Елена Малиновская - Честь рода _ 2

* * *

Стоило признать, я ожидала от процедуры окончательного вступления в наследство большей торжественности. Но в действительности все прошло на удивление буднично и просто. Ровно в полдень в дверь моего дома постучался невзрачный молодой человек в сером поношенном сюртуке и грязных сапогах. Он даже не стал проходить в гостиную, вместо этого сунул мне на подпись прямо в прихожей бумагу с гербовой печатью, которая гласила, что отныне я становлюсь полноправной владелицей всего состояния покойной Элизы Этвуд. На мои робкие вопросы о том, как поживает Дуглас Паттерсон, поверенный моей прабабушки, а заодно, как оказалось, и один из самых знаменитых экзорцистов Итаррии, молодой человек предпочел отмолчаться. Лишь неохотно обронил, что у Дугласа много дел, поэтому он не сумел приехать и лично засвидетельствовать свое почтение, однако передавал мне и Анне пламенные приветы. Если когда-нибудь мне понадобятся услуги поверенного, то я могу написать письмо Дугласу на его столичный адрес. И молодой человек обронил название улицы, которое я моментально забыла.

Уладив все необходимые формальности, гость тотчас же удалился. Его визит занял лишь пару минут, вряд ли больше. Но едва он покинул дом, как в дверь вновь постучались. В первое мгновение я решила, что вернулся прежний визитер, забыв о какой-нибудь мелочи, но буквально через миг, выполняя нашу давнишнюю договоренность и не дожидаясь, когда ей откроют, в прихожую без приглашения ворвалась Габриэль. Благо что я не успела подойти к порогу, поэтому распахнувшаяся дверь не сбила меня с ног.

— Ты! — гневно рявкнула Габриэль, сфокусировав на мне взгляд своих серых глаз, сейчас пылающих яростью, и я невольно попятилась. Уж больно угрожающий был у нее вид: шляпка съехала набок, светлые волосы растрепались, будто она бежала всю дорогу ко мне, рот кривится от непонятных гримас. Ой, кажется, Габриэль совершенно не обрадовалась, узнав про решение своего жениха сопровождать меня в грядущей поездке.

— Ты!.. — повторила Габриэль, задыхаясь от избытка переполняющих ее эмоций. — Ты…

Запнулась, видимо, подыскивая подходящее определение моему ужасному поведению, и внезапно разрыдалась в полный голос. Слезы столь стремительным потоком хлынули из ее глаз, что я окончательно растерялась. О небо, неужели она так сильно поругалась с Гилбертом из-за меня?

— Габби… — нерешительно промямлила я, делая шаг к ней навстречу. — Ну что ты, в самом деле…

А в следующий момент многострадальная входная дверь вновь без предупреждения распахнулась, и в прихожую ввалился донельзя взволнованный Гилберт. По его запыхавшемуся виду было понятно, что ему тоже пришлось преодолеть путь до моего дома бегом.

— Габби, ты все неверно поняла! — глотая от волнения окончания, выпалил он. — Я и думать не мог бросить тебя. Что ты себе всякую чушь напридумывала?

Габриэль в ответ разревелась пуще прежнего. От судорожных рыданий ее колотила сильнейшая дрожь, и она никак не могла выдавить из себя хотя бы слово.

В прихожую, заинтересованная непонятным шумом, заглянула Герда. При виде столь душераздирающей сцены всплеснула руками, развернулась и, рассыпая по коридору дробь каблуков, стремительно скрылась где-то в глубинах дома.

— Ну, Габби… — мученически протянул Гилберт, глядя на заплаканную девушку со все возрастающим ужасом. — Да что случилось-то? Какая муха тебя укусила?

Я с тоской покосилась на лестницу, ведущую на второй этаж. Может быть, плюнуть на все и сбежать, оставив влюбленных самостоятельно разбираться со своими проблемами?

Однако словно в насмешку надо мной и моим вполне объяснимым желанием оградить себя от ненужных скандалов, дверь, ведущая на улицу, открылась вновь. Но теперь на пороге предстал Вильгельм, который опасливо заглянул в дом, не рискуя пока зайти. Ошарашенно уставился на залитую слезами Габриэль, затем посмотрел на расстроенного Гилберта и, наконец, остановил свой взгляд на мне.

— Я услышал крики и плач, — поторопился объясниться он, увидев, как я красноречиво вздернула бровь, недовольная его наглостью. Ишь ты, мог бы и постучаться. То, что позволено моим друзьям, не дозволено иным людям. — Испугался, что случилось что-то страшное, вот и… А что, собственно, происходит?

— Вино, я несу вино! — Эхом отразился от стен крик Герды, не дав мне ответить на его вопрос. — Габби, девочка моя, сядь и выпей.

И в прихожую, где и без того уже не оставалось свободного места, вновь бегом ворвалась моя помощница по хозяйству. В руках она тащила стул, под мышкой были зажаты бутылка вина и бокал.

Происходящее все больше и больше напоминало мне какую-то немыслимую комедию абсурда. От шума и постоянного мельтешения перед глазами у меня начало ломить виски. Тем более что все незваные гости вдруг решили заговорить одновременно. Габриэль наконец-то справилась со своей слезной истерикой и тоненько-плачущим голоском начала что-то выговаривать расстроенному Гилберту. Тот, не слушая ее, бормотал, что она все неправильно поняла. Вильгельм продолжал занудно задавать один и тот же вопрос, пытаясь выяснить, что происходит. Герда настойчиво усаживала Габриэль на стул и потрясала перед ее носом бутылкой вина, не обращая внимания на то, что девушка ее просто не слышит.

В какое-то мгновение головная боль стала невыносимой, сконцентрировавшись на дне глазниц. Картинка окружающей действительности вдруг зарябила ярко-алыми всполохами, будто все на самом деле происходило не со мной.

— Хватит!

Я не сразу поняла, что этот львиный рык вырвался именно из моего горла. Но вдруг оказалось, что в прихожей воцарилась мертвая тишина и все испуганно смотрят на меня.

— Хватит, — уже спокойнее повторила я. Вырвала из рук Герды стул и царственно опустилась на него — слишком сильно вдруг задрожали колени, налившись предательской слабостью. Затем так же без спроса выхватила бутылку вина и сделала несколько больших глотков прямо из горла, совершенно не переживая при этом, что? о моих манерах может подумать сводный брат.

Алкоголь сделал свое дело. Начавшаяся было мигрень улеглась, оставив как напоминание о себе лишь небольшую тяжесть в затылке. Зрение вновь обрело прежнюю четкость, и пропало ощущение, будто все происходящее является лишь дурно разыгранным спектаклем.

— Ты! — Я невежливо ткнула пальцем в Габриэль, чье хорошенькое личико было еще мокрым от слез. — Какого демона происходит? С чего вдруг ты устроила это представление?

— Но Гилберт сказал… — Габриэль опять плаксиво скуксилась, однако я скорчила настолько злобную физиономию, что она не рискнула начать новый приступ плача, вместо этого сбивчиво затараторив: — Он сказал, что уедет с тобой. И я подумала… Подумала… что он бросает меня.

Я хмуро посмотрела на Гилберта. А ведь он обещал мне, что никаких проблем с Габби не возникнет. Мол, он объяснит ей всю сложившуюся ситуацию.

— Да я даже не успел толком договорить! — обиженно воскликнул он, без слов приняв причину моего неудовольствия. — Габби вылетела из дома, не дослушав и первой фразы. Причем с такой скоростью, что я не сумел ее догнать, хотя и очень старался.

— Позвольте вопрос, — внезапно подал голос Вильгельм, который все это время растерянно переминался с ноги на ногу, видимо, не ожидая, что попадет в такую гущу событий. — Какое отношение вы, молодой человек, имеете к нашей поездке?

— Вот именно! — воинственно вскинулась Габриэль, почувствовав неожиданную поддержку. — Какое отношение ты, Гилберт, имеешь к поездке Хлои и ее сестры?

— Самое прямое, — уклончиво проговорил Гилберт и замолчал, жалобно на меня уставившись.

Я мысленно выругалась, без особых проблем поняв причины его затруднительного положения. Гилберт, по всей видимости, не успел предупредить Габриэль о том обмане, который мы приготовили для моего сводного брата. Будет крайне глупо сказать сейчас, будто он является моим троюродным братом, поскольку Габриэль прекрасно знает, что это не так. Не думаю, что она сумеет удержаться от выражения законного недоумения, а значит, Вильгельм наверняка заподозрит неладное.

— И все-таки? — продолжал настаивать Вильгельм. — Если память мне не изменяет, то вчера речи о подобном не шло. С какой стати мне приглашать вас, молодой человек, в дом моего отца?

— Потому что… потому что… — забормотал совершенно сбитый с толку Гилберт, не представляющий, как выбраться из этой безвыходной, в общем-то, ситуации.

— Я все знаю! — перебила его Габриэль. В ее серых глазах вновь засверкали прозрачные бусины слез. — Сколько можно делать из меня дурочку? Признайся, что ты любишь Хлою! Просто у тебя не хватает смелости объясниться со мной. А в эту поездку ты хочешь отправиться для того, чтобы познакомиться с ее отчимом и испросить благословения на ваш брак!

Глаза Вильгельма от этого заявления округлились и размером стали с кофейное блюдце. На его лице поочередно отразилась сложная смесь эмоций: от крайнего изумления до испуга, который почему-то сменился злостью. Хм-м… Как-то странно, если честно. Особенно непонятно последнее чувство.

— Это правда? — требовательно спросил он у меня вмиг охрипшим голосом и рванул от волнения ворот сюртука, не заметив, что тем самым едва не выдрал с мясом верхнюю пуговицу.

Что скрывать, столь бурная реакция меня немало удивила. По какой причине, хотелось бы знать, он так разнервничался от невинного, в общем-то, известия о том, что его сводная сестра может с кем-нибудь встречаться? В конце концов, не так давно мне исполнилось двадцать один. Многие люди старой, так сказать, закалки считают, что в этом возрасте уже неприлично оставаться незамужней. Мол, самая пора обзавестись мужем и ребенком.

— А тебе не все ли равно? — огрызнулась я, не развенчивая пока заблуждение Габриэль. Не то чтобы мне нравилось истязать девушку, заставляя ее мучиться от ревности. Просто пока куда важнее мне было понять причины столь загадочного поведения сводного брата.

— Ты — моя сестра, поэтому мне, естественно, не все равно! — отрезал Вильгельм. Перевел взгляд на Гилберта, который с совершенно потерянным видом хлопал ресницами и что-то неразборчиво бубнил себе под нос, видимо, силясь найти слова для успокоения своей невесты, и ледяным тоном отчеканил: — И потом, сдается мне, ты выбрала себе в женихи не очень порядочного человека. Иначе почему он водит за твоей спиной шашни с какой-то там служанкой?

Что меня всегда поражало в братце, так это его умение безошибочно определять сословие человека. Вот скажите, каким образом он понял, что Габриэль не входит в дворянство? Уж никак не по гардеробу. Одета девушка была самым обыкновенным образом: приталенное теплое пальто с меховой оторочкой, симпатичная шляпка, сейчас совершенно съехавшая и державшаяся на одной шпильке. Пожалуй, точно такой же наряд выбрала бы и я, отправившись в гости к кому-нибудь.

Между тем жестокие слова Вильгельма попали прямо в цель. Что скрывать, Габриэль всегда стеснялась разницы в сословном положении с Гилбертом, считая себя недостойной для него парой. Вот и теперь, услышав нелестное определение из уст моего братца, она залилась краской смущения, приглушенно ахнула и покачнулась, словно ноги отказались служить ей. Благо что ее успела подхватить под локоть Герда, которая как раз стояла рядом и смущенно вертела в руках оказавшийся ненужным бокал.

В прихожей опять все разом загалдели. Гилберт подскочил к Габби и принялся горячо убеждать ее в своей любви. Вильгельм шумно выражал свое возмущение нравами нынешней молодежи, совершенно забыв при этом, что является ровесником всем присутствующим, за исключением моей помощницы по хозяйству. Габриэль опять принялась всхлипывать.

Я мученически возвела очи горе?, поняв, что кошмар продолжается. В висках опять зашевелилась задремавшая было мигрень, раз за разом пронзая мою несчастную голову раскаленными спицами боли. И внезапно я увидела Анну. Сестра притаилась на лестнице, отстраненно наблюдая за происходящим внизу. Она сидела прямо на ступеньках, положив на колени стиснутые до белых костяшек остренькие кулачки, и почему-то улыбалась. Заметив, что я увидела ее, Анна медленно сфокусировала на мне взгляд своих бесконечно голубых безмятежных глаз. И на какой-то миг мне стало очень страшно. Так страшно, что по моей спине пробежали холодные мурашки. Показалось, будто на меня посмотрело древнее создание, на короткий срок для собственного развлечения принявшее облик маленькой невинной девочки.

Однако в следующее мгновение Анна растерянно моргнула — и наваждение схлынуло. Я вновь видела перед собой любимую сестренку, с тоской и испугом взирающую на разгоревшийся по новому витку скандал.

— Ну все, достаточно!

С этими словами я встала со стула. Удивительно, на сей раз я произнесла это без крика, однако в прихожей моментально воцарилась тишина.

— Габриэль, успокойся, между мной и Гилбертом нет никаких отношений, кроме дружеских, — отчеканила я, строго глядя на заплаканную девушку. — Он действительно едет со мной, но лишь как приятель, способный оказать необходимую поддержку.

— А тебе не кажется, что прежде было бы неплохо испросить моего на то позволения? — ядовито осведомился Вильгельм, даже не пытаясь скрыть неприязни во взглядах, которые он то и дело бросал на Гилберта. — Ты прекрасно знаешь, что мой отец никогда не любил гостей. И в любом случае это крайне неуместно — присутствие, по сути, абсолютно постороннего человека в имении, когда там происходят столь печальные события!

— Кто сказал, что ваш отец вообще меня увидит? — тут же отозвался Гилберт и с нарочитым недоумением пожал плечами: — Насколько я понял по вашим словам, его состояние так плачевно, что он наверняка не встает с кровати. А значит, мы вряд ли столкнемся с ним в коридорах вашего имения. Обещаю, что буду вести себя тише воды ниже травы, лишь бы не потревожить его покой.

— Я не сомневаюсь в вашем благоразумии. — Вильгельм презрительно фыркнул в ответ на эти слова. — Однако по-прежнему не понимаю, в чем заключается необходимость вашего присутствия в моем доме.

— Беспокойство за Хлою и Анну, — честно произнес Гилберт после краткой заминки. — Как я понимаю, дорога к вашему имению займет несколько дней. Обратно они отправятся явно не сразу же, а поздняя осень — не самая лучшая пора для путешествий. Это время разгула всевозможного отребья. Да, Хлою и Анну будет сопровождать Герда, но многое ли она сможет сделать, если на них нападут? Согласитесь, они будут представлять слишком легкую добычу.

— Я могу выделить для сопровождения сестер кого-нибудь из слуг, — неуверенно предложил Вильгельм. По его растерянному виду было понятно, что он явно не ожидал столь весомого возражения со стороны Гилберта, объясняющего необходимость своего участия в нашем путешествии.

— Кого-нибудь из слуг? — Теперь уже Гилберт фыркнул с нескрываемым пренебрежением и презрением. — Полноте! Вы ведь прекрасно знаете, как часто они оказываются замешанными в нападениях на хозяев. А Хлоя, как вы верно вчера заметили, сейчас стала одной из самых состоятельных дам Итаррии, и за ней вполне может начаться настоящая охота, причем не со стороны брачных аферистов, а со стороны самых обычных разбойников — охотников за выкупом. Неужели вам настолько безразлична безопасность сестры?

И без того от природы длинное лицо Вильгельма вытянулось еще сильнее от заключительного вопроса Гилберта. Мой сводный брат в замешательстве посмотрел на меня, затем перевел взгляд на все еще тихонько всхлипывающую Габриэль и неожиданно воссиял радостной улыбкой.

— Хорошо! — с непонятным воодушевлением вдруг согласился он. — Только она тогда едет с нами! — И его тонкий и по-девичьи хрупкий палец ткнул по направлению к Габриэль.

Мои брови сами собой взметнулись вверх, но почти сразу же я прикусила губу, удерживаясь от глупого хихиканья. Видать, мой братец действительно подумал, что между мной и Гилбертом могут существовать некие отношения, которые мы скрываем от окружающих, раз приятель так рвется сопровождать меня в поездке, вот и решил предпринять, так сказать, превентивные меры. Вильгельм, должно быть, предположил, что присутствие Габриэль будет связывать нам руки и мешать наслаждаться жизнью и друг другом. Ну что же, это и мне, и Гилберту даже на руку. Во-первых, чем больше народа, тем веселее. А во-вторых, участие в поездке поможет утихомирить столь некстати разыгравшуюся ревность Габриэль.

К слову, она сама несколько опешила от внезапного то ли приказа, то ли пожелания человека, который к тому же был ей совершенно незнаком. Но почти сразу в ее серых глазах зажегся огонек решимости, и она с вызовом вздернула подбородок, бросив на меня преисполненный непонятного злорадства взгляд.

— Да! — воскликнула она. — Так будет лучше всего!

После чего круто развернулась на каблуках и исчезла за дверью с той же стремительностью, с которой появилась здесь. Лишь медленно и печально спланировала на пол шляпка, все-таки не удержавшись на ее встрепанной головке.

— Куда это она? — обескураженно поинтересовался Вильгельм, вряд ли ожидая, что его невольная союзница так поспешно исчезнет.

— Предполагаю, что за вещами, — меланхолично отозвалась я, делая еще один крохотный глоток вина в безуспешной попытке совладать с головной болью, некстати пробудившейся от всей этой суеты. Но все зря, приступ не торопился отступать. Перед глазами по-прежнему мельтешили черные мушки, виски то и дело пронзало острой раскаленной иголкой.

Н-да, как-то невесело начиналась моя поездка. Что же, будем надеятья, что все это лишь временные затруднения и в дальнейшем обойдется без неприятных сюрпризов.

Словно в унисон моим мыслям, мигрень на какой-то краткий жуткий миг стала совершенно невыносимой. Наверное, именно из-за этого почудился тихий издевательский смешок, прозвучавший неожиданно близко, поскольку, когда я удивленно завертела головой, никого рядом не обнаружила.

* * *

Как и следовало ожидать, в путь мы пустились лишь в вечерних сумерках. Осенью темнеет рано, тем более что после обеда прежде безоблачное небо заволокло плотными свинцовыми тучами, из которых то и дело накрапывал мелкий противный дождик. Время отъезда отодвинули и сборы Габриэль. Как девушка ни спешила, но только на разговор с матерью у нее ушло никак не меньше часа. София отнюдь не обрадовалась неожиданному известию о том, что ее дочь собирается в гости к моему отчиму. И дело было даже не во внезапности этой затеи. Основная проблема заключалась в том, что кому-то необходимо было присматривать за Амалией — бабушкой Гилберта, которая к настоящему моменту из-за преклонного возраста почти выжила из ума. И по всему выходило, что столь нелегкую обязанность придется взвалить на свои плечи именно Софии. Конечно, достойная плата помогла бы ей смириться со столь печальным известием, но к настоящему моменту род Валоно, к которому принадлежал Гилберт, был практически разорен, поэтому у моего приятеля просто не оказалось денег, чтобы должным образом отблагодарить женщину за хлопоты.

Пришлось вмешаться мне. Я тайком шепнула Софии, что обещаю заплатить ей тройной гонорар за те дни, которые ей придется провести один на один с безумной старухой, дожидаясь возвращения Гилберта и дочери. Это смягчило сердце женщины, и она неохотно согласилась. Не знаю, заподозрил ли Гилберт, в чем именно заключалась моя помощь, но он мудро не стал расспрашивать, как именно мне удалось переубедить Софию. И я не стала откровенничать с ним, прекрасно понимая, что иначе рискую обидеть друга, который очень болезненно относился к любым напоминаниям о его бедственном материальном положении.

Так или иначе, но наша разношерстная компания выдвинулась в дорогу лишь тогда, когда под деревьями уже начал деловито извиваться пока еще прозрачный лиловый сумрак, густеющий на глазах. Понятное дело, в одну карету мы все не поместились. Пришлось потратить еще не меньше получаса драгоценного времени, выясняя, кто с кем поедет. Габриэль не желала расстаться с женихом и на миг. Тот рвался в одну карету со мной, видимо, как нельзя более серьезно восприняв добровольно принятую роль защитника. Я, в свою очередь, не хотела выпускать из поля зрения сестру, опасаясь, что иначе Вильгельм может похитить ее. Мои страхи полностью разделяла Герда, да и сама Анна расплакалась, когда зашла речь о том, что их могут развести по разным каретам. Один Вильгельм сохранял видимость спокойствия. Мой сводный братец словно полностью смирился с тем, что его будет сопровождать такое количество постороннего и незнакомого народа. Он отстраненно наблюдал за нашей горячей перепалкой по распределению мест, не делая никаких попыток вмешаться. Я изредка бросала на него любопытствующие взгляды, силясь застать врасплох и поймать на его лице отражение истинных эмоций. Однако все зря. Лицо Вильгельма напоминало застывшую равнодушную маску. Лишь на самом дне зрачков тлел непонятный мне огонек злорадного предвкушения.

Наконец, со спорами было покончено. Путем неимоверных расчетов мы пришли к выводу, что логичнее всего будет поступить так. В первой карете поеду я, Анна, Герда и Вильгельм. Во второй — Габриэль и Гилберт. Я надеялась, что последний не станет терять времени, а воспользуется удачным моментом и объяснит своей подруге, насколько глупа и безосновательна была ее вспышка ревности. Все-таки этой парочке не мешает выяснить отношения до приезда в имение Мюррей. Габриэль до сих пор смотрит на меня волком. Кто даст гарантию, что она не устроит новой сцены ревности перед глазами моего отчима? Ох, даже страшно представить, что тогда случится. Генрих Мюррей вряд ли упустит столь удобную возможность язвительными замечаниями отыграться на своевольной падчерице.

В последний раз проверив, заперта ли дверь и ставни дома, я первой забралась в карету. Устало откинулась на спинку сиденья и смежила веки, слушая, как остальные занимают свои места. Не очень хорошая идея — пускаться в дорогу на ночь глядя. Но это лучше, чем откладывать поездку на следующее утро. А то мало ли что еще может произойти.

Спустя неполную минуту снаружи раздался крик кучера и свист кнута. Карета дернулась, тяжело заскрипела и двинулась вперед. Я бросила последний взгляд на мрачно высящийся в вечернем сумраке дом, который сейчас казался ослепшим от закрытых ставней. Ну что же, будем надеяться, что наша разлука не продлится долго и я скоро вернусь, разделавшись с неприятными родственными обязанностями.

* * *

Удивительно, но путешествие, которое началось с шумных ссор и скандалов, продолжилось мирно и спокойно. Я беспокоилась, что Вильгельм, по своему обыкновению, примется изводить меня бесконечными сомнительными остротами, но мой сводный братец при любых разговорах предпочитал отмалчиваться, даже на прямые вопросы отвечая неразборчивым хмыканьем или ничего не значащими междометиями. Порой я даже забывала об его присутствии в карете, настолько тихо и незаметно он себя вел. Просто сидел, неестественно выпрямившись и устремив взгляд своих белесых глаз куда-то поверх наших голов.

Гилберт и Габриэль тоже помирились. На ночлег мы обычно останавливались на постоялых дворах, где каждое утро видели эту парочку сладко воркующей за завтраком. Но несколько раз во время общего разговора я все-таки ловила на себе недовольные взгляды Габриэль, брошенные исподтишка. Поэтому во имя собственного спокойствия я вскоре отказалась от бесед с Гилбертом и старалась не оставаться с ним наедине, дабы не быть понятой превратно. К тому же меня не оставляло чувство, что Вильгельм тоже исподволь следит за мной, особое внимание уделяя тому, как я общаюсь с приятелем.

Погода для конца октября стояла на удивление хорошая. Пусть небо и хмурилось тучами, но дождей почти не было. Лишь изредка начинала накрапывать морось, которая, однако, вскоре прекращалась. Порой сквозь прорехи быстро бегущих облаков мелькало неяркое солнышко. Да, оно уже давно не грело, но от него на душе становилось намного теплее, а мрачные мысли сами собой исчезали.

Не прошло и недели, как наше неспешное путешествие подошло к своему логическому завершению. Утром Вильгельм вышел к завтраку, широко улыбаясь, и даже попытался потрепать Анну по голове. Сестра ловко увернулась от внезапного проявления братской любви и на всякий случай спряталась за спиной у Герды. Впрочем, Вильгельм не обратил на это внимания, приветствовав меня коротким кивком.

— Доброе утро, сестричка, — промурлыкал он, присаживаясь напротив. Тотчас же юная верткая служанка постоялого двора поставила перед ним кружку обжигающе горячего, но, увы, дурно сваренного кофе и тарелку с почти сгоревшей яичницей, плавающей в прогорклом жиру.

— Доброе, — кратко отозвалась я, пытаясь выловить из своей порции кусочки ветчины, не успевшие от старания местного повара превратиться в угли.

— Ты уже узнаешь родные края? — Вильгельм явно был настроен поболтать. Он опасно откинулся на спинку шаткой скамейки, словно не услышав, как от этого она душераздирающе заскрипела, и испытующе посмотрел на меня.

— Провинция Нормон никогда не была для меня родной. — Я пожала плечами. Подумала немного и добавила с чуть уловимым сарказмом: — И потом, мне не нравится здешний климат. Болота зачастую бывают губительны. Особенно для женского здоровья.

На последней фразе я сделала особый упор, намекнув на то, что и моя мать, и мать Вильгельма умерли от чахотки — настоящего проклятья этой местности. Не удивлюсь, если и сам Генрих подхватил этот страшный недуг. Помнится, при нашей последней встрече он как-то подозрительно надсадно кашлял.

— Возможно. — Улыбка Вильгельма немного поблекла. Видимо, он все-таки уловил тайный смысл в моем замечании. Но практически сразу братец улыбнулся с прежней раздражающей меня самоуверенностью, небрежно обронив: — Болезни — это испытания, которые даруют нам боги. А зачастую они служат в качестве наказания за те или иные проступки. Уверен, если истово служить своему покровителю, то он обережет тебя от любых бед.

— Вот как? — Я изумленно хмыкнула, не совсем понимая, что хотел сказать этим Вильгельм. — И какого же бога обидел твой отец, раз Генриха сразил смертельный недуг?

— Вопрос не в этом. — Вильгельм покачал головой, словно досадуя на мою недогадливость. — Вопрос в том, как ему заслужить прощение.

Я переглянулась с Гердой, которая присутствовала при столь странной беседе. Моя помощница по хозяйству как раз заканчивала заплетать длинные волосы Анны в косу, но на мгновение прервалась, тоже удивленная странными недомолвками в репликах моего брата.

— Ладно, не суть, — поторопился поменять тему разговора Вильгельм, почувствовав всеобщее недоумение. — Это я так… На голодный желудок меня всегда тянет рассуждать, поэтому не обращайте внимания.

И с преувеличенным аппетитом набросился на яичницу, чей вид, если честно, лично у меня вызывал только омерзение.

Больше в это утро мы не разговаривали. Вскоре к нам присоединились Гилберт и Габриэль, но даже шуточки этой парочки не смогли улучшить напряженную атмосферу, повисшую над общим столом. Тяжелое молчание сохранялось и в карете. Я прильнула к окну, силясь разглядеть хоть что-нибудь заслуживающее внимания в унылом пейзаже. Однако все зря. По обе стороны от кареты тянулись бесконечные вересковые пустоши, сливающиеся на горизонте с серым низким небом, из мягкого подбрюшья которого вновь начал сочиться дождь. Глазу не за что зацепиться. Помню, как я радовалась, когда вырвалась из этого царства бесконечного уныния. Даже вечно сырой Батфилд, окутанный постоянными туманами, казался мне городом из сказки по сравнению с теми краями, которые выбрал Генрих для своего имения. Ведь в Батфилде было море. Его присутствие незримо чувствовалось в воздухе, насыщенном ароматом соли, гниющих водорослей и криками чаек. Что уж говорить про Аерни, затерявшийся среди лесов цветущей провинции Вельд. Удивительное дело, прошло не больше недели, как мы покинули этот крохотный провинциальный городок, но я уже скучаю по нему. Да, порой мои соседи бывали невыносимо любопытны, порой мне докучали постоянные расспросы и неизменные приглашения на всевозможные чаепития, которые просто нельзя было проигнорировать, но только там я впервые ощутила себя счастливой. Это было очень странное чувство — понимать, что кому-то действительно есть до тебя хоть какое-то дело. Джоанн Атчесон, в доме которой я несколько лет провела в Батфилде, тоже была добра ко мне, но за ее заботой я всегда ощущала некий привкус долга, ведь она взяла меня к себе в компаньонки лишь по просьбе моей прабабушки. В Аерни все было иначе. Именно там я обзавелась настоящими друзьями и познала истинное счастье самостоятельной жизни, когда ни от кого не зависишь. И вот теперь это возвращение в ненавистное имение рода Мюррей.

Я невесело вздохнула и тряхнула головой, заставив себя отвлечься от печальных мыслей. Ладно, будем надеяться, что Вильгельм не обманул меня. Всего лишь визит вежливости к одру умирающего отчима — и нас с Анной отпустят восвояси. Пожалуй, я все-таки предложу сводному брату неплохие отступные за оформленное должным образом опекунство над сестрой. Он всегда был жаден до денег, надеюсь, это заставит его подписать необходимые бумаги. И таким образом я получу гарантию, что больше никогда в жизни наш с Анной покой не потревожат так называемые родственники.

Тем временем местность за окнами повозки неуловимо изменилась. Бескрайняя равнина сменилась невысокими холмами, покрытыми все тем же вереском. Теперь то и дело от основной дороги отходили побочные, ведущие, как я догадывалась, к домам, подобным тем, где жили Генрих и Вильгельм. Данное поселение нельзя было назвать городом в полном смысле этого слова. Жители провинции Нормон слишком дорожили одиночеством, которое словно превратили в смысл своего существования, поэтому никому не позволили бы поселиться рядом. Зачастую между соседними домами пролегало не менее мили, а то и более. Такое расстояние позволяло в полной мере насладиться чувством затерянности среди бесконечных холмов и болот.

Я пожала плечами, ведя сама с собой мысленный диалог. Впрочем, кто я такая, чтобы осуждать подобный образ жизни? Да, мне он не нравится, но это не значит, что все должны разделять мое мнение. Кого-то, напротив, приведут в ужас докучливые соседи, от любопытства которых не скроешься даже за стенами собственного дома. Все дело в привычках и характере.

— Скоро, — неожиданно прошептал Вильгельм. Его глаза горели от непонятного возбуждения, тонкие бескровные губы кривились, и он то и дело облизывал их. Меня аж передернуло от отвращения при виде его танцующего языка.

— Скоро, — повторил Вильгельм, не обратив на мою реакцию ни малейшего внимания. — Мы уже подъезжаем.

И он был прав. Прошло не более часа, как карета свернула с накатанной дороги на более ухабистую. Нас сильно затрясло, несколько раз я больно приложилась затылком о стенку. Благо это не продлилось долго. Вскоре мы обогнули широкий пологий холм, закрывающий имение рода Мюррей от посторонних глаз, и перед нами словно по мановению волшебной палочки предстало трехэтажное приземистое строение, окруженное плотной изгородью из колючего кустарника.

Меня всегда поражало то обстоятельство, что мой отчим при всем своем состоянии, весьма приличном по меркам Итаррии, никогда не пытался придать хоть какое-нибудь изящество своему жилищу. Больше всего его дом напоминал обычный прямоугольник, словно целиком вытесанный из серого камня. Никаких башенок или флигелей, никакого болотного плюща, который любили пускать в здешних краях по стенам зданий.

По моей спине пробежала холодная дрожь, когда я смерила дом взглядом. Казалось, за то время, пока меня здесь не было, он стал еще ниже, прильнул к земле, словно дикий зверь, готовый к нападению.

— Хлоя, — неожиданно всхлипнула Анна. Прижалась к моему плечу, и я машинально обняла ее, пытаясь успокоить.

— Ничего, моя маленькая, — прошептала я и легонько поцеловала ее в затылок. — Мы тут ненадолго. Совсем скоро мы вернемся в Аерни, обещаю!

И запнулась, перехватив в этот момент взгляд своего сводного брата. Он посмотрел прямо на меня и зло усмехнулся, обнажив мелкие, острые, как у крысы, зубы. А в его глазах полыхнуло пламя непонятного мне торжества.

* * *

Как я ни пыталась настоять на своем, но нам с Анной выделили отдельные спальни для проживания. Одно радовало — сестру поселили вместе с Гердой, неподалеку от комнат Габриэль и Гилберта. Правда, настораживало то, что из всех новоприбывших меня единственную сослали на третий этаж, в то время как все остальные устроились на втором. Это было странно. Насколько я помнила, на третьем этаже никогда не было гостевых спален. Да что там, даже жилым его можно было считать с большой натяжкой. Здесь располагались обширная библиотека Генриха, его рабочий кабинет и несколько крепко запертых комнат, входить в которые мне было наистрожайше запрещено. Отчим любил утверждать, что холод и сухой воздух благоприятно действуют на старинные книги, замедляя процессы разрушения и останавливая рост плесени, поэтому, сколько себя помню, этот этаж практически не отапливался. По всей видимости, эту традицию поддерживали и теперь. По крайней мере, мое дыхание продолжало оседать белым облачком на меховой воротник пальто, когда я вошла в пусть и просторное, но темное помещение, где мне было суждено провести несколько ночей.

— Прохладно, — заметила я, обращаясь к молчаливому слуге, показывающему мне дорогу.

Тот невыразительно пожал плечами, поставил около порога мой чемодан и прищелкнул пальцами. Тотчас же под потолком пробудился магический шар. По всей видимости, он почти исчерпал свой энергетический запас, поскольку его тусклого света едва хватало, чтобы осветить центр комнаты, в то время как углы продолжали утопать в сумерках. Не стоит и мечтать, что он сумеет согреть меня ночью.

Негромко цокая каблуками, я неспешно прошлась по своим новым владениям. Комната была даже больше, чем мне показалось вначале. Правда, у меня создалось впечатление, что раньше она использовалась для каких-то других целей, но не как спальня. На это указывала криво поставленная кровать, видимо, внесенная сюда совсем недавно в спешке, царапины на полу, словно тут двигали мебель, и маленькое крошечное оконце, больше напоминающее своими размерами бойницу в старинной крепости. Что скрывать, именно это меня удивило куда больше остальных странностей, поскольку в других комнатах окна были обычного размера. Я на всякий случай внимательно осмотрела все стены и, убедившись, что не пропустила никаких хитро замаскированных ставень, в полнейшем изумлении обернулась к дверям, намереваясь получить необходимые объяснения у слуги.

Однако тут меня ожидало очередное разочарование. Слуга уже куда-то удалился. Удивительно, что его уход остался не замеченным для меня. Вроде бы я постоянно старалась держать порог в поле своего зрения.

Недоумевая все сильнее и сильнее, я еще раз прошлась по комнате, изучая ее скудную обстановку и силясь понять, что здесь было раньше. Неужели меня поселили в одно из помещений, где Генрих хранил свою богатую коллекцию книг? По всему выходит, что так. На это указывали книжные шкафы, расположенные у дальней стены. По всей видимости, даже пустые они оказались слишком тяжелыми, чтобы их вынесли прочь.

Я подошла ближе и провела пальцем по одной из дубовых полок. Радует, что хоть пыли нет.

Если не считать прикроватного столика, то больше мебели в комнате не было. Из-за этого обстоятельства и размеров помещения казалось, будто я угодила в склеп. Любой мой шаг отражался эхом от стен. Н-да, мрачноватое местечко. Думаю, Генрих долго выбирал, куда же поселить своевольную падчерицу, чтобы напомнить ей о своей нелюбви. Что же, стоит заметить, это ему удалось с блеском.

— Хлоя? — В следующее мгновение в комнату ворвалась Габриэль, благо что дверь оставалась распахнутой настежь. И тут же застыла, округлившимися от удивления глазами рассматривая скудную обстановку моего временного обиталища. Затем перевела преисполненный ужаса взгляд на меня и выдохнула: — О небо, Хлоя, только не говори, что тебя тут поселили!

— Не скажу, — меланхолично отозвалась я и подошла ближе к кровати. Откинула покрывало и недоверчиво пощупала простыню и одеяло. Затем не выдержала, наклонилась и понюхала наволочку. Ну хоть здесь повезло. Генрих все-таки расщедрился на чистое белье. А то он вполне мог приказать застелить кровать какими-нибудь затхлыми тряпками. После чего выпрямилась и грустно улыбнулась Габриэль, которая наблюдала за моими действиями с прежним недоверчивым ужасом в глазах. — Но, по-моему, все и без слов понятно.

— Как так можно! — Габриэль возмущенно всплеснула руками и неохотно переступила через порог, то и дело оглядываясь на ярко освещенный коридор, словно опасаясь, что в любой момент дверь может захлопнуться и мы останемся в холодной темной комнате одни. — Насколько я поняла, Генрих Мюррей является тебе отчимом. Почему для нас, обычных и к тому же незваных гостей, которых он никогда в жизни не видел, приготовили нормальные спальни, а тебя оставили в каком-то… каком-то…

И она замолчала, кусая губы от возмущения и не в силах подобрать должного определения этому помещению.

— Это вполне в его духе. — Я пожала плечами. — Генрих всегда считал, что трудности закаляют характер. Поэтому к родным он зачастую относился намного суровее, чем к незнакомым людям. К примеру, он очень любил мою мать. Это я знаю абсолютно точно. Но это совершенно не мешало ему сурово отчитывать матушку за любую мою провинность или же малейшее проявление несогласия с ним в каких-либо житейских или хозяйственных вопросах.

Я не стала углубляться в подробные объяснения, невольно окунувшись в невеселые воспоминания о своем детстве. Но мне действительно тяжело было упрекнуть Генриха в нелюбви к моей матери. Мало кто из дворян возьмет в жены женщину, ранее состоявшую в третьем сословии и овдовевшую при загадочных обстоятельствах, особенно если у нее имеется маленький ребенок. Это немыслимое событие! Можно сказать, плевок в лицо обществу! Однако Генрих пошел на такое и целый год после свадьбы был настоящим изгоем и в семье, и среди соседей. Об его существовании просто забыли, видимо, надеясь, что настолько явное осуждение безумного поступка заставит моего отчима передумать и приложить все мыслимые усилия для быстрого развода. Да что там, я знала из сплетен и пересудов слуг, что сюда приезжала мать Генриха и чуть ли не на коленях умоляла сына одуматься. Но он оставался непреклонен. Конечно, со временем страсти поутихли, и его вновь начали приглашать на всевозможные светские приемы. Правда, в приглашениях всегда фигурировало лишь одно имя, что, однако, совершенно не мешало моему отчиму всегда и всюду брать с собой жену. Более того, при любом намеке на неудовольствие со стороны хозяев приема или же попытке каким-либо образом, пусть даже завуалированно, оскорбить мою мать Генрих не гнушался устроить громогласный скандал, во время которого во всеуслышание заявлял, что если соседи хотят видеть его, то обязаны принимать и его супругу, а не корчить при ее виде недовольные гримасы. Рано или поздно, но он своего добился, и моя матушка вошла в местное общество на равных правах с остальными. Благодаря все тем же осторожным перешептываниям слуг я была в курсе, что единственным человеком, который так и не смирился с подобным порядком вещей, осталась мать Генриха, нейна Анника Мюррей. До самой смерти она забыла дорогу к своему сыну, все свое внимание обратив на младшую дочь, найну Эрику Мюррей, которая, к слову, вроде бы так и не вышла замуж. И почему-то мне кажется, что этому немало поспособствовал неусыпный интерес Анники к личной жизни бедняжки.

— По этой логике получается, что твой братец должен жить в таком же склепе, если не хуже, — ядовито произнесла Габриэль. — Он ведь наследник рода Мюррей, значит, обязан претерпевать еще большие неудобства, чем нелюбимая падчерица.

Я неопределенно хмыкнула. Кстати, любопытное замечание. Если честно, я никогда не задумывалась над тем, в каких условиях живет Вильгельм. По-моему, как ни странно, но в чем-то Габриэль права: спальня моего сводного брата тоже находится на третьем этаже. По крайней мере, ее точно нет на втором, а первый отведен под комнаты слуг, кладовые, кухню и всевозможные помещения общего назначения, такие, как обеденный зал и гостиная.

— Ладно, неважно, — проговорила я, не желая дальше развивать неудобную тему. — Как вы устроились?

— Да уж получше, чем ты. — Габриэль еще раз обвела взглядом помещение и недовольно покачала головой. Затем посмотрела на меня и предложила: — Слушай, а почему бы нам не разместиться в одной комнате? Кровать в моей спальне такая огромная, что, не сомневаюсь, мы прекрасно поместимся на ней вдвоем и абсолютно не будем мешать друг другу. Все лучше, чем если ты будешь мерзнуть здесь в полном одиночестве. Прям мороз по коже от этой мысли!

— Спасибо, — благодарно сказала я и улыбнулась Габриэль: — Спасибо большое! Я очень ценю твое предложение. Но, пожалуй, я откажусь.

— Почему? — Габриэль удивленно вскинула тонкие брови.

Вместо ответа я лишь всплеснула руками. Тяжело было объяснить, что я думала по этому поводу. С одной стороны, больше всего на свете мне хотелось согласиться и немедленно покинуть столь негостеприимное место. Что скрывать, от мысли, что я буду вынуждена провести здесь ночь, меня саму кидало в холодную дрожь. Но с другой стороны, меня не оставляло чувство, что Вильгельм и Генрих ожидают от меня именно такого поступка. Я была почти уверена, что это некоего рода проверка меня на слабость. И сейчас отчим с нетерпением предвкушает мое трусливое бегство, которое тем самым подтвердит его нелестное мнение обо мне. Но я намерена разочаровать его в этом. И пусть ночь, проведенная в холодной темной спальне, послужит ценой за полученное удовольствие. Все равно я останусь в выигрыше.

— Ну как знаешь, — недоверчиво проговорила Габриэль, так и не дождавшись от меня разумного ответа. — Но если вдруг передумаешь, то я всегда рада принять тебя.

— Спасибо, — повторила я, улыбнувшись еще шире.

— Слушай, и по поводу той сцены у тебя дома… — Габриэль замялась, неожиданно покраснев, словно уличенная в каком-то недостойном занятии. Я прекрасно понимала, что именно она хочет сказать, но не мешала, терпеливо ожидая продолжения. И вот, наконец, оно последовало. Габриэль в последний раз переступила с ноги на ногу и вдруг выпалила на одном дыхании, уставившись куда-то поверх моей головы и опасаясь даже на миг встретиться со мной взглядом: — Извини меня. Я… В общем, я не должна была так думать о тебе. Просто, когда Гилберт заявил, что собирается ехать с тобой, я словно сошла с ума. Мне стало так обидно! Ведь ты подходишь ему как пара намного больше.

— Но любит-то он тебя, — мягко оборвала я ее сбивчивое бормотание.

— Ох, не уверена. — Габриэль печально покачала головой, хотела было еще что-то сказать, но не успела. В следующее мгновение в светлом прямоугольнике дверного проема появилась Герда, которая вела за руку мою сестру.

— Хлоя! — воскликнула Анна и кинулась ко мне. Отчаянно прижалась к моим ногам, словно после долгой разлуки.

— Извините, что мешаю вашему разговору, — степенно произнесла Герда. — Но ваша сестра устроила настоящую истерику, требуя немедленно привести ее к вам. Поэтому, собственно…

— Все в порядке, — поспешила я заверить свою помощницу по хозяйству, на самом деле даже обрадовавшись ее неожиданному появлению, поскольку оно оборвало разговор, который мне все более и более не нравился.

— Хлоя. — Анна на удивление серьезно посмотрела на меня снизу вверх своим синим бездонным взором, не обратив ни малейшего внимания на наш обмен репликами. — Ты уже видела ее?

— Кого? — спросила я, недоуменно нахмурившись.

— Нашу маму. — Сестренка расплылась в довольной улыбке. — Неужели ты не чувствуешь? Она стоит прямо за тобой.

Волосы на моей голове сами собой зашевелились от ужаса. Краем глаза я заметила, как побледнела и попятилась Габриэль, а Герда поднесла руку ко рту, сдерживая невольное восклицание. Затем осторожно повернула голову и взглянула через плечо, готовая в любой момент с воплем ужаса ринуться прочь. На мое счастье, ничего не произошло. Комната, освещенная тусклым светом магического шара, оставалась по-прежнему пустой.

— Нет, моя маленькая, я не вижу ее, — ласково проговорила я.

Анна обиженно скуксилась, недовольная моим признанием. Отлепилась от меня и сделала шаг в сторону, уставившись на что-то, мне невидимое. Затем ее личико вновь расплылось в радостной улыбке.

— И с нею отец, — произнесла она, напряженно вглядываясь в пустое пространство. — Странно. Я никогда не видела его настолько счастливым.

— Отец? — медленно переспросила я, ощущая, как цепкая рука дурного предчувствия крепко стиснула мое несчастное сердце. — Ты видишь Генриха рядом с нашей матушкой?

— Да. — Анна негромко хихикнула от моего вопроса, который, должно быть, показался ей очень глупым. — Он говорит, что встретился с матушкой уже очень давно.

Я со свистом втянула в себя воздух, силясь понять, что все это означает. Получается, Вильгельм солгал мне! Когда он приехал ко мне якобы пригласить к постели умирающего, Генрих уже перешел в мир теней. Остается только вопрос, зачем ему понадобился этот обман.

— Ну, братец, — прошипела я, обменявшись понимающими взглядами с Гердой и Габриэль. — Кажется, кое-кому предстоит весьма непростой разговор со мной.

 

Яндекс.Метрика Анализ сайта - PR-CY Rank