и не думаю, что Толефсон…

— Нет, он не открыл твоей суммы. Он себе не враг. Но то, что у тебя есть золото, говорит о том, что ты в порядке и не растерял весь разум на этой своей войне.

— У меня совсем небольшая сумма, я вложился во все это, — сказал Ламтак, указывая на стены мастерской. Он был возмущен, поскольку ни одному гному не нравилось, когда кто-то считал его деньги. Тем более другой гном.

— Он лишь сказал, что ты в городе.

— И все?

— И что ты водишь дружбу с другими бандитами. Поначалу я думал, что вы грабите на дорогах или что-то в этом роде, но он назвал имя рыбодобытчика Овцера, на которого вы работали, и тогда я понял, что ты и твоя банда…

— Мы не банда, господин Дунлап.

— Это не имеет значения. Главное, что ты знаешь, как отвадить этих захватчиков из Дома Литейщиков, в этом все дело.

Через пять минут они уже стояли на свежем воздухе перед крыльцом и смотрели с возвышенности на весь город и море позади портовых построек.

— Хорошее место ты выбрал, Ламтак. И от города недалеко, и место такое, что ничего не построишь, — стало быть, земля недорого досталась.

В каждом слове незваного гостя звучала неприкрытая зависть.

— Здесь была помойка, господин Дунлап. Я вот этими руками перетаскивал мусор на телеги и вывозил в овраги.

— Я и говорю — земля досталась даром.

Очередной порыв ветра заставил парусное колесо закрутиться быстрее и шумнее. Дунлап поднял голову, придерживая шапочку, чтобы не спала, и, покачав головой, повторил:

— Баловство это у тебя, а не мастерская. Нужно мулов ставить. Двух. А лучше трех.

— Я подумаю об этом, господин Дунлап, — сказал Ламтак, протягивая корзинку с конфетами.

— А, конфеты! Чуть не забыл!..

«Как же, забудешь ты», — подумал Ламтак, с нетерпением ожидая, когда этот кровопийца уберется.

— Да, и еще я хотел у тебя спросить. Ведь ты имел какие-то дела с Минейскими братьями, да?

— Я не знаю никаких братьев, господина Дунлап, — ответил Ламтак, подумав, что этот гость лезет совсем уже не в свои дела.

— Ну как же — Тинлуб и Ламтотул.

— Господин Тинлуб погиб.

— А золото? — неожиданно спросил Дунлап, приближая к Ламтаку горящие алчностью глаза.

— Какое золото?

— Которое ты должен был охранять, Ламтак. А получилось так, что хозяин Тинлуб исчез, а золотишко тютю.

— Мы не везли золотишко. Мы везли другое, — стараясь не терять самообладания, ответил Ламтак.

— А что другое? Слитки? Бриллианты? Путь от Лиссабона не короткий, могли чего-то и растерять, правда?

Наткнувшись на презрительное выражение в прищуренных глазах Ламтака, Дунлап опомнился и заулыбался.

— Я пошутил, дорогой Ламтак. Ждем тебя к нам для помощи, и давай не затягивай. Долг платежом красен.

Сказав это, Дунлап зашагал прочь, помахивая дареной корзинкой с конфетами. Ламтак смотрел ему вслед, пока тот не свернул за угол угольного сарая, а затем вернулся в мастерскую и, зайдя в конторку, отпер кладовую, в которую давно не заглядывал.

Открыл крашеный ящик и взял с белой соломы свой меч. Вытянул его из ножен и посмотрел на свет. Меч был в порядке. Ламтак убрал его и взялся осматривать кольчуги, ремни, шлем и маленький щит, а также прочую более мелкую оснастку.

Сколько раз Ламтаку казалось, что с военными подвигами уже закончено и теперь он будет заниматься только мирным трудом, однако жизнь складывалась иначе.

Гном вздохнул и сложил свою амуницию обратно. Закрыл ящик, запер кладовую и пошел в цех, где не прекращали звенеть снующие туда-сюда толстые швейные иглы ингландской выработки. Каждая стоила по двенадцать терций серебром.

Ламтак подошел к Раулю, самому старому и опытному работнику. Раньше Рауль сам был шорником, но разорился и теперь работал на других. Однако у Ламтака он не скучал, работы было много и заработки куда выше, чем у других хозяев.

Постояв немного, наблюдая, как ловко работает Рауль, Ламтак тронул его за локоть.

Рауль прервался и поднял рычагом приводное колесо, чтобы попросту не крутилось. Иголка сразу остановилась, и в ней замерла простежная нить.

— Что случилось, хозяин? — спросил Рауль, сразу замечая перемены в настроении Ламтака.

— Ничего, Рауль. Я пойду в порт к Буррашу, буду часа через два. Что делать, знаешь?

— Да, пока работа имеется, — кивнул Рауль.

— Ну и ладно. Я пойду.

Спускаясь по дощатым мосткам к портовым причалам, Ламтак издалека заметил Бурраша, который сидел на краю пристани и как будто отдыхал, притом что его ватага вовсю трудилась, разгружая тюки со льном из сдвоенного ромейского судна. Работы там было на полтора дня, не меньше, однако Бурраш почему-то ничего не делал.

У следующего причала трудилась другая ватага, а чуть дальше еще две, и всем хватало работы, притом что в прежние времена грузчики представляли собой почти что банды и часто выясняли отношения на ножах.

Лишь с приходом Бурраша в порту появился порядок, а все драки, если у кого была охота, переместились на рыбный рынок или в город.

Конечно, поначалу местные заводилы приняли орка безрадостно и несколько раз пытались убить. Но после каждой стычки количество врагов сокращалось, а последние предпочли сбежать, если не могли привыкнуть к новым порядкам.

Городская стража такие перемены приветствовала, хотя и лишилась части воровского пирога — грузчики постоянно что-то крали и делились со стражниками за право вывезти товар в город.

Но беспокойства портовые беспорядки доставляли много, поэтому об упущенной выгоде городская стража не слишком жалела. Мало того, начальник стражи даже предложил Буррашу носить медную бляху, правда без выплаты жалованья, но тот отказался, сказав, что будет поддерживать порядок для собственного благополучия. На том и сговорились.

— Ты чего это делаешь? — спросил Ламтак, подходя к сидящему на рыбном ящике Буррашу.

— О, мой брат-шорник! — обрадовался Бурраш и пожал гному руку. — Я тут деньги добываю.

— Со дна моря? — уточнил Ламтак, прослеживая просмоленную веревку, которая уходила в воду.

— Почти что так, — ответил Бурраш и, потянув за веревку, вытащил на воздух захлебывающегося человека, к ногам которого был привязан камень.

— Ну что, Сизый, вспомнил, куда казну ватажную спрятал? — спросил Бурраш, бросая связанного на доски.

Тот поначалу ничего не мог сказать, только перхал, и из него лилась морская вода.

— Напраслину… Ик!.. Возводишь, старшой!.. Я ничего… Ик! Не брал! Хмарик на меня только наговаривает!..

— Ну тогда иди, еще подумай, — сказал Бурраш и спихнул провинившегося с причала. Он ушел под воду, и веревка натянулась.

— Почти что на дне сидит, — заметил Ламтак.

— Да, небось с морлингами познакомится.

— Их сейчас нет — не сезон.

— А вот и жаль. Иначе его ничем не проймешь, он крепкий, как проволока. И работник хороший, а только вор. И упорствует потому, что знает, что я его убивать не стану.

Ламтак кивнул. Он знал, что Бурраш никому не отказывал и принимал в ватагу даже людей, ушедших из разбойничьих банд. Многие из них приходились ко двору и работали, позабыв о прежнем ремесле, но иногда их заносило, как этого Сизого.

— Ты вот что, братец. Ты доставай его. Пусть он крепкий, но мы его сейчас комедией проймем.

— Какой комедией?

— Вытаскивай, а дальше мне только подыгрывать будешь.

Бурраш снова выволок Сизого на причал и подождал, пока тот отхаркается. Когда же вор пришел в себя, то, помимо Бурраша, заметил квадратного гнома, который внимательно его рассматривал и даже ощупал руки и плечи.

— Даже не знаю, — задумчиво произнес гном. — Сколько ты за него хочешь?

— Он спер ватажную казну. В ней было пять терций серебром и немного меди.

— Я дам три терции серебром.

— Но я хотел бы получить все, — возразил Бурраш. — Он тебе вообще на что?

Гном ответил не сразу. Он нагнулся и потыкал пальцем Сизому в брюхо. Тот ойкнул и посмотрел на Бурраша. Сизый не понимал, о чем идет торг.

— У меня в Либиге большой свинарник недалеко от прудов, а там морлинги завелись, представляешь?

— Морлинги — это худо, — покачал головой Бурраш.

— Не то слово. Война у меня с ними уже полгода. Тащат поросят, подсвинков, кабанов племенных.

— А ты чего?

— А я им купорос по трубе наливаю, чтобы до самого дна разлился. Видел бы ты, как они из воды выскакивают и орут, как ошпаренные.

— И что потом?

— Неделю тихо, а потом опять свиней тащат.

— А этот тебе зачем, в сторожа, что ли?

— Да какой из него сторож, ты же его сам топишь, чтобы деньги вернул. Нет, я с морлингами договориться смог. Сказали — спусти нам человечка, и мы уйдем.

— Думаешь, уйдут?

— Не знаю, — покачал головой гном. — Особо я им, конечно, не доверяю, но попробовать стоит.

— Попробовать стоит, — поддержал Бурраш. — Ворованные свинки, небось, дороже обходятся, чем пять терций серебром.

— Мы сошлись на трех.

— Да не сошлись мы, ты сказал три, а мне нужно больше.

— А с чего мне платить больше-то? — стал возражать гном. Торговаться у него получалось очень натурально.

— А с того, что он смотри сколько под водой держаться может. Небось, твоим морлингам посвежее больше понравится.

Ламтак всем своим видом показал, что задумался.

— Хорошо, соглашайся на четыре, и я иду за телегой, — сказал он.

— Четыре терции серебром, так?

— Так.

— Договорились, иди за телегой! — согласился Бурраш, и они с Ламтаком пожали друг другу руки, показывая, что сделка состоялась.

Ламтак развернулся и пошел прочь, а Бурраш принялся отвязывать от ног злодея камень.

— Старшой, постой! Старшой, дай слово сказать! — завопил Сизый.

— Поздно говорить слова, сделка есть сделка.

— Старшой, прости! Господин Бурраш! Ваше благородие, я все отдам! Я только медь пропьянствовал, а все серебро там осталось, под досками! Извольте, тотчас покажу!..

Бурраш отвязал камень, посмотрел на рыдающего злодея и вздохнул.

— Ладно, Сизый, но это последний раз. Ты слышал?

— Слышал, ваше благородие! Спасибочки, век не забуду!..

— Не скули. Сейчас пойдешь с Сазаном, покажешь, где казну зарыл, потом встанешь к барже с солью и будешь работать два дня. Понял?

— Я отработаю, я все покажу, все отдам и все отработаю!..

— Сазан! — крикнул Бурраш, подзывая звеньевого.

Тот подошел, утирая пот.

— Бери этого, спекся он. Готов показать, куда серебро спрятал, а потом ставь его на соль, пусть таскает до ломоты в костях.

— Понял, — кивнул дюжий грузчик и, схватив Сизого за шиворот, поставил на ноги.

— А этот, демон бородатый, он же сейчас с телегой придет, господин Бурраш! Что вы ему скажете? — спросил Сизый, поминутно оглядываясь на мостки, откуда могла показаться телега.

— Иди, с бородатым я сам разберусь, — отмахнулся Бурраш, и грузчики ушли, после чего из-за огромной бухты просмоленного каната появился Ламтак и, смеясь, подошел к Буррашу.

— Сработала твоя комедия, брат-шорник. Даже чересчур. Я думал, он тут прямо обделается. Ты чего приходил-то?

Ламтак вздохнул и почесал в затылке.

— Дело одно появилось.

— Хорошее дело?

— Не то чтобы очень выгодное, но я от него никак не отвяжусь.

— Надолго дело это? — уточнил Бурраш, понимая, что Ламтаку нужна его помощь, всякие мелкие неприятности он решал сам.

— Нужно пугнуть захватчиков, которые на чужую землю покусились.

— Далеко ехать?

— Дня три, а то и все пять. Как получится. Но обещали заплатить по двадцать терций серебром, если все выгорит.

— Ну, двадцать терций серебром — это хорошие деньги, а если в неделю управиться — так просто очень хорошие.

— Да, — кивнул Ламтак.

— К Мартину с Рони ходил?

— Нет, сначала решил с тобой поговорить, а уж потом их беспокоить.

— Ну, считай, я в деле. А что за место?

— Городок Фарнель.

— Это вроде уже Ингландия?

— Нет, но у самой границы.

Они немного помолчали, и Ламтак вдруг спросил:

— А ты свои деньги еще не потратил?

— Нет, конечно. Ты думаешь, раз я выпить люблю, так все просажу за неделю?

— Что ты, Бурраш, я так не думал.

— Ну и зря. Мысли такие у меня были, но ты мне сказал, что положишь деньги в рост, и я сделал то же.

— Отдал банкирам?

— Да, Толефсонам. Или не нужно было?

— Нет, все правильно сделал. Давай прямо сейчас пойдем к Мартину с Рони.

— Хорошо, сейчас только распоряжусь, и двинем. У них после завтрака часто пирожки лишние остаются, — вспомнил Бурраш и улыбнулся. — Баба Зена их такие вкусные готовит!

За полчаса быстрой ходьбы, которая Буррашу давалась легко, а Ламтаку приходилось переходить на рысь, они пришли к дому, где прожили неделю после возвращения с дальнего похода. За те несколько месяцев, что прошли с тех пор, здесь все заметно переменилось.

Старые хозяйственные постройки были снесены, а огромный пустырь за домом разработан под огород. В конце пустыря, на клочке выкупленной площади, поставили новые хозяйственные постройки, в которых теперь были полдюжины коров, свиньи, куры, утки и гуси, благо неподалеку находился небольшой пруд, который усилиями наемной силы и под руководством деятельной бабы Зены был хорошо вычищен. И теперь вся водоплавающая птица хозяйства блаженствовала на его водной глади.

На огороде росло много зелени, которую сбывали на местном рынке и еще на двух. Для развоза продукции имелась одноосная повозка и пятнистый мул Рубанок, имя которому придумал Рони.

Они с Мартином отвечали за развоз товара и починку разного инструмента, а торговлей на рынках и работой на большом огороде занимались приходящие работники.

У ворот гостей облаял сидевший на цепи пес, и видно, что не шутил — рвал цепь так, что дрожал столб, за которую цепь держалась.

На шум выбежал Рони и приказал собаке убраться в будку, а потом обнялся с друзьями и провел их на огород, где, помимо Мартина и бабы Зены, находилось четверо работников, которые что-то там пропалывали.

— А вот и гости! — воскликнула баба Зена. — То-то мы вас сегодня вспоминали, когда пирожки лишние остались!

— Остались? — с надеждой переспросил Бурраш.

— И остались, и новые испеку — тесто у меня в холодном чулане спрятано, чтобы не бушевало до обеда.

— Да чего там уже осталось до этого обеда, — поддержал ее Мартин, и все прошли в дом, который также носил следы свежей окраски и ремонта.

Ламтак с Буррашем тотчас побежали мыть руки — так их приучила баба Зена. Затем гостей посадили за стол, причем гному предоставили удобную подставку и скамеечку под ноги — чтобы не болтались.

— Спасибо большое, — сказал он и даже растрогался, ведь в прошлые разы ничего этого не было. А теперь появилось — значит, его ждали в гости и готовились.

Пока угощались булочками с кислой сметаной, баба Зена принесла пирожков — сладких, какие обожал Бурраш, и с капустой, которые нравились Ламтаку. На время все разговоры прекратились, и гости молча отдавали должное поварскому искусству бабы Зены.

И только потом, с поданными отварами из сушеных ягод, перешли к разговору о цели визита. При этом баба Зена заняла место за столом, поскольку уже давно не была в этом доме прислугой, а скорее управляющим или даже королевским управляющим и одновременно министром обороны.

— У меня дело одно образовалось, — начал Ламтак. — За него заплатят — по двадцать терций серебром.

— Не похоже, чтобы тебя это заинтересовало по своей воле, — угадала баба Зена, поскольку знала о предприимчивости гномов, а уж Ламтака особенно. Он, сидя в своей мастерской, мог заработать не меньше, никуда не выезжая.

— Это так, Зена. Земляк ко мне приходил, сказал, что нужно помочь Ювелирному Дому, в котором меня обучали. Я должен был отработать учебу и, конечно, отработал бы, но там тогда случился пожар, хозяин погиб и все как-то… расклеилось. Ученики роптали без дела, а я и вовсе сбежал. Потом попал в наемники, и покатилось.

— Понимаю тебя, — вздохнула Зена.

— Я не против проветриться, — сразу высказался Рони. — Ты что скажешь, Мартин?

— Можно и прогуляться, — согласился тот.

— А далеко гулять собрались? — спросила Зена.

— К самой ингландской границе, в городок Фарнель.

— Фарнель? — переспросила Зена, и ее лицо переменилось так заметно, что все замолчали.

— А что не так в этом Фарнеле? — спросила она уже спокойнее.

— Дом Литейщиков забрал пустоши и луга Дома Ювелиров. Мы их чуть поколотим и вернемся, — сказал Ламтак.

— Я почему переспрашиваю — места там странные, много гномьих копанок.

— Да, гномы там давно живут, — подтвердил Ламтак.

— В тех краях часто люди пропадают, ну и, наверное, гномы с орками тоже. Но я знаю только про людей, однажды целая банда пропала.

— Что за банда? — спросил Мартин, который этой истории еще не слышал.

— Это уж когда я в бега подалась из нашенских мест. Пристала там к одной шайке — на полтораста ножей. А у них как раз была война с другой шайкой. Но тех поменьше было, и они все норовили то ночью на лагерь напасть, то разведчиков наших зарезать. Мы их под одной деревней почти достали, но они опять утекли через меловые горы с помощью проводника, а нам никто помогать не вызвался, пришлось идти кругом — через перевал. Однако там нам повезло, где-то они ошиблись, и вскоре мы нашли их на другой стороне гор, как раз недалеко от Фарнеля. Прибежали наши разведчики, орут, дескать, нашлись люди Гонзалеса — встали у бровки возле старой дороги на гномий рудник. Наш главный, Нордквист, сразу отряд собрал, разбились на кодлы и пошли заходить с двух сторон. Главный сказал — никого не щадить, ни один уйти не должен. Очень он их ненавидел за порезанных разведчиков наших.

И вот вышли мы на высотки, сплошь заросшие ракитником, выглядываем и видим: впереди, шагах в двухстах, сидят наши враги, кашу варят, сапоги зашивают, тесаки точат. Вскоре разглядели и дозор. А когда наши головорезы к дозорным выползли, так тех и не нашли. Поначалу решили, что они нас заметили и тревогу подняли, но нет — сидят на травке и отдыхают, уже почти рукой подать — сотня шагов до них, нужно только балочку перейти. И вот когда мы перешли балочку и с криками ворвались в лагерь, то никого не нашли.

— Вона как, — покачал головой Рони.

— Да, вот так. И костры горят, и каша бурлит, и сапог недошитый валяется, а где-то точило брошено или тряпки какие. Но людей — никого.

— Так вы бы поискали! — заволновался Бурраш.

— Так поискали, конечно, все облазили, до самой стенки дошли, которую гномы сто лет долбили и сделали отвесной, как у крепости. Она вверх футов пятьдесят — по ней никак не поднимешься, а уж полусотне разбойников такое вовсе невозможно — чтобы по-тихому и так быстро.

— И чего вы потом делали? — спросил Рони.

— А ничего. Поудивлялись и ушли. Потом еще неделю по деревням выспрашивали, но никто Гонзалеса с его людьми не видел.

— Так и пропали?

— Почитай, пропали, но только мы их видели еще дважды.

— Да ну! — подался вперед Бурраш, и все остальные тоже налегли на стол, ожидая продолжения.

— Да. Еще через неделю шли из-за кордона с дороги на Хохцин, мы туда ходили ингландских купцов грабить, да нарвались на ингландских же шерифов с конницей. Было сражение, и мы пробились в свое королевство. И вот идем, уже дело к сумеркам, и вдруг видим — лагерь вдалеке, опять шагах в двухстах, и наши сразу говорят — Гонзалес это и люди его. А как подошли, да с оружием — там и нет никого. Прошли дальше, а потом слышим, дозорные сзади перекликаются, обернулись, а лагерь Гонзалеса теперь позади нас.

— Страшно, — покачал головой гном.

— Страшно, — кивнула Зена. — Мы оттуда до полночи скорым шагом топали, только бы подальше оказаться, а потом еще долго спать не могли, все нам казалось, что дозорные Гонзалеса где-то близко перекликаются.

— Ух, баба Зена, с вами лучше пирожки кушать, чем такие истории выслушивать, — сказал гном.

— Это точно, — улыбнулась Зена.

— А что потом с вашей большой бандой сделалось? — спросил Рони.

— Я не знаю. Ушла я от них.

— А почему?

— Меня главарь, Нордквист, хотел сарбанам продать. Это были такие пришлые разбойники, которые людьми торговали.

— Тебе сказали и ты ушла?

— Нет, — покачала головой Зена. — Не сказали. Напали прямо у костра вечером, но я всегда начеку была, а за голенищем — нож. Этот Нордквист мне еще должен остался — долю за купцов голландских не отдал.

На город опустилась темнота, и ремесленные улицы погрузились во мрак — там рано ложились спать. Прохожие исчезали, торопясь домой, чтобы не попасться в руки ночным грабителям или не угодить в зловонную канаву, которых тут хватало.

— И как они тут живут? — бормотал Дунлап, стараясь угадать, что впереди — ошметок грязи или заполненная зловонной жижей яма.

Он засиделся в кофейне за беседой со знакомыми гномами. Потом они пошли домой, а он — на тайную встречу. Конечно, пойди он сюда засветло, обошлось бы без грязных башмаков, но его могли приметить — этого Дунлап и боялся. Он вообще не любил города, а уж Пронсвилль — в особенности. По его мнению, этот приморский город вонял рыбой значительно сильнее других, в особенности по сравнению с Лиссабоном.

Вот и заветная дверь, за которой его ждали. По крайней мере, должны были ждать.

Встреча была рисковой — без гарантий безопасности, но Дунлап считал себя гномом решительным и предпочитал действовать.

Остановившись, он огляделся, однако с обеих сторон была погруженная во мрак улица. Из окон доносился храп, а где-то приглушенная ругань. Паркины пили, женились, дрались и работали. Дунлап их презирал.

Он негромко постучал, и дверь отворилась. Перед ним возник здоровенный бандит — здоровенный даже среди паркинов.

— Кто таков? — спросил он с издевательской интонацией, хотя прекрасно знал, кто пришел и зачем.

«Веди меня к хозяину, дерьмо!» — хотелось выпалить Дунлапу, однако этот паркин мог врезать ему кулаком или даже выхватить нож, а Дунлап не был каким-то там потрошителем, вроде этого худородного Ламтака. Тот мог бы и ноги оторвать этому наглому паркину, а Дунлап не мог. Хотя и чувствовал себя выше и достойнее этого урода.

— Мне нужен ваш хозяин. Проводите меня к нему.

Бандит посторонился, и Дунлап прошел на подворье, с облегчением ощутив под ногами мощенный досками тротуар. Уж здесь-то паркины не мочились и не выливали ночные горшки, как на улице.

Дальше его и вовсе подхватили под локоть и сопроводили до другой двери, за которой оказалась просторная комната.

В комнате находился стол, на котором стояли блюда с угощениями, а в центре стола горели два масляных светильника, заправленных фильтрованным отожженным маслом, что говорило об известных доходах хозяина комнаты.

— Давай присаживайся, коротышка! — сказал тот, указывая на неудобный для гнома стул. Дунлап огляделся и забрался на диван, давая понять, что совершенно независим и не нуждается в каких-то там угощениях.

— А, извини, забыл, что тебе нашенское не по размеру.

Хозяин пододвинул стол к дивану так, что теперь они находились примерно в равных условиях.

— Можете называть меня «господин Дунлап», — сказал гном, оглаживая бороду и скрывая за этим жестом свой гнев.

— На господина не рассчитывай, но Дунлапа я выговорю. Так что ты нам принес, Дунлап?

Задав свой вопрос, хозяин взял рюмку со жгучей перегонкой и махнул одним глотком, а потом, сморщившись, сунул в рот какой-то соленый овощ. Дунлапа даже передернуло, он не выносил этих пересоленных кореньев.

— Я был у одного худородного земляка, — сказал Дун-лап, замечая тарелку с засахаренными орехами.

— Что, сладкого захотел? — перехватил его взгляд хозяин и пододвинул тарелку. — Жри, недомерок, у нас этого добра навалом. Мы одного купчишку стрижем, он поставляет нам сладости.

Дунлап скромно взял один орешек, а когда хозяин потянулся налить себе еще рюмку, сгреб в ладонь треть тарелки и спрятал в карман. Дунлап очень любил сладкое.

— Говори, недомерок. У меня сегодня еще дельце есть незаконченное, — сказал хозяин и залпом выпил новую рюмку.

— Я уже сказал, что был у худородного земляка. Полтора года назад он ходил из Лиссабона в Пронсвилль с банкирским золотом. Что-то вроде пятидесяти тысяч терций.

— Ничего себе кусманище! — произнес завороженный суммой разбойник. — Ну и чего дальше?

— Хозяин золота в походе погиб — были какие-то стычки. Но потом следы золота теряются, а те, кто выжил, рассказывают, что в сундуках были простые камни.

— Знакомая песня, — улыбнулся разбойник и налил себе еще. — Может, ты тоже махнешь, недомерок?

— Господин Дунлап, вообще-то.

— Ну конечно, — кивнул разбойник и выпил. Потом поставил рюмку, посмотрел на мерцающий огонь светильника и вздохнул.

— Стало быть, Дунлап, ты думаешь, что золотишко припрятали?

— Припрятали, — кивнул гном.

— И кто?

— Вся команда охраны, что была при сундуках.

— А может, ты ошибаешься? Может, пережрал орехов с сахаром и стал картины рисованные видеть?

— У всех, кто участвовал в этом походе, имеются золотые монеты, которые они положили в банк, а также построили на них всякие новые дома, амбары, мастерские.

— Хлипковато для пятидесяти тысяч золотом. Там бы впору флоты покупать и дворцы строить королевские, а не мастерские.

Дунлап улыбнулся и покачал головой.

— Вот тогда бы они себя выдали с головой и получили бы кучу проблем. А так они спрятали золотишко и подтаскивают его малыми толиками — по необходимости. И все думают, что это очень скромные люди, гномы, орки.

— Там и орки имеются?

— Один таки да, в наличии.

— Если все так, то проделали они это умно.

— Умно, — кивнул Дунлап. — Наверное, это Ламтак придумал. Орк сразу бы дворец купил.

— Да, непременно, — кивнул хозяин. — У меня в команде как-то задержалась пара орков. Полгода с нами промышляли. Так вот им деньги были не интересны, им больше убивать нравилось.

— Это были черные орки. А обычные, они и поздоровее, и на людей своими пороками похожи. Чтобы выпить и деньги промотать.

— Не любишь нас, да?

— Мы не о любви с вами говорить собрались, господин Грай. Вы хотели дело, я вам его принес — они отправляются на краткую службу. Просто проследуйте за ними, наверняка они заглянут в свою кубышку.

Хозяин вздохнул, налил себе еще, но пить не стал и отодвинул рюмку.

— Понимаешь, недомерок, вся эта беготня, слежка, это все долго и неинтересно. А ну как они никуда заглядывать не станут и вернутся домой с этой твоей службы?

— Вы можете захватить кого-то из них и жечь каленым железом.

— Жечь мы их и здесь можем, зачем куда-то мотаться?

— Нет-нет! — замотал головой гном. — Никаких здесь экзекуций производить не нужно. Лучше подальше от города, чтобы никто ни про что не узнал. У меня, знаете ли, деловые связи, и если что-то всплывет…

— Тогда наведи нас на своих приятелей подальше от города. Или наведи на других богатеньких гномов. Я когда-то не слабо потрошил ваших торговцев и вытряс немало золота.

— Ну и где это золото от гномов, господин Грай? — с усмешкой поинтересовался Дунлап. — Мы тут сидим, почти в нищенской обстановке, где золото гномов, которое вы награбили? А я вам скажу — нельзя красть у гномов, их золотом нельзя воспользоваться, оно уходит сквозь пальцы, понимаете?

И Дунлап воздел кверху свои короткопалые ладошки, показывая, как именно уходят воровские богатства.

— А у других, значит, красть можно, недомерок? — спросил хозяин свистящим шепотом, а затем схватил гостя за ворот и стал трясти. — Гномов грабить нельзя, а других можно, сволочь ты эдакая?!

— Господин Грай! Господин Грай! — завопил Дунлап, пытаясь высвободиться.

— Я не господин Грай, — ответил хозяин, отпуская гостя и возвращаясь на место. — Я Нордквист, слышал о таком? Мое имя гремело по всему северо-западу! У меня купчины в складчину дороги выкупали, чтобы торговать между Ингландией и Карнейским королевством! На меня сам король Август ордера подписывал!..

Хозяин махнул рюмку перегонки и выдохнул пары.

— Ну не знаю, как к вам теперь обращаться, но может, мы уже до чего-нибудь договоримся? Поймите, я не могу вам, как вы сказали, сдать кого-то из богатых гномов. Здесь это невозможно, а в наших краях… Ну, это не в наших традициях — сдавать своих.

— Но и в этой команде тоже гном имеется.

— Имеется. Но, как я уже говорил, гном этот худородный, и вообще…

— Ладно, как там тебя…

— Дунлап, — подсказал гость.

— Да. Договорились. Мы за ними не пойдем, я выставлю своих людей на дороге — по деревням. Это самое верное будет.

— Как скажете, тут вам виднее.

Дав последние наставления Раулю, самому старшему и опытному своему работнику, Ламтак оставил деловито стучащий иголками цех, зашел в конторку и, схватив мешок размером и весом почти с него самого, вышел с ним наружу.

— Надолго уезжаете, хозяин? — спросил возница, который был у Ламтака в постоянном найме — доставлял кожи и развозил готовые заказы.

— Надеюсь уложиться в неделю, Джекоб, — выдохнул гном, кладя на телегу тяжелый мешок.

— Вы с вещами, стало быть?

— Нет, это там… гостинцы, — сказал Ламтак и, ухватившись за край телеги, запрыгнул на солому. Лошадь дернула, и возница натянул поводья.

— Куда ты, дура? Команды не было!..

— Все, я на месте. Можно ехать.

И они поехали. Ламтак уселся поудобнее, запретив себе оборачиваться на мастерскую, и стал просто глазеть на город. Отсюда, в свете клонящегося к закату солнца, тот казался таким красивым и таинственным.

Ветер с моря утих, и дымы с многочисленных труб поднимались почти вертикально. Дымили кухни, дымили кузни, дымили коптильни и солеварни на юго-востоке — у самого моря. Прежде Ламтак не обращал на эти красоты внимания — все его мысли занимала только мастерская.

Они спустились с пригорка, прогромыхали по засыпанному мусором оврагу, и, когда кобыла вытянула телегу на городскую дорогу, Ламтак заметил Бурраша, нагруженного солдатским мешком и мечом в ножнах на поясе.

Заметив орка, возница стал погонять лошадь, чтобы проехать быстрее, но Ламтак его придержал:

— Погоди, это мой товарищ — мы его подвезем.

— Товарищ? — поразился возница. — Так он в порту всеми бандитами заправляет!..

— Кто-то должен ими заправлять, Джекоб, так пусть лучше он.

Возница не нашелся, что ответить, но лошадь придержал. Бурраш обернулся и, увидев машущего Ламтака, запрыгнул на телегу.

Они поздоровались, и ехать стало веселее.

— Ты на кого свою фабрику бросил? — спросил Бурраш.

— На надежного работника. На неделю его умения хватит. А ты на кого ватагу кинул?

— На двух надежных работников.

— А чего на двух?

— По одному я им не доверяю. Один все разворовать может, а другой — все пропить.

Возница краем глаза покосился на Бурраша, и тот это заметил.

— Ты чего как не свой, парень? — спросил он, хлопнув возницу по плечу.

— Да того, что ваша милость третьего дня мне пинка отвесили…

— Да когда ж такое было?

— В порту возле шаланды оборванцев. У меня шкворень вывернуло, телега боком пошла и вашим дорогу перегородило. Я было хотел поправить, а меня ваша милость пинком под зад. Да еще обругали. А это не я, это шкворень! Это мне Тит-Лопоухий такой шкворень выдал. Должен был полмешка проса, а потом говорит, гвоздей дам и один шкворень! А мне гвозди без надобности, ну я взял — проса от него когда еще дождешься. А еще этот шкворень взял! А он ломаный и кузнецом сваренный! Я не виноват, а ваша милость меня под зад!..

— Ну извини, приятель. Там такая запарка с разгрузкой случилась, у шаланды течь, она оседает прямо на глазах, мои люди бегают, чтобы груз спасти, а тут ты со своей телегой…

— Это шкворень был!..

— Ну хорошо, вот тебе за незаслуженную обиду, держи, — с этими словами Бурраш подал вознице несколько медных монет, и это изменило настроение пострадавшего.

— Премного благодарен вашей милости! — объявил он и сразу забыл про свою обиду.

Мартин с Рони их уже ждали. Заранее было решено собраться вместе к вечеру, чтобы до рассвета отправиться в путь.

Несмотря на то что солнце уже зашло, во дворе продолжались сборы. Работники укладывали в мешки продукты, Мартин и Рони занимались укладкой боевой амуниции и двух комплектов боевых дубинок — парой буковых и парой дубовых.

Баба Зена еще раз проверяла арбалет и болты, которых теперь было с избытком — были заказаны у лучшего кузнеца.

Неподалеку стояла миловидная девушка и держала светильник так, чтобы Рони было лучше видно, что укладывать в мешок.

— У вас прибавление? — негромко спросил Бурраш, ставя к стене свой солдатский мешок.

— Ой, — отмахнулась баба Зена. — То он в город к какой-то бегал, думали уже дом для них отстраивать, теперь вот эта — соседская.

— Чего помочь, баба Зена? — спросил Ламтак, ставя свой мешок.

— Ничего не нужно, ребята. Идите в дом, там и светло, и пирожки со сметаной. Подзаправьтесь перед сном, утром много есть не захочется.

— Это точно, — согласился Бурраш, и они поднялись в дом.

Пока разминались пирожками, пришли остальные — Мартин, Рони и баба Зена.

— Все, — сказал она. — Два мула дожидаются в сарае, мешки полностью собрали, работников отпустили.

— А девицу? — спросил Бурраш, пряча усмешку.

— Рони, девицу ты отпустил? — поддержав игру, спросил Мартин.

— Отпустил. Тут близко — сама дойдет.

— И то верно.

Вместе они еще раз прошлись по пирожкам, запили все ягодным отваром и отправились спать — гостям постелили в отдельной комнате.

На сытый желудок спалось хорошо, не донимал даже лохматый кобель, всю ночь гонявший вдоль ограды кошек.

Утром баба Зена подняла всех чуть свет. Печка уже весело трещала, и что-то готовилось на плите.

— Что там, баба Зена? — спросил Бурраш, показывая вымытые руки.

— Садись уже. Большой пирог с мясом.

— А вы, баба Зена, не устаете так валандаться? — спросил вдруг гном, забираясь на приготовленное для него место. — Это же нужно вставать еще ночью, чтобы так рано пирог поспел.

— Молодая была — любила поспать. И наплевать было на то, что пожрать нечего будет. А теперь у меня вроде как семья. И потому, как вспомню, что всех накормить нужно, вскакиваю — и к печке. Даже подумать, чтоб лениться, не успеваю.

Через час команда уже была на окраине, а два нагруженных мула еще видели сны и встряхивали головами, отгоняя невидимых мух.

Бурраш находился в приподнятом настроении, для него каждый поход был если не началом праздника, то веселым развлечением.

Ламтак все время думал о мастерской — как они там без него?

Рони думал о соседке. Еще год назад он ее не замечал — мала была, а теперь совсем другое дело.

А Мартин думал о том, что из всего этого выйдет. Рассказы Зены заставляли готовиться ко всякому, хорошо хоть, ехать было относительно недалеко, не то что в прошлый раз — за далекие моря. И еще Мартин вспомнил прачку, которая жила в конце их улицы, — у нее был сынишка шести лет. Пару раз она приносила им стираное белье, и Мартину показалось, что они с ней обменялись особенными взглядами.

«Надо бы наладить с ней знакомство, — подумал он. — Как вернемся — обязательно налажу».

За первый день отмахали пятнадцать миль и в запыленных башмаках на негнущихся ногах зашли на постоялый двор, стоявший на краю какого-то захудалого поселения.

Вышедший навстречу хозяин, казалось, даже не верил такой удаче, чтобы так много гостей за один раз. Дорога была не главной, и важные люди проезжали редко. В основном местные крестьяне, которые старались гроша лишнего не потратить и, как правило, покупали только дешевое пиво, а ночевали в телегах на бесплатной соломе.

А эти, зайдя во двор, сразу стали требовать места, чтобы мулов поставить, и заказали покушать.

Заметив на поясе орка меч, хозяин немного струхнул, но Бурраш подмигнул ему и сказал:

— Это на разбойников, а ты не тревожься.

Разгрузились гости сами, а потом гном ходил смотреть место, куда ставить мулов. Все проверил, осмотрел запоры и пощупал овес — не сырой ли и нет ли гнили. Овес был в порядке, и он вышел.

Получив в свое распоряжение большую комнату, гости переобулись в мягкие обрезки и в них вышли под навес. Сидеть в комнатах было душно — за день стены сильно прогревались.

— Хорошо еще, что верхом не ехали, — заметил Рони, помогая руками забросить ноги через скамейку.

— Правда твоя, малой, — согласился Мартин. А Бурраш чувствовал себя нормально.

— Я привычный, целый день бегаю, да еще по мосткам, да с мешком соли на горбине, — пояснил он, пододвигая чашку с чечевичной похлебкой.

Заметив напряжение хозяина харчевни, Мартин высыпал перед ним горстку медных монет и сказал, что это аванс. Трактирщик сразу повеселел, понимая, что обманывать его не будут, вызвал стряпуху и работника, чтобы кормить гостей жареным мясом и молодой зеленью.

И чтобы булочек сделали, а еще кашу с медом и ванилью.

Но это на любителя, такого, как господин со второго этажа. Он жил здесь уже четвертый день, наружу почти не показывался, и ночами хозяин слышал, как тот ходил по комнате, позвякивая шпорами.

Его жеребец стоял в отдельной загородке, и постоялец проверял его каждый вечер, не забывая напоминать, что зарубит всякого, кто его коню что-то не то подсунет. А чего там подсовывать, если вода ключевая и отборный овес?

Кушал этот постоялец немного, но все только свежее. И чтобы масло в горшочке отдельно топленое. А еще салат просил — листья такие, но салата не было, поэтому договорились на молодую капусту.

Плату не зажимал, деньги давал ежесуточно, и если хозяин просил на что-то больше, давал не торгуясь. То есть совершенно замечательный и щедрый был постоялец, если бы не одно — хозяин его боялся до жути и всякий раз думал, что вот-вот этот господин ему в морду заедет. Взгляд у него такой был — особенный. Смотрит-смотрит, а потом вздохнет и отвернется, словно сдержался, чтобы в морду не дать.

— Эй, хозяин, а что, много у тебя постояльцев бывает? — спросил Бурраш задумавшегося трактирщика.

— Что, ваша милость? — переспросил тот.

— Постояльцев много бывает? — снова повторил орк, обгладывая свиные ребрышки.

— А, это… Не особенно.

— А наверху кто? — спросил Рони. — Я заметил, что там, за ставнями, кто-то маячит.

— Не обращайте внимания, господа. Там один человек из города — климат ему лекарь прописал сменить, вот он и дышит тут у нас. В городе пыльно, да и сыро.

Хозяин поклонился и отошел, надеясь, что нелюдимый постоялец, если услышал разговор, оценит его. Ну на кой он к этим ставням подходил? Сидел бы себе на лавке. Гости-то проездом, утром и уберутся восвояси.

Трактирщик не знал, почему постоялец прячется, но был вынужден ему подыгрывать.

Уже совсем стемнело, и новые гости, проверив мулов, отправились в комнаты спать. Хозяин вышел к воротам, чтобы запереть их на ночь, когда заметил появившегося там позднего путника, который вел в поводу осла.

— Примешь на постой, добрый человек? — спросил путник. На взгляд трактирщика, выглядел этот путник каким-то ненастоящим.

— Да я тебя, прохожий, знать не знаю, — попытался отказаться трактирщик, однако незнакомец придержал ворота и, оставив осла, зашел во двор.

Трактирщик невольно оглянулся, а незнакомец вдруг приставил к его лицу кинжал:

— Не вздумай заорать, болван.

— И не подумал, ваше благородие, — пролепетал трактирщик, холодея от ужаса.

— Мне нужен господин на дорогой лошади.

— Да он на втором этаже, ваше благородие, если же… желаете, открою дверь, когда он уснет.

— Дурак, я не убивать его пришел, мне поговорить нужно, — сказал незнакомец, убирая кинжал, поскольку понял, что слишком напугал хозяина.

— Из… Извините, ваша милость, я не по… понял.

— Ладно, не трясись, на вот тебе, — сказал незнакомец, сунув под нос трактирщику серебряную монету.

— Пы… Премного благодарен.

— Постояльцев много?

— Уф… Ваша милость, дайте отдышаться, я ведь думал, вы меня — того…

— Ладно, отдышись.

Хозяин сделал несколько вздохов, затем взглянул на монету в руке и удовлетворенно кивнул.

— Значит, так, ваше благородие, сегодня приехали четверо. Среди них — два инородца. Один, который высокий — с мечом на поясе. Меч старый, битый, похоже, это бывший солдат.

— Чего хотят?

— Полагаю, завтра дальше поедут.

— Из откуда и куда?

— В сторону границы… Ах…

Трактирщик картинно зажал себе рот.

— Так вы полагаете, ваша милость, что они…

— Да перестань ты чушь пороть, — одернул его незнакомец. — Или слышал чего?

— Ничего такого, ваше благородие. Плетут себе, чего хотят. Похоже с Пронсвилля прибыли.

— Почему так решил?

— Пришепетывают, когда говорят «подай пирожки». Так говорят на берегу, то есть — портовые.

— Ладно, с ними пока все. Как улягутся, поднимешься к господину и скажешь, чтобы во двор спустился.

— Не поверит, честное слово, мне не поверит. Он на меня, как на ингландского шпиона, смотрит, все глазом сверлит, даже мурашки по спине и ниже… Прошу прощения.

— Ты не дослушал, дурак.

— Прошу прощения.

— Ты не дослушал. Скажешь, что вызывает поговорить «гость от тетушки».

— Гость от тетушки?

— Да тихо ты…

Незнакомец зажал трактирщику рот и огляделся.

— Именно так, — сказал он, отпуская трактирщика.

— И что потом?

— Он спустится.

— А мне что делать?

— Спать пойдешь.

— Слушаюсь, ваше благородие.

Около полуночи тайный жилец спустился во двор. Он понял, кто вызвал его на беседу, однако на всякий случай держал под рукой кавалерийский арбалет и кинжал.

— Рабас, я здесь, — сообщил о себе пришлый, выступая из темного угла.

— Леопольд! — облегченно произнес постоялец, опуская оружие. — Почему так долго?

— Твой курьер нарвался на грабителей, потерял лошадь, кошелек и суму с фальшивым донесением. Но в нательной рубахе доставил твое письмо с задержкой в четыре дня.

— Дерьмовая дорога.

— Да ладно тебе, хорошо, что вообще живым добрался. Тут недавно обоз с рыбой остановили — всех вырезали до единого.

— Что за глупость?

— Для нас с тобой — глупость, а разбойники таким образом свою силу показывают. Теперь купцы должны с ними договариваться и выкупить дорогу, чтобы ездить без резни кровавой.

— Только их нам тут не хватало, — вздохнул постоялец.

— Вот именно. Так что езжай осторожно, твой конь издалека ценой заметен. Брал бы лучше казенного, все меньше беспокойства.

— В другой раз так и поступлю.

— Что там за гости у вас?

— Ах, эти… — Постоялец вздохнул. — Похоже, частная экспедиция. В мешках оружие, кольчуги, щиты. Бывалая команда, но здесь у них интереса нет.

— Точно?

— Уверен. Ну, я побежал собираться.

— Давай, а я здесь покараулю.

Через полчаса, когда Рабас выехал за ворота, во двор осторожно выбрался хозяин.

— Так что, ваша милость? — спросил он.

— Теперь я твой новый постоялец в той же комнате.

— А…

— Серебряный терций я дал в знак доброго знакомства, если ты об этом. За остальное плачу отдельно.

— Ослика поставить разрешите?

— Разрешаю. Только мешок сюда давай.

Приезжий забрал мешок и, оставив осла хозяину, поднялся в комнату своего предшественника.

В углу горел светильник, кровать была заправлена. На столе — кувшин с водой и блюдо с белым хлебом. Еще — сахарница, солонка, льняная салфетка, вот и все напоминание о предыдущем жильце.

Приезжий бросил мешок на пол, достал меч, арбалет и, зарядив его, положил на пол — возле кровати. Теперь он заменял предшественника и отвечал за все, что здесь могло произойти.

Заперев дверь на засов, постоялец упал на кровать и прикрыл глаза. Похоже, у него появилось время поспать и прийти в себя после этих торопливых сборов и укрощения осла на дороге, когда пару раз его хотелось просто прирезать. И вот он здесь, а значит, можно выспаться.

Постоялец уже стал погружаться в сон, когда чей-то шепот заставил его проснуться и целиком обратиться в слух.

Если бы кто-то говорил в полный голос, постоялец бы не проснулся, но шепот действовал на него, как удар городского колокола.

— Привет, Тревор…

— Ой, Барабан, ты зачем заявился?

— Проведать тебя.

— У меня все в порядке, уходи давай…

— Кто твои постояльцы, Тревор?

— А я почем знаю? Мое дело радоваться, что люди пошли. Я без доходов полгода сидел — разве не знаешь?

Вскоре разговор прервался, кто-то вышел до ветру, и шепот прекратился. Потом хозяин шикнул на ночного визитера, чтобы убирался, и стало тихо.

«Надо будет выяснить», — подумал постоялец, потом приподнялся и, удостоверившись, что дверь действительно заперта, уснул.

Утром гости встали с рассветом, и пока завтракали, солнце поднялось над горизонтом, отчего задымили, закурились туманом дороги, отдавая накопленную за ночь росу.

— Должен сказать, что пироги здесь стряпню бабы Зены напоминают, — заметил Бурраш, подъедая оставшуюся на тарелке сметану.

— Да, что-то такое есть.

— Это последняя нормальная еда на дороге, дальше будет только фасоль, чечевица и маринованная репа, — сообщил Ламтак.

— Да ладно тебе! — не поверил Мартин.

— Точно тебе говорю. Мы идем к границе ингландцев, а у них это первейшая еда.

— А я слышал, ингландцы мясоеды, — заметил Рони.

— Все мы мясоеды, когда деньги имеются, — поправил его Бурраш. — Но в их тюрьме, поверь мне, ни о каком мясе и не слыхивали.

— Так это, может, только в тюрьме?

— Выходим, грузим мешки! — объявил Мартин, поднимаясь из-за стола. — Эй, хозяин, иди сюда — рассчитываться станем.

Хозяин назвал цену, Мартин стал отсчитывать монеты и, подняв голову, застал нового постояльца возле окна. Тот резко подался назад, Мартин уронил монету и, когда трактирщик бросился ее поднимать, Мартин спросил тихо:

— А кто у тебя там наверху?

— Я… Это… Не расслышал, — ответил трактирщик, подавая Мартину оброненную монету.

— Теперь в расчете? — спросил тот.

— Так точно, ваша милость, в полном расчете.

Мартин решил больше ни о чем трактирщика не спрашивать, в конце концов они уезжали.

Когда он вышел во двор, Рони с Буррашем вязали последний мешок. Вскоре после этого отряд вышел на дорогу и двинулся в сторону ингландской границы, мимо оставшейся справа в низине деревни.

В сотне шагов от постоялого двора на обочине дороги лежала огромная стела, которая стояла здесь в давние времена и тогда же свалилась.

От удара о землю по ней пошли глубокие трещины, однако даже теперь у всех, кто видел ее, возникало чувство внутреннего трепета перед возможностями и могуществом тех, кто мог сооружать такие каменные громады в далекие времена.

— Эта штука была вдвое выше, чем дом самого Овцера, — заметил Бурраш.

— Знаменательная конструкция, — согласился Бурраш.

Неожиданно из-за вершины древней стелы вышли двое молодцев с кинжалами на поясах.

— Ну-ка стой! — крикнул один, вытягивая вперед руку. Но шедший первым Бурраш даже не подумал остановиться.

— Вы что, не поняли? Это наша дорога, и все, кто здесь проезжает, должны платить нам деньги!..

— Мы не будем, — сказал Бурраш и отодвинул наглеца в сторону.

Ламтак захихикал.

— Эй, да вы знаете, с кем дело имеете? Да вас порвут за ближайшим поворотом, мы люди Ландфайтера!.. Я здесь прикрепленный к дороге, я налог собираю!..

— Парень, вали, пока тебя не побили, — посоветовал ему Мартин.

И вся группа проследовала мимо разбойников, которые были поражены тем, что их не испугались.

— Это потому, Бражник, что мы слишком добрые, — сказал самый активный из разбойников.

— А что бы ты им сделал, Лютый? Их четверо, и орк при оружии. Давай лучше трактир обрушим, там пожрать и выпить точно найдется, а если этого дятла потрясем, так и денег вышибем.

Так они и сделали — ввалились на постоялый двор и, вызвав хозяина, для начала избили его, повалив на землю.

— Ты понял теперь, кто мы? — спросил Лютый.

— Я… Я буду рад принять вас, ваша милость… — пролепетал трактирщик, прикидывая, во что ему обойдется этот визит.

Что касалось оплеух — этого он не боялся. Жить на пустынной дороге и не получать время от времени по морде — это роскошь совсем небывалая. Зато, если гости изрядно выпьют, то даже те, кто давал зуботычины, могли начать сорить деньгами и вслед за серебром — бросаться золотом.

Случалось, что после таких разовых пьянок он потом полгода жил припеваючи.

Но эти были не такими — наглые, грязные и с кинжалами. Скорее всего, разбойники из новой банды, которая завелась тут месяца три назад.

— Мы люди Ландфайтера, врубаешься? Тащи нам жрать и выпивки, пока я тебя не изувечил!

Хозяин убежал исполнять приказание, а разбойники, довольно посмеиваясь, прошли на террасу и заняли места за столом.

— Вот примерно так, Бражник, я и вижу нашу дальнейшую жизнь, — сказал Лютый, разваливаясь на дубовом стуле. — Скоро нам тут все платить станут — и деревенские, и сельские, и посадные.

— А шерифы?

— А чего шерифы? Ландфайтер с ними договариваться умеет, а несговорчивых в землю закопаем. У нас это быстро, ты знаешь.

— Знаю, — согласился Бражник.

Прибежал хозяин и начал расставлять оставшиеся с вечера объедки, полагая, что грязные разбойники сметут все не глядя. И оказался прав. Они не обращали внимания на вкус, привкус или запах, достаточно было одного вида еды.

Бражник не забывал про пиво, а Лютый не переставал хвалиться и обещать, как они заживут в скором времени.

— Денег давай, сволочь! — внезапно прервался он, хватая трактирщика за ворот.

— Так нет денег, ваша милость, поиздержался я! Давайте я вам еще пива принесу, и бражка у меня на травах — очень полезная для желудка!..

— Хорошо, — внезапно успокоился Лютый и подмигнул Бражнику. — А скажи, сколько у тебя богатеньких постояльцев?

— Постоялец один, но он вполне себе скромного достатка, ваша милость. Оставьте вы его, давайте я вам еще соленых грибочков принесу. Возле речки сам собирал — все, кто пробовал, хвалят.

— Нет, показывай, где у тебя постоялец! — потребовал Лютый, поднимаясь, и его напарник тоже поднялся со стула.

— Ну зачем, ваша милость, давайте я вам яишенку сделаю… — предпринял трактирщик последнюю попытку, но Лютый ударил его по щеке.

— Я сейчас тебе сам яишенку сделаю! Веди давай!

Трактирщику ничего не оставалось, как показать на лестницу. Ну а что он еще мог сделать, ведь стоял до последнего?

Разбойники поднялись к двери самой лучшей комнаты и стали ломиться в нее и орать, чтобы им открыли, а трактирщик вышел на дощатую террасу и обессиленно опустился на стул. Уже столько лет прошло, как в их краях перевелись разбойники и жить стало намного легче, и вот теперь — снова.

Наверху послышались крики, звон стали, и вдруг все стихло.

Трактирщик поднял голову и увидел выглянувшего в окно постояльца.

— Лопата у тебя есть?

— Чего?

— Лопата, говорю, есть?

— А, есть! — спохватился трактирщик.

— Хватай лопату, тряпок каких-нибудь и ведро воды!

— Понял, ваше благородие, одну минуту!

Для такой работы у него имелась тележка и подзабытая дорожка в лес. Туда они с постояльцем и сбегали — уложились в полтора часа.

Когда вернулись, солнце уже было в зените и стряпуха что-то скребла на кухне.

— Вам обед наверх подать, ваше благородие? — спросил трактирщик.

— Нет, скажи, чтобы твой работник там еще раз начисто вымыл и окно пусть откроет, чтобы быстрее просохло. А я пока тут посижу и обедать здесь стану.

Когда трактирщик выполнил все распоряжения, он вернулся на террасу и сел, переводя дух.

— Ты вчера ночью с кем шептался?

— Я?

Трактирщик хотел было соврать, но натолкнувшись на пронзительный взгляд постояльца, вздохнул.

— Раньше, когда здесь разбойники хозяйничали, был у них в деревне свой человек, вроде как соглядатай. Он тут прижился и давно стал своим. Хозяйство у него, баба. Детишек, правда, нет. Но он давно человек безобидный, ваше благородие, и я о нем забыл почти. А тут вдруг заявился и стал расспрашивать. Я даже удивился. Ой, вроде стучит кто в ворота? Нет?

— Я не слышал.

— Ну так я пойду, посмотрю, может, впопыхах закрыл, а люди стучатся…

Трактирщик вскочил и рысью выбежал во двор. Увидел, что ворота действительно заперты, и, убрав засов, распахнул створку.

Перед ним оказались трое путников, дальше еще несколько. Они закрывали один другого, и сосчитать их трактирщик не успел.

— Заходите, господа, милости прос… сим… — произнес трактирщик, затихающим голосом. Эти люди смотрели куда-то в землю, их волосы развевал ветер, хотя никакого ветра не было и сумерек не было, ведь только что был полдень.

— Помощь… Нам нужна помощь… — проговорил один из них, и трактирщик заметил, что этот человек в одном сапоге.

— Помоги нам…

Порыв невидимого ветра захлопнул ворота, да так сильно, что створка отскочила назад, и, когда открылась, трактирщик никого не увидел. Дорога была пустой и горячей от солнца.

Весь погруженный в собственные мысли, он вернулся на террасу, где стряпуха уже подавала постояльцу первое.

— Тебе чего-нибудь дать, Тревор? — негромко спросила она, но трактирщик только покачал головой.

— Кто там был? — спросил постоялец.

— Никто. Просто ветер створкой ударил, да и пригрезилось что-то.

— Понимаю, — произнес постоялец, принимаясь за еду. — После таких приключений — случается.

— Я пойду, ваше благородие, в деревню схожу, — сказал трактирщик, поднимаясь.

— К этому?

— Так точно. Попробую разузнать легонько, чего приходил, а то как-то неспокойно.

— Хорошо, только после — сразу ко мне и все расскажешь.

— Обязательно, ваше благородие. Обязательно.

И, оставив постояльца, трактирщик прямо через холм направился в деревню, старательно избегая лощин и рощ, хотя идти по солнцу было жарковато.

Изрядно вспотевший и раскрасневшийся, он прибыл к дому Барабана и, переведя дух, постучал в ворота.

Залаяла собака, забеспокоились гуси на заднем дворе.

— Кто там?

Это был голос Барабана.

— Тревор это. Выйди, ты мне нужен.

Барабан вышел в рубахе, драных портках и с руками, перепачканными дегтем. Привычно, по-разбойничьи огляделся и хрипло произнес:

— Ну?

— Ты чего ночью приходил?

— Соскучился, — усмехнулся Барабан.

— Ты давай не скалься, там залетные какие-то вертятся. С ножами.

— И сколько их?

— Пока были двое.

— А где они теперь?

— Не знаю, я за ними не слежу. Так чего приходил, неужели Нордквист объявился?

— Если и объявится, то не по твою душу, живи спокойно, торгуй похлебкой с сухарями. Все, больше вопросов нету?

— Нету, — вздохнул трактирщик, и Барабан повернулся уходить.

— Ты помнишь Гонзалеса?

— Гонзалеса? Как же его не помнить, я сколько раз его работу видел. Такого кровопийцу поискать нужно. За ним много кто охотился, да только везло ему.

— Я его видел.

— Как это? Когда? — распрямился Барабан, и его лицо посерело.

— Сейчас, почти что… Только это как будто не взаправду…

— Да ты перепил сегодня, что ли? Морда-то опухшая.

— Опухшая от другого, Барабан. Я сегодня стук услышал, вышел ворота открыть, а там они стоят — Гонзалес и его команда. Ну, может, не вся, а человек двадцать. А один, тот, что справа, — в одном сапоге, понимаешь?

— В сапоге?

— Ну ты же помнишь, рассказывали, что когда они пропадали, так даже по одному сапогу оставили, когда голенища подшивали или там каблуки набивали. Так вот он в одном сапоге и стоял.

— Жуть какую-то рассказываешь, — покачал головой Барабан и нервно хохотнул. — А чего хотели?

— Помоги, говорят. А сами в землю смотрят. Потом створка хлопнула от ветра, я ворота снова открыл, а там уже никого.

Они помолчали. Барабан задумчиво перетирал на пальцах деготь, трактирщик смотрел вдоль улицы, где под забором в тени дремали две собаки.

— К чему это, как ты думаешь?

— Не знаю, Тревор, что тебе сказать. Просто напейся, как следует, а на другой день опохмелись и снова напейся.

— Думаешь, поможет?

— Должно помочь.

Возвращался трактирщик уже по дороге, где встретился с пятеркой пограничных шерифов. Они были при оружии, и лица их были трактирщику незнакомы.

Он посторонился и отвесил поклон, однако они его как будто не заметили. Как-никак королевские слуги.

Погода стояла хорошая, ноги после вчерашнего перехода еще побаливали, но в общем отряд шел бодро, и даже мулы не доставляли никакого беспокойства.

Хорошо покормленные на постоялом дворе, они лишь изредка гадили да прядали ушами, отгоняя назойливых мух, которых, к счастью, в это время года было не слишком много.

— Я вот чего спросить у тебя хотел, Ламтак, стало быть, ты обучался на золотых дел мастера, правильно? — спросил Рони.

— Ну да, — нехотя ответил гном. — За то и расплачиваюсь, хотя я по этой работе совсем немного подряжался.

— Но ты же еще подметки клеить можешь и каблуки прибивать — этому ты где научился?

— И не придется ли нам за тебя еще с подметочными цехами воевать! — добавил Бурраш, и все засмеялись.

Дорога пошла под гору, и Рони с Мартином пришлось поддерживать мулов за седло, чтобы они не убежали вниз. Спускались минут десять, в иных местах придерживая мулов даже вдвоем. Дорога была плохой, ее никто не строил и не накатывал, она образовывалась сама собой, и после каждых дождей по-новому.

Спустившись на дно долины, путникам пришлось петлять между болотцами, озерными ямами с чистой водой и множеством наполнявших эти ямы ключей.

То тут, то там вздымались стены высокого камыша, над головами носились стрекозы, и путникам казалось, что они шли вдоль какой-нибудь реки или большого озера. Однако сухие участки дороги перемежались с мокрым песком и кочковатой глиной, приходилось скакать с места на место, а в иных местах Бурраш брал на загривок Ламтака — тому было не перепрыгнуть между кочками там, где воды было слишком много.

Наконец, они пошли в гору. Болотца с лягушками и тиной остались позади, а им на смену пришли заросли прибрежных кустарников, которые цвели медовыми цветами, привлекая множество диких пчел и пушистых шмелей. Здесь будто начинался другой мир, который питался водой из мира предыдущего — болотного.

За медовыми кустарниками был луг, но и дорога пошла в гору круче. Теперь Мартин с Рони думали о том, как бы не пришлось подталкивать мулов под зад, однако не потребовалось. Дорога стала петлять по склону, тем самым заметно удлиняясь, однако становясь более пологой.

Неприятности долгого пути скрашивались обилием луговых цветов, которые, наполненные влагой, цвели в полную силу без всякой экономии солнечного света. Синие васильки, алые маки, желтые тюльпаны и тюльпаны розовые. Фиалки — в низинах, львиный зев — на пригорках, и поверх всего этого великолепия — не прекращавшееся гудение пчел и шмелей.

Помимо пчел здесь порхали бабочки и залетали с низинных болот хищные стрекозы. Они хватали зазевавшихся мошек и уносились прочь, оставляя бабочек и пчел заниматься своими делами.

— Ох и запах! Даже голова кружится, — признался Рони.

— Это, братец, не запах, это — ароматы, — поправил его Мартин. — А запах был в тюремной камере, я его очень хорошо помню.

— Как же ты его различал, если двадцать лет дышал одним и тем же? — спросил наблюдательный Ламтак.

— А по осени. Летом вроде нормально, а потом наступала осень, становилось холоднее, и в окно поступал студеный свежий воздух, который был как… я даже не знаю с чем сравнить. Но, вдыхая его, я понимал, что он и есть чистый, а в моей камере — только смрад.

Наконец они выбрались из сырой долины, и потянулась прежняя пыльная дорога, прорезавшая старые холмы. Навстречу попадались одинокие телеги местных крестьян, которые при виде чужаков торопливо снимали шапки и кланялись.

— Запутанные они здесь, — сказал Мартин. — Хотелось бы знать почему.

— Да чего тут знать, граница рядом, стало быть, шерифы и разбойники — вот кто гнобит деревенских, — пояснил Бурраш.

— Ну, может, и так, — согласился Мартин.

Навстречу показались два быка и погонявший их мальчик. Быки шли по обочине, поднимая пыль, а мальчик с хворостинкой шел следом, стараясь не смотреть на встречных путников.

На нем была рваная рубаха и такие же расползавшиеся штаны. Мартин вышел ему навстречу и протянул пару медных монет, так его задела эта безысходная бедность.

— Спасибо, дяденька, — прошептал мальчуган, ничуть не порадовавшись такой премии, которой при его жизни хватило бы на пару недель.

Отряд двигался дальше, Мартин думал о несчастном ребенке, а когда обернулся — никого не увидел. Ни быков, ни пыли, которую они вздымали, ни мальчика.

— Эй, а как же… — он даже остановился, не веря собственным глазам. Остановились и остальные, кроме двух мулов, которым было все равно.

— Что же это было, а? — обратился Мартин к своим товарищам.

— Наваждение это, — сказал Ламтак, глядя на пустую дорогу. — В здешних местах такое и прежде бывало.

Следующие пять миль они проделали в полной тишине. Каждый думал о своем.

— Ты когда жениться думаешь? — спросил вдруг Бурраш, обращаясь к Рони.

— Я, что ли? — удивился тот.

— А кто еще?

— Ну… вон пусть прежде Ламтак, — попытался перевести разговор Рони.

— Мне дела нужно выправить, а уже потом жениться, — сказал гном.

— У вас что, не важно, сколько тебе лет и когда жениться потребуется? — уточнил Рони.

— Сколько лет — не важно. А вот какое хозяйство у гнома — это очень важно. Если нет дохода — нет невесты. Никто не отдаст глинпу гному, который на подножном корме или там наемный боец.

— Рони, Бурраш именно тебя спрашивал — когда женишься, — поправил разговор Мартин, скрывая улыбку.

— А, ну это… — Рони забегал глазами, не зная, что сказать. — Я молодой еще, не нагулялся.

Остальные засмеялись, но, вспомнив о недавнем наваждении, снова стихли.

Так они и топали еще пять миль, пока впереди не показалось малое войско — двадцать кавалеристов в голубых мундирах с золотыми карнейскими гербами.

— Ишь ты! — издалека заприметив их, произнес Бурраш.

— Да уж, — согласился Мартин, исполнявший в группе должность начальника.

Это был отряд пограничных шерифов, которые скакали двумя колоннами во всю ширину дороги, но, увидев неизвестный отряд, который держался своей стороны, были вынуждены выстроиться в одну колонну и проследовать мимо, посылая вслед незнакомцам полные негодования взгляды.

Здесь было принято сходить на обочину и пропускать королевских слуг, а эти позволили себе немыслимое, и за это их следовало наказать.

Когда колонны разминулись, глава шерифов поднял руку, и все его всадники остановились.

— Сержант Плашнер!

— Я здесь, мой лейтенант! — отозвался названный, выезжая на обочину.

— Плашнер, ты должен проследить, куда проследует эта группа, и сообщить мне в Местонге.

— Слушаюсь, мой лейтенант!

Между тем Мартин и его друзья продолжали бодро шагать в сторону ингландской границы, не замечая готовящихся проблем.

— Там вроде кто-то за нами едет, — сказал Рони, когда они, сбавив шаг в обеденное время, искали место, чтобы остановиться и перекусить.

Бурраш встал на стремя и, поглядев назад, сказал:

— Верховой какой-то, на солдата похож. Никуда не спешит.

Они сели и пообедали. Потом снова встали на дорогу и опять позади себя заметили верхового.

— Что же он — никуда не ехал? — удивился Рони.

— Может, и не ехал… — сказал Ламтак.

— Я могу засесть тут на обочине и расспросить его, — предложил Бурраш.

— Не нужно, если он за нами следит, найдет в Засупне. Так деревня называется, Ламтак?

— Именно так. И нам до нее восемнадцать миль топать.

— Придем в темноте, — вздохнул Рони.

— Ничего, я готов топать хоть до утра, — похвастался Бурраш.

А в это время где-то за ингландской границей в тайном лагере среди рассевшихся на поляне солдат, держал речь их сержант.

— Задача предстоит нелегкая. Враг пытается вонзить в нашу земли свои отравленные когти, чтобы вносить смуту, подрывать королевскую власть и в конце концов разорвать Ингландию на Терминлию, Галефакс и Город Зеленой Волны, как это случилось двести с лишним лет назад. Мы не должны допустить этого, поэтому нам важен каждый пустяк, каждый шаг шпионов врага, каждая его весточка и поданный знак.

На дереве закричала сойка, и сержант прервался.

— Сегодня вы разобьетесь на пары, наденете платья обычных горожан и крестьян и станете патрулировать приграничные дороги — где-то верхом, а где-то и пешими.

Снова прокричала сойка, на этот раз более настойчиво.

— Капрал Колберг, продолжайте беседу! — приказал сержант и, добежав до дерева, запрыгнул на лошадь и, дав ей шпоры, повел по зарослям, где умное животное уже неплохо ориентировалось.

Сержант и его рота вели здесь подготовку уже вторую неделю.

Когда сержант верхом выскочил из рощи, его уже ждал гражданский агент на пегой лошаденке.

— Ваша милость, прибыл шпион, как вы и описали! Извольте за мной, он у вдовы Лорми остановился!

Агент ударил лошадь смоляной тряпкой, и они понеслись в сторону деревни, до которой было семь миль.

— А с чего взял, что шпион? — крикнул сержант.

— Он с вечера молока много выпил и хвалил очень! Стало быть, не деревенский!..

И снова гонка, снова кусты по лицу и мошки в глаза, перепуганные птицы, взлетавшие с деревьев, прыгающие в воду лягушки и опять гонка, гонка, гонка.

Потом был глубокий овраг, где в прошлом году староста сломал ногу, затем песчаная отмель вдоль высохшей речки. Гудение пчел возле пасеки, прохлада каштановой рощи, и опять пустырь с пожухлой травой, пахнущей горькой медовой настойкой.

— Вон она деревня, рукой подать! — прокричал агент, когда впереди показались черепичные крыши.

Спешились они на окраине, привязав лошадей к ближайшему забору.

— Далеко твой дом? — спросил сержант, сдерживая дыхание.

— Пятый по улице.

— А вдовы?

— Еще три дома, по другой улице.

— Хорошо, веди давай, да только без шума.

— Понятное дело, разве я не понимаю… — ответил агент, и они двинулись вдоль заборов, пугая собак и удивляя деревенских.

— Уйди, уйди тебе говорю! Ты нас не видел! — требовал агент всякий раз, когда кто-то из односельчан подходил близко и спрашивал, что случилось.

Следом грозил королевской печатью сержант, и деревенские в страхе убегали — с королевской властью шутки были плохи.

Добравшись, наконец, до дома вдовы, агент с сержантом перебрались через забор и припали к запертой двери, чтобы услышать, что происходит внутри.

А внутри происходили вздохи и ахи, поэтому агент предложил подождать.

— У нее это надолго, — сказал он. — Мы еще отдышаться успеем.

— А откуда ты знаешь?

— Ну, мы же недалеко живем. Бывает, что и… захожу.

Характерный шум за дверью прекратился, и агент по приказу сержанта стал играть зашедшего соседа.

— Доранда, открой, это я — Румель!..

Румель постучал в дверь, но ему не открыли.

— Доранда, ты дома ли? — крикнул он, заглядывая в окно, но, заметив какое-то движение, вернулся к двери.

— Румель, ты? — спросила вдова из-за двери.

— Ну да! Открой, у меня смалец кончился. Займи меру на три дня.

Доранда открыла, и в дом, отбросив ее в сторону, ворвался сержант.

Послышался шум борьбы, затем шпион выскочил во двор, запрыгнул на лошадь без седла и, понукая ее каблуками, заставил выехать со двора.

Румель смотрел на это широко раскрытыми глазами, пока к нему не выскочил сержант, лицо которого было в крови.

— Давай к лошадям! Дуй к нашим за подмогой, а я постараюсь перехватить его — без седла далеко не ускачет!

Они наперегонки бросились к окраине деревни, в то время как шпион уходил на голой хребтине неоседланного коня. Вскоре сержант уже скакал за ним следом, а гражданский агент Румель мчался вызывать подмогу.

Целых полтора часа пограничные шерифы преследовали вражеского шпиона, пока, наконец, не загнали его на небольшое плато над пропастью с горной рекой.

— Попался, сволочь, — удовлетворенно произнес сержант, спешиваясь и поправляя сбившийся набок мундир. Затем вытащил меч и двинулся к шпиону, который уже сошел с лошади и стоял рядом с ней. До него было всего-то шагов сорок.

Следом за сержантом спешились шерифы и с обнаженными мечами пошли к шпиону, а тот попятился к краю пропасти.

— Никуда не уйдешь теперь, сволочь! Не уйдешь! — крикнул ему сержант, вспоминая, как этот враг уделал его сапогом в лицо. Но теперь положение переменилось. К тому же сержант был уверен, что где-то в одежде или в сапоге у шпиона имелась секретная депеша, за которую можно было получить новый чин. Ну или вознаграждение в десяток золотых. Тоже неплохо.

Сделав еще несколько шагов, сержант во всех подробностях разглядел лицо шпиона. Холеные усы, стриженая бородка, и стоял эдак подбоченясь, сразу видно — не простой мужичок.

Не простой, но на простую бабу повелся, хотя, вспомнив Доранду с длинными волосами, распущенными поверх тонкой сорочки, сержант подумал, что тоже бы повелся. Да и не раз.

— Ну что, ваше благородие, ответишь за мою морду битую? — спросил сержант и захохотал, наслаждаясь триумфом. А шпион грустно улыбнулся, взмахнул руками и исчез за козырьком плато.

— Стой! Стой, сволочь! — заорал сержант, бросаясь к краю пропасти, но увидел внизу лишь дымящуюся реку, разбивавшуюся о бесчисленные острые уступы.

В деревню Засупня команда пришла к полуночи. Селение было большое, разросшееся на торговле между двумя королевствами. Правда, основная торговля шла теперь по другой дороге — так уж сложилось. И два самых больших постоялых двора располагались у восточной окраины Засупни, а Мартин с друзьями прибыли к западной.

Дома здесь были пониже, однако построенный в прежние времена трактир выглядел все еще очень значительно, и хозяин не экономил на масле — над воротами и во дворе горело несколько светильников под настоящими стеклянными колпаками.

— Ишь какие расточительные, — заметил Бурраш. — Сразу видно — заграница близко.

Заслышав на дороге шум, во двор выскочил привычный к поздним гостям хозяин. Он широко распахнул ворота, пропуская маленький отряд.

Заспанный работник принес еще один светильник, и путники стали разгружать мулов. Потом работник увел животных в стойло, а гости прошли в просторную побеленную комнату, где имелся стол и пара кроватей и тут же у окна — несколько скрученных тюфяков.

— А чем это здесь пахнет? — спросил Рони, сморщившись.

— Это синяя полынь, от блох, — пояснил хозяин. — Но я сейчас окно открою, оно и протянет.

Он распахнул раму и начал раскладывать на полу тюфяки.

— Фарнель отсюда далеко будет? — спросил Мартин.

— Двадцать миль. Если утром выйдете, да хорошим шагом, до ночи уложитесь. Но это, конечно, вряд ли.

— Ох, — простонал Рони, опускаясь на постеленный тюфяк. — Я так намаялся, что даже есть не хочу.

— Можешь и не есть, но ноги надо ополоснуть, а то утром болеть будут, — напомнил Мартин.

— Да знаю я. Сейчас поднимусь.

— А я поем, — сказал орк.

— И я поем, — принял решение гном.

— А вы как же? — спросил хозяин Мартина.

— А мне бы хотелось простокваши. Прямо сюда можете принести?

— Да как будет угодно. Конечно, принесу.

Бурраш с Ламтаком ушли, Мартин растормошил начавшего засыпать Рони.

— Иди на крыльцо — ноги мыть.

И тут же в дверях появился работник с крынкой простокваши.

— Ваша милость, вот простокваша.

— Поставь на стол и дай ему воды да мешковины — ноги вытереть.

— А, это пожалуйста. Идемте, ваша милость, я вам из кадушки поплескаю. Она у нас с дождевой водой — завсегда пользуемся для мытья. А вот скотину поить той водой нельзя, мулы пердят, а у лошадей и вовсе колики. Им из реки воду даем.

Мартин слушал эту болтовню работника и невнятные ответы Рони. Потом взял крынку с простоквашей и, подойдя к окну, стал пить.

Простокваша была свежая и холодная, должно быть, из погреба. Есть после длинного перехода ему не хотелось.

Перед окном был освещенный двор, а за ним — темнота. Окно выходило на окраину селения, где уже все спали.

Вдруг на дороге появился всадник. Мартин оставил простоквашу и стал вглядываться.

Всадник был в мундире, каком — не разобрать. Он близко подъехал к воротам, потом вдруг резко повернул лошадь и погнал обратно — прочь от деревни.

Вернулся Рони — босой. Башмаки и обмотки нес в руках.

— Чего у тебя в крынке? — спросил он.

— Простокваша.

— Дай.

Мартин протянул крынку, и Рони, отпив половину, вернул остатки Мартину.

— Все, засыпаю, — пробормотал он и, упав на топчан, вскоре засопел.

Послышались шаги, это возвращались Бурраш и Ламтак. Оба отдувались и поглаживали животы.

— Отужинали? — спросил Мартин.

— Так точно, начальник, — ответил Бурраш.

— Я хочу спать на кровати, — сказал Ламтак.

— Ложись, — пожал плечами Мартин.

— А я на полу лучше высыпаюсь. Ты не против, Мартин? — спросил Бурраш.

— Мне все равно. Если блох нет, могу спать где угодно.

— Блох нет. При таком полынном запахе они об стены убиваются, — сказал Ламтак, садясь на кровать.

— Нетто это запах? Вот я сейчас обмотки сниму, вот это будет погода, — сказал Бурраш.

— Меня таким не напугать, — сказал гном, ложась. Мартин допил простоквашу, сел на другую кровать и спросил:

— Всадника у ворот не видели?

— Я вроде слышал, кто-то проезжал, — ответил Бурраш. — А чего тебе этот всадник?

— Да он как-то странно повел себя. Подъехал к воротам, заглянул во двор, развернул коня и погнал в обратную сторону.

— В какую именно?

— Откуда мы пришли.

— А какой из себя?

— Да похоже, шериф. Один из тех, что мы на дороге встретили.

— Шерифы могут доставить неприятностей, если везешь товар на продажу, — сказал Ламтак. — Граница близко, они здесь самые главные, даже главнее королевского прокурора.

— Ты-то откуда про прокуроров знаешь? — удивился Бурраш.

— Да уж знаю. Спи давай.

Мартин поднялся и запер дверь на засов. Потом проверил, насколько он прочен, и лишь после этого тоже лег. Завтра им предстояла дальняя дорога.

Утром встали до рассвета, намереваясь выступить с первыми лучами солнца. Поднявшийся еще раньше хозяин и двое работников уже гремели сковородками на кухне, откуда разносились ароматы, заставившие проснуться даже соню Рони.

Когда гостям вынесли завтрак, с дороги послышался топот множества лошадей, как будто приближался целый отряд.

Гости не придали этому особого значения — мало ли кто там ездит, на то и дорога. Но лошади с рыси перешли на шаг, а затем в ворота требовательно постучали.

— Хурбени, отворяй немедленно, не то я сожгу твою грязную харчевню! — прокричал чей-то гневный голос, и хозяин бросился во двор — открывать.

— Бурраш! — вскакивая, крикнул Мартин, и орк бросился в жилую комнату, где был его меч. За ним последовал стремительный Рони и слегка медлительный Ламтак.

Через несколько мгновений все четверо уже были при оружии, однако пока не показывали его, сидя за столом как ни в чем не бывало.

Слышно было, как во двор въезжают и спешиваются кавалеристы, звеня оружием, уздечками и амуницией. Потом на пороге появился офицер — лейтенант пограничных шерифов. Он был при шляпе и в легких доспехах, а на поясе в ножнах висел длинный узкий меч.

Мартин подумал, что для кавалерийских атак такой, может, и годится, но для кабацкой драки — никак. Если только не перехватывать его поперек рукавицей, как это умел делать Бурраш.

— Так-так, кто такие? Почему тут присутствие имеете? — витиевато поинтересовался лейтенант и, подойдя ближе, дал возможность пройти в зал еще полудюжине шерифов, при том что примерно столько же оставалось во дворе.

— Они вчера в полночь прибыли, ваше благородие, — подсказал трактирщик.

Лейтенант пригладил усы и, не поворачивая голову, сухо произнес:

— Пасть закрой, не тебя спрашиваю.

— Прошу прощения, ваше благородие, — прошептал трактирщик, пятясь к стенке.

— Едем на работу в Фарнель, господин лейтенант, — сказал Мартин, поднимаясь. — Я в группе главный, меня зовут Мартин.

— Мартин, и все? — уточнил лейтенант, обходя вокруг зала, словно видя здесь все впервые и заставляя всех поворачиваться в его сторону.

— Раньше было прозвище — Счастливчик.

— А-а, значит, погоняло? — обрадовался лейтенант, ехидно засмеялся, и этот его смешок поддержали остальные шерифы. — Небось каторжник?

— Нет, в остроге сидел.

— И сколько сидел?

Лейтенант подошел ближе и склонил голову набок, ожидая ответа.

— Двадцать лет, господин лейтенант.

— Это… Одним сроком?

— Одним, — кивнул Мартин.

— Врешь, поди. Я всякого дерьма нагляделся, и на них весь срок как пером на бумаге написан.

Лейтенант поводил перед лицом Мартина пальцем, словно выписывая буквы.

— А ты вон только седой, а телом вроде крепок. Признавайся, врешь? Или родственник коменданта тюрьмы и двадцать лет на кухне мослы грыз? Такое тоже случается. Давай, колись, я никому не скажу. Где сидел?

— В Угле, господин лейтенант.

— В котором Угле, это который в департаменте Лиссабона?

— Именно так.

— Ну вот ты и спекся. Уж если врать, врал бы чего попроще, атак…

Лейтенант отошел в сторону и скомандовал:

— Взять этих мерзавцев под арест! Немедля!..

Шерифы было бросилась исполнять приказание, но осеклись, наткнувшись на блеск огромного меча в руках орка.

— Бурраш, ты его почистил! — поразился Ламтак.

— Что такое? Что такое?! — закричал лейтенант, вытаскивая свой меч. — Ты угрожаешь королевским шерифам?

— Я не угрожаю, господин офицер, я предлагаю еще поговорить, такая беседа была хорошая — заслушаешься.

— Резерв! Немедленно ко мне! — крикнул лейтенант.

— Резерв к лейтенанту! — повторил шериф с сержантским значком. И вдобавок к уже вошедшим в зал стали набиваться новые бойцы.

— Але, городовой! — поднял руку Рони. — Раз уж быть драке, давай во двор выйдем, а то вы тут своими рапирами друг друга посшибаете.

— Эт-то не ра-пи-ра! — по слогам произнес лейтенант. — Это смертельное оружие!

Потом он опустил меч и сказал:

— Хорошо, выходим во двор.

И они стали выходить — сначала все шерифы, сразу вытягивая мечи, затем Бурраш с мечом, основательный Ламтак с мечом, щитом и со шлемом в руке. Потом Мартин с буковой дубинкой в полтора локтя и последним Рони, тоже с дубинкой и кожаным мешком, в котором был уже взведенный двулучный арбалет с уложенными в лотки болтами.

— Эй, гном, это у тебя лопата? — крикнул кто-то из шерифов, и остальные засмеялись.

— Сейчас узнаешь, — пообещал Ламтак и надел шлем, сразу становясь очень страшным. А когда он покрутил своим тяжелым оружием так, что оно запело, как крыло шмеля, смешки прекратились.

Мартин и его друзья выстроились в ряд, перекрывая путь к конюшне и стоящим там мулам, а шерифы заполнили половину двора и были стеснены стоящими тут же лошадьми.

— Господин лейтенант, как будем битву проводить, толпа на толпу или по-благородному — дуэльным образом?

— Дуэльным образом! — торжественно произнес лейтенант, и орк сразу сделал шаг вперед, ожидая, когда ему выдадут соперника. Однако навстречу гиганту с огромным мечом никто выйти не решился.

— Нет, я передумал! Будем биться все со всеми! — объявил лейтенант. — Внимание, взвод! Приготовиться к атаке!..

Шерифы подняли мечи, словно пики, и по команде «вперед!» бросились в наступление.

Бурраш быстрым ударом вышиб меч у бежавшего на него, а потом так лягнул его ногой, что бедняга собрал еще четверых, и все вместе они улетели под ноги лошадям, которые забеспокоились и стали ржать.

Воспользовавшись заминкой, Ламтак плашмя мечом сбил еще двоих, и они без памяти свалились на землю, роняя мечи и шляпы.

Конец ознакомительного фрагмента

Главное меню

Алекс Орлов - Подземная война (Сокровища наместника - 3)

Tags:

Вход на сайт

Главное меню

Вы здесь

Алекс Орлов - Подземная война (Сокровища наместника - 3)

Tags:

Форма поиска